– Не планируете посетить Италию? – спросила меня Валерия за ужином. Она сидела в кресле, перебросив голые ноги через подлокотник. – Наши свергли фашистов, повесили их диктатора. Хотите посмотреть?

Как ни далек я был от политики, я прочел новость с увлечением. Весть из живой Вселенной!

Валерия рассказывала об Италии. Какое-то время она работала в Риме, но разочаровалась в своем женихе. С удивлением я узнал: больше всего она мечтала выйти замуж за революционера. Теперь она расстроилась. Она, получается, порвала отношения с лидером протеста в Италии. С ее стороны это было неправильно. Нынче она делала ставки на новую жертву, а именно на молодого предводителя «левых» в Германии.

– Зачем нужно обязательно выйти за революционера?

– Я человек романтичный, – легко ответила Валерия.

– Но есть не менее романтичные профессии.

– Какие?

– Музыкант. Поэт.

– А, вы о себе.

– Нет-нет, – испугался я.

– А что испугались? Очень вы нужны!.. Хотите, расскажу? – посмеиваясь, спросила она. – Знаете, раньше я была ребенком. Вы были ребенком?.. Так, я была ребенком. Хуже – я была ребенком женского пола. Хуже – я была впечатлительным ребенком женского пола. Нет, хуже…

– Вы не отвлекайтесь, – напомнил я.

– А-а-а. На Пасху – мне было девять лет – мне нагадали, что я выйду замуж за человека, который сделает нашу революцию. Я буду очень любить его. А потом он храбро погибнет за наше дело, а я останусь уважаемой вдовой. Ну, как?

– Ну…

– Это пустяки, – весело сказала Валерия. – Именно мне доверят вывесить красный флаг – символ нашей победы. После смерти мужа на баррикадах.

– Обязательно революционеру погибнуть на баррикадах? – полюбопытствовала ты.

– Конечно. Это называется сакральной жертвой.

Валерия должна была сойти в Киле и ехать в Берлин. Она боялась, что революция случится раньше, чем желанный революционер на ней женится. Оттого она каждое утро спрашивала, далеко ли до Киля. Было далеко. Валерия пожимала плечами и замолкала.

Когда повеяло осенью, мы полюбили проводить дни на кушетках на палубе. Валерия перечитывала газеты, ты пыталась осилить одолженного у меня «Чапаева на диване», а я тупо смотрел в морскую зелень, в горизонт. Бывало, я засыпал, наклонив шляпу к глазам. Просыпался – а вы все читали. А чем было заняться мне?

Вечерами я приходил в твою каюту. Ты сидела, обхватив ноги руками. Дневное платье ты сбрасывала на пол. Я садился на единственный стул и начинал рассказывать. Чтобы развлечь, пересказывал известные книги. Болтал о не-жизни без тебя. Ты рассказывала о маме, об институтских временах. Нам было тоскливо. Апатично ты напевала о Богемии, а я вспоминал историю о черноволосой еврейке, что заворожила священника и воспользовалась его любовью, чтобы сбежать от испанской Инквизиции.

– Хоть бы кончилось это поскорее… – сказала ты. – А если мы никогда не сойдем на берег?

– Это невозможно, – логично ответил я.

– Если мы умрем в море… Ты бы хотел гнить в земле или опуститься на…

– Не хочу знать.

– Мы тут умрем, – с отчаянием сказала ты.

– Ты хочешь умереть? – серьезно спросил я.

– Я хочу, чтобы все закончилось. Я хочу умереть. Я не могу больше! Я задыхаюсь тут!

– Со мной?

– Нет, конечно, – со злостью сказала ты. – Я хочу покинуть этот корабль. Хочу, чтобы он затонул! Хочу, чтобы мы все погибли!

– Хорошо.

Я решительно встал. Ты посмотрела с удивлением.

– Ты уходишь?

– Я иду топить корабль.

– Вот как, – сказала ты. – И как ты собираешься нас потопить?

– Не знаю. Доверюсь воображению. Хочешь потопить его вместе со мной?

– Ну… А что нужно?

– Я тебе скажу. Нам нужно выйти на палубу.

Ты решила идти в пижаме. Я уговорил тебя набросить поверх пальто. Мы вышли в промозглый осенний воздух.

Над палубой зависли кристаллики льда. Ты протянула ладонь, чтобы взять один, но я перехватил твою руку. Волосы твои сливались с темнотой, а лицо – кукольный овал с замершими открытыми губами, с посиневшими ресницами у расширившихся глаз.

– Там ничего нет, – сказал я, указывая на горизонт. – Темнота. Вообрази, что эта тьма заканчивает мир.

– Не хочу. Я хочу выйти из темноты. Хочу освободиться.

– Хорошо, Алиса. Я тебя освобожу.

Спокойно я отвел твои руки, свои прижал к твоим глазам. Твои веки оказались влажными и мягкими.

– И что мне нужно? – спросила ты.

– Просто… постой так.

– Очень хорошо, – сказала ты.

Как во сне, ты чуть прислонилась ко мне.

Со вспыхнувшей яркой силой нас отбросило друг от друга. На мгновение мне почудилось, что я лишился слуха. С тошнотою я вставал, цеплялся за что-то стальное. Ты попалась мне справа. Как молния, мелькнуло твое ошеломленное лицо.

– Ты жива? Все хорошо?

– Я… я… жива.

– Что это было? Словно… толчок.

– Посмотри! – Ты показала.

Мы на полной скорости влетели в черное шарообразное нечто. Позже нам сказали, что то была фашистская военная база, брошенная без присмотра после поражения фашизма в Италии.

Вдвоем мы пошли к капитану. Пустили нас неохотно.

Он стоял у зеркала и завязывал галстук. На нас посмотрел с живым удовольствием.

– Вы пришли жениться? – осведомился он.

– Нет, – ответил я.

– Странно.

– А нынче кто-то должен жениться? – поинтересовалась ты.

– Я был уверен, что женитесь вы.

– Нет, мы…

– Послушайте, – перебил я тебя, – вы знаете, что корабль тонет?

Он был очень удивлен. На мгновение мне показалось, что он меня не расслышал, но потом лицо его приняло сочувственное – но не то, что я хотел – выражение.

– Неужели? – иронично спросил он.

– Там страшная пробоина, – сказал я. – Посмотрите сами, если не верите.

– С чего бы ей быть, пробоине?

– Но мы столкнулись…

– Вам показалось.

В ошеломлении я замолчал. Честно признаюсь, я был готов услышать любую отговорку, любое восклицание страха или счастья. Но протестовать против ироничного «вам показалось» было бессмысленно.

– Я уверен… – с жалобой котенка залепетал я.

– А я уверен, что все хорошо. Я тут главный. А вы кто?

– Я пассажир, который хочет жить, – с новой яростью сказал я.

– Пожалуйста.

– Что – пожалуйста?

– Вы вольны жить. Я не запрещаю.

Снова болтовня зашла в тупик. Ты с тревогою переминалась с ноги на ногу.

– Но… если мы тонем… – тихо прошептала ты.

– Вы? Тонете? Я вам сочувствую. Я не тону. Закройте дверь.

Мы вышли. С новым выражением страха ты уткнулась в мое плечо. Впервые ты была столь слаба со мной – слаба по-иному, слаба со страстью к жизни. Задержавшись носом у твоей шеи, через шевеление твоей крови в венах, я понял, как в тебе встрепенулись сильные чувства, как ты хочешь остаться на этом свете – и как ты боишься из него уйти.

Мы побежали, настороженно выслушивая свои шаги. Возвратились к испугавшему нас месту. Наклонившись, можно было смотреть, как вплетается чернота в волокна нашего временного убежища там, в самом низу. Мокрая тьма струилась с быстротою крови.

– Марочка, я не хочу, – внезапно воскликнула ты. – Там холодно и страшно.

– Ничего не поделаешь.

Любимая жизнь твоя не сопротивлялась мне. Знаю, ты доверилась мне инстинктивно, как единственному живому человеку на этом корабле. Как никто, я понимал: ранее ты боялась ожидания жизни, а нынче боишься ожидания смерти. Как ранее ты в отчаянии себя спрашивала, долго ли тебе еще плыть, так и теперь ты страдала, размышляя, сколько ждать тебе осталось до конца.

– Если мы обречены… – шепотом сказала ты. – Лучше я брошусь сразу! Сейчас же!

– Нет-нет.

– Не могу больше ждать! Не могу! Если мы умрем, лучше умереть сразу!

– Я спасу тебя, Алиса, спасу.

– Как? Как?

– Не знаю. Не нужно здесь стоять. Ты замерзла.

– О, какая разница?