Пересаживаться нужно было в Варшаве.

В запасе оставалось три часа, и я решил прогуляться. Из вокзала я заметил рыжие апельсиновые деревья. Я вышел к ним. Осенняя яркость тянулась вдоль бульвара. Плотные оранжевые мячики висели слишком высоко, чтобы рвать их, но как они были хороши! Солнечные листья, кучерявые охапки света…

Шел я неспешно. Нежность еще не отстранившегося дня была приятна мне. Выгуливали кошек в модных пышных ошейниках. Высокие дамские шляпы, словно нарисованные, сталкивались с апельсиновыми ветками. У одной шляпы, с лентой, я спросил, есть ли поблизости библиотека.

– Библиотеки нет, – услышал я. – Есть публичный дом.

– Нет-нет, я хочу почитать.

– Понимаю. Поверните налево дальше, вон там.

Красные березы уступили мне маленькую тропку. В унынии я прижался к одной, закрыл глаза – хотелось всю объять ее. С минуту я так стоял, наслаждаясь своей пассивностью, бессмысленностью моего мгновения. Потом заставил себя идти дальше.

Любезно мне указали на публичный дом. В окне увидеть можно было канцелярские столы и книжные шкафы. Я неуверенно вошел.

– За книгами? В кино? – поинтересовалась женщина.

Она сидела за столом у входа и, должно быть, вопросами встречала каждого. Я остановился, чтобы посмотреть: невысокая особа в сером костюме с пышной блузкой, с аккуратной коричневой прической за ушами.

– Я… – начал я, не зная, что сказать.

– Направо, пожалуйста. Присаживайтесь.

– О-о-о…

Мимо книг я прошел к софе. Мне стало неловко, непривычна была обстановка «дома порока», как их называли в моем бытовом кругу. С удивлением я нашел, что дом красив, уютен, спокоен повседневно, будто я пришел к друзьям. По шкафам гуляли сине-бело-черные коты. Пушистый мягкий хвост прошелся по моей щеке, чего я испугался. В дальней комнате подавали кофе с булочками. За столами в большом зале, справа от меня, готовились к учебе и работе.

Со мной присела светленькая, маленькая женщина. В закрытом синем платье с кружевным воротником она была красива и стройна.

– Хотите поговорить?

– Не знаю, – сказал я. – А с чего вы решили, что я хочу поговорить?

– Книги не спрашиваете, в кино не проситесь. Можем перейти в комнату, если стесняетесь. Как вас зовут?

– Марк.

– Иностранец?

– Да.

– Давно у нас?

– Я… жду свой поезд.

– Ясно, – с улыбкою сказала она. – Не понимаете, зачем пришли.

– Ну… я ошибся дверью?

– У нас платят, – ответила она. – За разговоры платят. Не за то, за чем пришли. Жаль расстраивать.

– Разве можно платить за разговоры? – уныло спросил я.

– Мы этим на жизнь зарабатываем.

– Вы что же, не проститутки?

– Проститутки, – согласилась она. – Но с клиентами не спим. Давно. Давно публичный дом – не то. Не то, что в книжках писали.

– За что же вам платят? – перебил ее я.

– За время с вами. Так хотите поговорить? У меня не больше минуты, больше не имею права бесплатно разговаривать.

Я согласился. Она завела у себя часики и, напомнив, что у меня час, отвела меня в высокую комнату. Из буфета она принесла мне кофе и присела со мной на диван. В полумраке кожа ее блестела, как натертая жиром. Мне захотелось потрогать ее волосы, но я понял: не нужно. «Нам ничего не нужно» – вспомнил я тут.

– Рассказывайте, – прошептала она. – Или спрашивайте. Как хотите.

– За что же вам платят? – повторил я в тишине.

– Мы помогаем с редкими книгами. У нас отличная библиотека. И кинозал у нас прекрасный. Мы советуем книги, можем отыскать, если что нужно. Смотрим с вами фильмы. Фильмы у нас умные. Мы, можно сказать, интеллектуалки.

– Вы учились?

– Философский факультет, – ответила она.

– Как ваше имя?

– Ивви, – ответила она. – А есть Сивви, Мивви, Ливви, Нивви.

– Необычно. Не знал, что кто-то готов платить за интеллектуальную болтовню.

– Пришлось научиться, – ответила Ивви. – Еще мы помогаем студентам, пишем с ними работы. По субботам у нас музыкальные выступления. Я не играю. В прошлую субботу у нас давали Малера. Теперь тяжело стало.

– Да?

– Развлечения теперь не ценятся. Такие. «Старушки» ушли из нашего дома. Молодежь хочет бесплатно. Найти бесплатно сможет любой. Давно уж есть издания легких, быстрых знакомств. А, бывает, и знакомиться не надо. Своим телом проститутке не заработать. За эстетику и знания платят охотнее.

– И за разговоры?

– Конечно, – ответила Ивви.

– А кто обычно приходит?

– Одинокие мужчины. Зажатые, стеснительные. Часто – интеллигенты. Не хватает близости. Бывает, рассказывают о работе, о проблемах. Или делятся впечатлениями. С живым человеком интереснее, чем с дневником. Многие – хорошие.

– Не понимаю, зачем платить за понимание.

– Но вы заплатили.

– Из… любопытства. Неужели тяжело найти своего человека – и не платить?

– Тяжело. Многим легче заплатить, чем искать.

Мы помолчали. Потом она спросила:

– Вы едете к женщине?

– Не знаю.

– Жаль, – с улыбкою сказала она.

– Почему?

– Если не знаете, значит, точно к любимой.

– Что же плохого?

– Ничего, ничего, – поспешно сказала она. – Все у вас сложится.

– А что плохого? – настаивал я.

– Жаль, если разочаруетесь. Смотрю теперь и понимаю – не стоит оно того. Спрашиваете, как нам платят за понимание. А у нас лучше. Вы знаете, за что платите.

– Это скучно, – ответил я.

– Но мы не отталкиваем. Не осуждаем. Никогда не упрекнем. Не проболтаемся. Мы отогреваем получше многих, обычных.

Мне стало скучно с ней. Наверное, не стоило говорить о личном, оттого мне и захотелось поскорее уйти. Но в чем-то она была права: с ней и приятно, уютно, по-человечески тепло. Заговори мы о литературе или Гегеле, неплохо провели бы время.

Достав часы, она сказала, сколько нужно заплатить.

– Не мне, – добавила она. – Там, дальше.

Я отыскал стол оплаты, потом – ушел.

Неожиданно на меня нахлынул жгучий стыд. Мысль, что я мог платить тебе, Алиса, была странна мне. Возможно, шла бы речь о покупке тела, я спокойнее бы отнесся. Понимаю, за твое тело я заплатил бы с большей вероятностью. Все лучше, чем платить за твой голос и твои глаза.

На границе меня разбудили. Два черных человека вторглись в мою жизнь из ночного света и потребовали вещи. Я любезно открыл чемодан.

– Хм… – услышал я нервозное. – Он везет русский шампунь. Подозрительно!

– Что же подозрительного в шампуне?

– А вы посмейтесь, посмейтесь! – сказали мне со злобою. – Мы-то шутить не обучены. Мигом начистим рыло!

Так я въехал в Германию. Меня, конечно, не били, но шампунь отобрали. Во избежание проблем я решил не протестовать. Разве жалко мне шампуня? Куплю на ближайшей станции, ничего страшно, так же?

Больше я не спал. С усталостью в глазах и голове я привалился к окну и смотрел в сумеречную серость иностранного неба.

Уже утром по вагону заходили пестрые торговки, что показывали разогретые носки, ореховые стаканы и стрекоз в осиновых клетках. Я вспомнил, что нужно брать «перевязанную», и спросил о ней. Мне поднесли вытянутое алое тельце. Крылышки с широкими красными полосками шевелились, касаясь прутьев. Ни разу я не видел стрекозу вблизи. Не окажись она столь красивой, я бы, наверное, не смог к ней прикоснуться.

Мне посоветовали позже убрать ее в тень, а пока я поставил ее на стол у окна. Неожиданно мне понравилось на нее смотреть. Крылья ее напомнили мне витражи. Из любопытства я протянул ей указательный палец. Стрекоза похлопала меня крыльями, затем лапками обвила мой розовый ноготь.

Спугнул меня юный человек. С неуверенным выражением он вошел ко мне, позвал:

– Эй! Эй, парень!

– Чего? – ответил я.

– Мыло есть?

– Чего? – с удивлением повторил я.

– Мыло, говорю, есть?

– Нет.

– Вообще? А шампунь? Он похуже, но тоже сойдет.