Она покружилась среди трав и села подле. Софья с умилением тоже вспомнила:

– А её сестра так ревновала, что мы дружим! Боже, как же убедить её было трудно, что я не займу её места! Меня в штатские фрейлины никогда не записали бы. Но даже к лучшему, что осталась нештатской.

– Ты не жалеешь, что убежала со мной? – став серьёзнее, вопросила подруга.

– Что ты, Алёнушка! – улыбалась добродушно Софья и крепко обняла. – Мне и самой давно хотелось бежать. Родители не понимают меня, сами живут, как кошка с собакой, а меня замуж выдать пытаются за незнамо кого. А уж про интриги при дворе и вспоминать не хочется… Эту странную Лизу… Будто я её кавалеров отнимаю. А мне и дела до них не было.

– Смелая ты. Несмотря на то, что книгу тебе запрещённую подкинули, ты всё равно осталась при своём мнении. Посмела и государыне перечить, – подивилась Алёна, а Софья усмехнулась:

– Потому и не возьмут меня во фрейлины штатские. И так терпели ради родителей. Надоело мне такое.

– Но тебе хорошее будущее суждено было, пусть нештатная фрейлина, но всё же обласкана двором, с богатым наследством. А я кто? Помощница на кухне… Мне уж терять было нечего, – жалела подругу Алёна.

– Да уж,… нечего, – не согласилась Софья и с глубоким вздохом села прямо.

Выдержав паузу, она смотрела на простор луга:

– Прасковья верную мысль подала нам с тобою бежать. Знает, каков родственник её, да и случай с книгой пришёлся ко времени. Значит, настала пора менять судьбу. И мне, и тебе честь дороже. Посему, верный путь выбран. Да и чем худо? Бродим по свету с артистами, веселим мир, сами наслаждаемся любимым делом. Видать, судьба наша артистками стать, – улыбнулась снова Софья, искренне веря в сказанное, отчего подруге тоже стало легче на душе.

– Только этот наш Савва, слишком уж подозрительно строг с тобой. Не оказался бы он таким же, как Мамонов, – призналась в волнующем её факте Алёна.

– Будет претендовать на большее, придётся искать иное место. А так он смел только когда напьётся. Я его пока не боюсь, – спокойно ответила Софья.

– И где ж искать иное место? – будто предчувствовала новый побег Алёна. – Я с тобой пойду, ты знай! Я тебе по гроб жизни благодарна, не оставлю!

– И я тебя не оставлю, – была искренна Софья и снова улыбнулась. – Авось, не пропадём! Есть у меня одна задумка. В настоящий театр пойдём устроимся. Голоса наши хвалят, на внешность жаловаться не приходится, хотя есть девицы и краше. Доберёмся до Москвы, останемся там. А про Петербургские проблемы забудем, как и не бывало.

– Хорошо бы! – хотела верить в удачу Алёна, но что-то душа была не на месте: тревога не отступала…

Это утро для Софьи ни чем не отличалось от других, с тех пор, как вернулась в Россию вместе с труппой артистов, с которыми путешествовала и выступала в последние месяцы. Теперь они остановились в трактире на ночь. На последнюю ночь перед тем, как прибудут в Псков.

С мечтами о своих московских планах Софья вышла на двор в надежде снова увидеть подругу. Уже вся их труппа была готова покинуть трактир, но Алёны нигде не было видно…

– Савва? – предстала Софья перед так называемым среди них «директором». – Где Алёнушка?

– Я тебе скажу, – улыбнулся он с нескрываемой хитростью.

Он встал ближе к глазам, склонился к ушку и чувственно прошептал:

– Станешь моей,… скажу.

– Опять выпил и уже с утра, – огрызнулась Софья.

Она убежала обратно в трактир, надеясь отыскать подругу, но той не было нигде. Паника охватила её. Покидать это место никак не хотелось, и она снова предстала перед Саввой, схватив его за шиворот:

– Признавайся! Где она? Куда дели?

Но тот принял удивлённый вид, как и все остальные вокруг. Взяв Софью крепко за руку, Савва отвёл её в сторону:

– Прекрати с ума сходить. Вернётся твоя Алёнушка. Знает, куда, ясно? – встряхнул он постоянно пытающуюся оглянуться Софью. – А пока продолжим путь. Ждут нас.

Кто ждёт, куда едет – всё казалось Софье бессмысленным. Исчезновение единственной и дорогой подруги пугало. Только о ней и были все мысли. Только и теплилась надежда, что слова Саввы были правдой, что Алёнушка вернётся…

К вечеру остановка была во дворе роскошной усадьбы. Там, как стало известно Софье из слов артистов, предстояло выступить перед местной публикой.

Здесь, чуть в стороне от белокаменного дома, был построен летний театр с большой сценой. Оркестр уже играл мелодии. Люди высшего света, рассевшись перед сценой, наслаждались музыкой и ждали долгожданное выступление прибывших артистов…

Словно дурной сон казалось Софье всё происходящее. Обязанность принарядиться и выступить тяготила, но она всё же вышла в свою очередь на сцену и спела. То было её очередное душевное выступление, тронувшее душу каждого слушателя. Её голос покорил, вызвал крики «Браво» и море аплодисментов.

Однако Софья взволнованно осматривала округу в надежде может увидеть подругу, но знала, что напрасно. Здесь её никак не могло быть… Отойдя в сторонку, она осталась ждать, когда окончится выступление остальных, и вздрогнула от неожиданно раздавшегося за спиной мужского голоса:

– Неужто не заметила меня?… Не узнала?

Резко повернувшись, Софья тут же оказалась в объятиях того самого Мамонова, о котором вчера говорила с Алёной. Его лицо было столь близко, что стало страшно, как бы не посмел поцеловать. Он пытался это сделать не раз ещё во дворце, когда Софья находилась там с визитами на правах внештатной фрейлины.

Теперь она, совсем не ожидая столь случайной встречи, оказалась схваченной за талию и прижатой к его крепкому молодому телу. Он с жаждой страсти взирал, но ответа не дождался…

– Я знал, что однажды встречу тебя, – продолжал он речь. – Сколько артистов выступило в моём театре здесь, а я всё ждал тебя, и вот,… попалась беглянка.

– И снова исчезну. Уж навсегда на сей раз, – обещающе ответила Софья, скрывая за маской гордости неимоверный страх.

– Мои руки сильнее, птичка моя, – прошептал страстно Мамонов, крепче прижав к себе.

Он намеревался поцеловать, как вышедший к ним Савва с удивлением окликнул:

– Софи?!

– Пустите! – изо всех сил та оттолкнула от себя на миг отвлёкшегося на Савву Мамонова и поспешила убежать.

– Что за наглость, бельмес? – с возмущением выдал Мамонов.

Его взор был полон гнева к Савве, но тот, покорно поклонился:

– Прошу простить, Ваше Сиятельство, я растерялся. Артистка моя столь резва, столь яра с поклонниками, боялся, как бы не навредила Вам. Столь наглостью полна. Столь играть любит господами, – тараторил он, продолжая кланяться даже когда Мамонов, не желая его слушать дальше, отправился вернуться к гостям в театре.

– Отстань, жялвей*, или прибью, – прорычал он уже на надоевшего Савву, и тот, оставаясь в поклоне, застыл на месте, пока Мамонов не ушёл.

Выпрямившись и с усмешкой глядя ему вслед, Савва не замедлил вернуться за сцену, где вместе с закончившими выступать артистами ждала и взволнованная Софья…

– Ух, придётся тебе, моя девочка, открыться мне, – прошептал он ей и позвал артистов вернуться к своим повозкам за ворота, где те были оставлены по прибытию сюда.

Послушно следовала Софья за Саввой, старалась не отставать, чтобы, не дай Бог, снова не оказаться схваченной идущим следом Мамоновым. Когда она уже устроилась в повозку, Мамонов встал рядом:

– Этого прыща, Савку, я знаю, – улыбнулся он с победой. – Мы скоро увидимся,… любимая.

Стоящий чуть в стороне Савва сделал вид, будто не слышал ничего, продолжая торопить артистов отправиться в путь. Повозки уезжали, а Софья боялась оглянуться… Она чувствовала, что Мамонов смотрит вслед, а факт, что Савва с ним знаком и, может быть, заодно, тревожил ещё больше…

* – жялвей – уст. нарыв, опухоль на теле.

Как только повозки с труппой артистов остановились у очередного трактира на ночлег, Софья сразу, как только им дали комнаты, укрылась в одной вместе с несколькими девушками-артистками. Те, жалея о её беде, уговорились защитить и поддержать, насколько то будет возможным.