Вот не помню сейчас, в чем была одета Елена Владимировна, когда мы чаевничали на кухне. К постели же подошла в белом пушистом халате, присела на край… не хочу употреблять слово «кровать»; «постель» – это всегда звучит двусмысленно и приятно… присела на край нашего с ней совместного ложа, и мы какое-то время смотрели друг другу в глаза. Падал приглушенный свет от бра, но Елена Владимировна попросила дозволения и его выключить. И поскольку мои глаза в первый миг не привыкли к темноте, я не мог разглядеть в деталях, как она скинула халат и легла под наше общее с ней легкое одеяло с другой стороны.

В широкой постели она лежала на некотором расстоянии от меня, на спине. Я приблизился, склонился над ней, прикоснулся к ее обнаженному плечу. Елена Владимировна была в кружевной ночной сорочке.

– Знаешь, Леночка… Не могу тебя разглядеть в темноте, – прошептал я и аккуратно поцеловал ее в губы.

Если мне не изменяет память, это был мой первый поцелуй в ее губы, краткий, но уже греховный.

– Я волнуюсь, Ванечка.

– Почему? Успокойся, все хорошо.

– Не все хорошо. Я никогда не изменяла мужу. А сейчас именно этим и занимаюсь. И вообще я не знаю, как это делать с другими мужчинами.

– Мы любим друг друга. Это главное. Считай, что у тебя два мужа. Значит – уже не измена.

– Два мужа? – тихо рассмеялась она.

– Ну, да. Отныне тебя будут любить два мужа. По очереди.

Мне не следовало так выражаться. Вышло слегка порнографично.

– Ой, Ванечка, что ты такое говоришь! Я сейчас убегу.

– Так я тебя и выпустил. Ты ведь не можешь развестись, чтобы выйти за меня?

– Нет, конечно. Нельзя.

– Но и расстаться со мной не хочешь.

– Ни в коем случае.

– И я не хочу с тобой расставаться.

Я стал целовать ее в губы, веки прикрытых глаз; прошелся рукой от коленей вверх по бедрам. Под тонкой шелковистой сорочкой у Елены Владимировны ничего не оказалось. Одно только молодое бархатистое женское тело. Меня торопили где-то там внизу, но сейчас инициативой владел только я. И я не торопился. Ах, как было приятно не спешить…

Всего лишь на миг отвлекся, чтобы ловко снять трусы и куда-то выкинуть из-под одеяла.

После чего как бы навис над Еленой Владимировной. Почему называю ее Еленой Владимировной, а не Леной или Леночкой? Да потому что в ту минуту, как и во многие другие, которые нам предстояли в течение двух лет, я вступал в интимную близость не с Леночкой… а с доцентом Еленой Соболь. Или просто – с Еленой Владимировной. Я буду часто называть ее и Леной, и Леночкой, но свою влажную теплую нежность, расслабляя сомкнутые ноги, мне дарила только Елена Владимировна.

Я навис над ней и попробовал отбросить далеко в сторону одеяло – она слабо запротестовала. Я приподнял повыше край сорочки. Ладонью накрыл жар бедер у самого входа… вначале с одной внутренней стороны, затем с другой… и впоследствии, вспоминая именно это прикосновение, понял, что нет для меня более желанного участка женского тела… коснулся ладонью нежной кожи в непосредственной близости и, преодолевая слабое сопротивление, развел ее ноги.

Вдруг вспомнил об одной важнейшей детали, но не подскочил как не в себе, а лишь приостановился.

– Леночка, – прошептал я. – Прости… Мне надо взять презерватив.

– Ах, милый! – простонала Елена Владимировна. – Ты помнишь… Какой ты внимательный… Я люблю тебя, Ванечка! Сегодня можно… Давай скорее полетим на звездочку…

Тогда я приноровился и медленно вошел в уютный тихий уголок, полностью, на всю глубину, отмеренную природой Елене Владимировне и мне.

– Я люблю тебя… Ванечка… Ванечка…

Он выходил и снова погружался в масляный грот; я чутко улавливал это погружение – то есть все то, что воспринимается осязанием, обонянием, слухом. Я слышал, как тихо бредит Елена Владимировна; я помню до сих пор ее особенный легкий запах и ее влажное тепло. Вначале он вел себя тактично или как гурман, который наслаждается лакомым кусочком, изысканным глотком; потом ускорил темп до непристойных толчков; но и сама Елена Владимировна позабыла о том, что должна оставаться леди в любой ситуации, и на каждое резкое погружение отвечала неинтеллигентными выкриками: «А!.. А!.. Э!.. Э!..»

Когда я понял, что наивысшая цель полета близка, он в очередной раз вошел до конца, до жесткого упора и назад уже не вышел; мы приземлились на звездочку вместе, одновременно, под громкий стон Елены Владимировны.

Сущность межпланетных сообщений я постиг благодаря моей второй женщине. Номер два в хронологическом порядке и номер один в отношении вселенской наполненности бытия просветила, откуда берутся дети. Вы думаете, что знаете, откуда? Какая самоуверенность! Все совсем не так, как вы себе это представляете. Вначале дети появляются на звездочках. Из ниоткуда. Была звездочка необитаемая, а потом раз – и на ней поселился маленький мальчик или девочка. Реже – два одинаковых мальчика или девочки; или одинаковые мальчик и девочка. Бывает даже, что и большее количество крохотных человечков появляются на одной звездочке. Темно, неуютно, одиноко; деточки смотрят сверху вниз, отыскивают взглядом своих родителей и начинают их жалобно звать: «Мама! Папа! Прилетайте скорее!» А мама с папой в Крым таскаются, бастардо там всякое попивают, массандровский портвейн… А потом – ой! Где же наш зайчик? И начинают вести себя степенно. Долго готовят корабль к полету: правильное питание, здоровый сон, положительные эмоции. И вот наконец в конкретный день и час межпланетный аппарат стартует с космодрома, который потом еще какое-то время используется по своему прямому предназначению, пока его не отвозят на дачу, где тоже ведь мягкая мебель нужна, – отрывается от поверхности земли этот самый аппарат и берет курс на конкретную звездочку. Ну вот и мы, сынок (доченька). Обратно корабль летит целых девять месяцев, потому что космическое пространство – это вам не шуточки. И приземляется снова уже на другой космодром – тот, который указан женской консультацией по месту жительства одного из членов экипажа.

В такие полеты космонавты отправляются нечасто. Как правило, люди гоняют туда-сюда свои корабли порожняком. Об этом мне подумалось, когда я слушал пояснения обнаженной Елены Владимировны, лежащей в постели у меня на плече. Мы как раз вернулись со звездочки. Одни, разумеется. Нас обоих переполняла нежность друг к другу после путешествия.

Елена не выпрыгивает из постели после приземления. Она в изнеможении, нуждается в моем тепле. Космическое топливо, должно быть, холодит ей внутреннюю часть бедер, но в первый раз она не обращала на это внимания. В дальнейшем, когда скафандр для меня не требовался, предусмотрительно захватывала с собой в полет небольшое полотенце, чтобы затем поместить у себя между ног.

Наивысший пик – то есть момент посадки на поверхность другой планеты – в первый раз у нас с Еленой Владимировной совпал. А потом такое случалось не всегда. Леночка уже завершала свое космическое путешествие, впадала в изнеможение и корректно ждала моего приземления.

Алине Сергеевне требовалась многократная посадка, поэтому я не спешил со своим собственным приземлением и ждал, пока моя учительница выключит наконец двигатель космолета. Оксана, как и я, между прочим, после непродолжительного отдыха нуждалась во вторичном полете и приземлении. Это было в наши обычные ночи, а в первую мы носились по вселенной четыре раза.

Моя Елена Владимировна всегда летала с чувством, с удовольствием, с толком и расстановкой, но делала это только один раз. После чего садилась ко мне в космолет чисто за компанию. Посадка у нее всегда протекала бурно. До тех пор, пока я был внимателен и ласков, шептал преподавателю в ушко, как люблю ее, называл Леночкой, бредил про то, как я обожаю ее плечики, грудь, животик, ножки и врата тропического рая, – до тех пор, пока кипела энергия, она отдавалась мне полностью и разрешала проделывать с ней разные штуки. Хотя далеко не все.