– Вы любите физику? – поинтересовалась ты.

– Нет-нет. Ничего не понимаю. Меня выгоняли из класса за то, что я не мог запомнить, что такое коэффициент полезного действия. Вы, наверное, станете смеяться.

Ты улыбнулась, и неожиданно мне стало тепло и хорошо с тобой. Как в музее, мне захотелось взять твою руку и просто о чем-то говорить, не пытаясь быть лучше, чем я есть.

– Вы не курите? – спросила ты.

– Нет.

– А пьете?

– Временами.

– А кем же вы работаете? – со смехом спросила ты.

– Я… человек свободной профессии.

– Вы работаете в правоохранительных органах? – спросила ты.

– Нет, нет. Я печатаюсь в журналах. В «Вымысле». Я поэт.

– О, – с уважением сказала ты.

– Вы любите стихи?

– Люблю?.. Очень. – Ты покраснела. – Раз вас печатают в «Вымысле», значит, вы очень хороший поэт.

– Хотелось бы в это верить. Кстати, что вы курите?

Ты показала мне пачку германских сигарет. С удивлением, вспомнив школьные уроки, я прочитал на ней: «Куря, ты поддерживаешь наше производство. Будь ответственным гражданином!» На пачке был нарисован интеллигентный юноша, который соблазнял противоположный пол красотою курения.

– Интересно, – сказал я. – Это на всех пачках написано?

– Разное бывает. У меня в каюте валяется пустая пачка, на ней… «Не беспокойся: эта жизнь убьет тебя раньше курения». Все законопослушные граждане Германии оттого много курят и пьют.

– Кто вам сказал?

– Я работала в Германии, – просто сказала ты.

Пока мы искали, на что присесть, я старательно вспоминал статью о тебе в «Вымысле». В газетах тебя называли великим ученым, первооткрывателем. За тобою закрепилась слава «военного работника», ты помогла нашей стране создать новый тип оружия. Я постеснялся спросить, сколько тебе лет. «Наверное, ей двадцать пять или около того, – сказал я себе. – Странно это, если вспомнить, на что она работала».

Я сел с тобою, головою опрокинувшись в небо. Твоя белая лента обхватила мою шею.

– Далеко вам, Алиса Валентиновна?

– До Риги. А вы куда?

– В Познань. Вы путешествуете, по работе?

– По личным делам. Я выхожу замуж. Из Риги еду в Париж, там меня встречают.

– А-а-а…

С любопытством ты взглянула.

– Я так, Алиса Валентиновна… путешествую.

Я решительно не знал, что говорить. Нужно было встать, но твоя лента крепко держала мою шею, и я боялся: пошевелись я, она сильно меня «поцелует».

Я человек не мстительный. Но вечером мне захотелось отомстить твоей ленте. Я чувствовал: всем смешно от меня. Оставшись за разговором с зеркалом, я разозлился и на тебя тоже. Я понимаю: красноватая полоса у меня на шее очень смешна, и вот тебе можно было посмеяться. Разве ты – не человек?

За завтраком ты была тиха. Ты полулежала на диванчике в ресторане, показывая ноги. Широкая зелено-бежевая юбка – на середине бедер. С тарелкой супа я пришел на твой диван и, не спросив, попытался сесть на твои босые ступни.

– Собираетесь сделать мне массаж? – поинтересовалась ты.

– Эм… что вы читаете?

На обложке книги нарисовали кубики. Выше написали: «Мультивселенная во всем ее многообразии».

– Это новейшая работа, – сказала ты. – Открытие мирового уровня.

– А… можете объяснить… на пальцах?

– Ну, как сказать… – Ты растерялась. – Понимаете, Эйн-Аше смог доказать существование квантовомеханических… а-а-а… ну, что есть иные Вселенные. Вы читали «Математические основы квантовой механики»?

– Не имел чести, – ответил я неловко.

– А, конечно. Вы не обязаны разбираться в квантовой физике. Понимаете, открытие Эйн-Аше означает, что мы живем в мире, который имеет свойство постоянно рождать новые миры. Есть знаменитая собака – уж о ней вы слышали! – которая одновременно была как бы «жива» и «мертва». Но сейчас мы понимаем, что нет одновременной «жизни» и «смерти». Собака просто разделилась, и в одном мире она «жива», а в другом – «мертва». Мы не знаем, в каком именно мире мы живем, будет ли в нем собака «жива» или «мертва». Но мы точно знаем, что иной исход обеспечен собаке в другом мире. Понимаете? Эйн-Аше доказал, что мы можем и должны существовать в ином мире, но в другом качестве. Я-Алиса и она-Алиса одинаково реальны с точки зрения современной физики.

– А кем бы вы хотели быть в ином мире? – полюбопытствовал я.

– Я… хотела бы научиться… понимать искусство, – немного стесняясь, сказала ты.

– Этому можно научиться и в нашем мире.

– Я пытаюсь, – улыбнулась ты. – Но знаю, что не смогу. Наверное, увлекательно любить искусство. Вы – большие фантазеры.

– А вы – нет?

С искренней благодарностью ты рассмеялась. Я дернулся – и пролил остаток супа на твои голые ноги.

С палубы мы ушли в семь часов, чтобы успеть до ужина на спектакль. Дважды в день в маленьком театре давали пьесу «На дне».

Легкое ты сменила на элегантное. Так я узнал, что ты любишь опалы в серебре. Пышное платье твое не помещалось в кресле. Ты читала программку. Лицо твое сморщилось. Ты пыталась постичь смысл искусства. Чуть наклонившись, я смотрел на твердое твое плечо.

– Вы, Алиса Валентиновна, раньше Чехова читали?

– О-о-о… – Ты опять смутилась. – Помню, пыталась… длинный роман о войне. Но там все женились, бесконечно женились. Не знаете, кто женился на Алине? Сергей или Виталий?

– Виталий.

– Почему? Она любила Сергея… Я путаю?

– Нет, не путаете. Увы, часто мы женимся не на тех, кого искренне любим.

– «На дне» тоже о любви?

– Узнаете.

Мы помолчали.

– Кто он… человек, который вас встречает?

– Он физик, как и я.

– Вы влюблены в него?

– Конечно. Мы поселимся в Москве.

– Алиса Валентиновна из иной Вселенной тоже влюблена?

– Не вижу ничего плохого во флирте, – сказала ты.

Ты чувствовала тайным женским чутьем, что вгоняешь меня в уныние, но наслаждалась этим. Есть в тебе, остается некоторая нотка доброго садизма.

Спектакль начался за опущенным занавесом. Выключился свет, забили африканские барабаны. Ты отказывалась понимать, как можно играть за занавесом. Напрасно я объяснял, что в хорошем театре первый акт обязательно играют с опущенным занавесом. Это, именно это побуждает одних заранее ознакомиться с текстом пьесы, а иных привлекает к работе воображения.

– Поймите, дурной тон – показывать первый акт, – шептал я. – «Титан Рона» не может себе позволить быть некультурным. Тут почтенная публика.

С глупым выражением ты была красивее прежнего. Наклонившись к тебе, я пересказывал тебе содержание пьесы. В первом акте возвратившийся из Швейцарии студент-врач пытается найти деньги на свадьбу сестры с богатым женихом. Он решает зарезать скальпелем бывшую чиновницу, по слухам разбогатевшую в жирные служебные времена. Но скальпель у него ломается, когда он делает спасительную операцию бедной лягушке. И он вооружается скалкой и бежит к своей жертве.

Тут внезапно зажегся свет, взвился вверх занавес – и ты в ужасе вскрикнула. На сцене, в шикарном интерьере, главный герой лупил по голове тетку, одетую со вкусом княгини. Наконец она упала, заодно стукнувшись затылком о спинку дивана. И занавес упал.

– Отвратительно! – сказала ты.

Второй акт прошел спокойно. В третьем главного героя должны были убить, о чем любезно сообщала программка. Ты не понимала, зачем нужно убивать этого героя. В итоге смерть его ты нашла нелепой: его застрелил на дуэли другой молодой человек, а причиной вызова было нереализованное желание – самому убить чиновницу.

– Почему в искусстве любят смерть? – поинтересовалась ты.

– Пока наука не ответит на вопрос, что нас ожидает после смерти, искусство будет любить смерть. Искусство любит скрытое. Неизвестность.

– Как поэт, вы любите смерть?

– Как поэт? Пожалуй.

– А как человек?

– Я признателен, что она есть, – ответил я. – Вообразите, каким страшным был бы мир, если бы в нем не было смерти. Много несчастных и тяжелобольных любят ее.