Протрезвевшая Лея, подруга Вельмы, вернулась в приют к детям, а Микка, сославшись на то, что в принципе не могла (или не мог – тут Литвинов терялся) спать не в своей постели, ретировалась после исчерпания пива, прихватив с собой по-прежнему не опьяневшего от лошадиной дозы водки Карима, и Литвинов, которому, вообще-то, было насрать на их присутствие или отсутствие, все же порадовался, что только он с Виком и Антоном были свидетелями того, что происходило с Вельмой во сне.

– В больнице у нее также было, – шепнул Антон, хмуря брови.

– Да. – Литвинов взъерошил свою заросшую шевелюру. – Врач назвал это диффузией между ее физическим и…

– Тонким телом, – подсказал старый чародей.

Его чайные розы были неотъемлемой частью палаты Вельмы и первыми поутру заняли почетное место на подоконнике в 311-м кабинете.

– Следы на руке и спине у нее тоже не прошли, – сказал Усов, не сводя глаз со спящей чародейки.

– Откуда знаешь? – спросил Литвинов, косо посмотрев на старшего лейтенанта.

– Утром видел, когда она переодевалась.

– И только это видел? – ядовито уточнил Литвинов, в общем-то, не ожидая услышать ответ.

Спящая чародейка вздрогнула, и комната снова пошла в пляс.

– И сколько, по мнению врача это будет продолжаться? – спросил Усов. Его белые розы больше всего по утверждению самой Вельмы ей понравились.

– Он не знает, – ответил Литвинов, порадовавшись, что в полутьме выражение его лица не так было видно его собеседникам.

То, что Деврик назвал диффузией между физическим и тонким телами чародейки, было вовсе не последствием ее травм, а проявлением морока, часть которого каким-то образом осталась в ней в виде тех самых линий на спине и руке.

Деврик никогда такого не видел и не знал, ни как морок поведет себя дальше, ни, тем более, что с ним делать. Он провел множество тестов и не один из них не пролил свет на ситуацию, однако Деврик пришел к выводу, что морок не вредил Вельме, и Литвинов принял решение не говорить об этом ни Усову, ни Вику, ни даже Вельме. По крайней мере, пока то, что осталось в ней не проявит себя еще как-то.

– А что говорит сама Гера? – между тем спросил Вик и вопросительно посмотрел на Литвинов и Усова, поспешивших оба поджать губы. – Вы не говорили с ней? – шепотом укорил он. – Ай, Олежа! Ну ладно Антошу она не воспримет серьезно, но ты же ее начальник!

– И это не помешает ей сделать из меня замороженную котлету! – возразил Литвинов, вспоминая многочисленные терки между ним и Вельмой, один раз даже закончившиеся тем, что он реально чуть не стал козлом. – В любом случае разговоры ей не помогут, – добавил он.

– С чего вы взяли, что ей вообще нужна помощь? – сказал Антон.

Литвинов с Виком смерили его странными взглядами, граничившими с осуждением.

– Она жива, – спокойно пояснил он, кивнув на чародейку. – На работу восстановилась. И если она не разводит спектакль вокруг того, что почти с того света вернулась, то и мы не должны. Врач правильно сказал: нужно наблюдать и решать проблемы по мере их поступления, а не раздувать их там, где, возможно, ничего и нет.

Про себя Литвинов посмеялся над стремлением Усова во всем угождать Вельме, но, тем не менее, не смог не отметить, что в данном случае Усов, скорее всего, был прав, что несколько выбесивало.

Снег не переставал идти всю ночь и даже не подумал прекратиться днем. В 311-м было тепло, и запах самых разнообразных цветов, которыми был уставлен подоконник вместе с некоторыми весьма подозрительными представителями флоры, клонили майора, поспавшего от силы часа полтора, в дурманящий сон.

"Лучше было бы похмелье", – с досадой подумал он, поглядывая на невозмутимо развалившуюся на диване чародейку, листавшую зависшие в отделе нераскрытые убийства.

Усов квасил вторую чашку кофе из автомата, вяло прогоняя по базе официантку, застреленную во время ограбления в кафе и каким-то боком пришитую к их отделу.

– А какого хрена на нас это повесили? – озвучила вопрос Вельма, пролистав и остальные висяки.

– Имели место подозрительные обстоятельства, – сонно отчеканил Усов.

Чародейка поправила шляпу и, разложив папки веером, ткнула пальцем в соответствующие пометки на них.

– Это я вижу, – сказала она и, отложив их в сторону, развернула барбариску, – но в делах бомжей даже нет состава преступления, а про подозрительные обстоятельства вообще ни слова.

– Показания свидетелей…

– Какие показания? – перебила она, отцепляя волосы, зацепившиеся за пояс плаща. – Что кто-то чуть не обосрался, услышав выстрел? Что патрульных стошнило прямо на труп одного из бомжей? А мальчик…

– Тише, тише, Гера? – засмеялся Усов, приободренный запалом чародейки. – Давай по одному за раз!

– Тела еще в морге? – спросила она и, не дожидаясь ответа, добавила: – Я смотаюсь быренько…

Вельма зашелестела бумагами. Усов, что было ожидаемо, потянулся за курточкой, чтобы ее сопроводить. Литвинов устало потер заросшее щетиной лицо и посмотрел на висевшие над дверью часы, показывавшие только половину одиннадцатого.

Отчасти он даже был рад, что чародейка подняла шухер. Все было лучше, чем прозябать в участке, бороться со сном и считать минуты до конца рабочего дня, чтобы приступить к прозябанию дома.

– А я вам звоню, звоню!

Дежурный притормозил троицу у КПП и, окинув шляпу Вельмы насмешливым взглядом, быстро потерявшем свое выражение при последующем взгляде на хмурого майора.

– Вот! – Дежурный протянул ему листик и поспешил спрятаться за высокой стойкой. – Срочное!

– Ну и как это понимать? – проворчал Литвинов. Вызов был помечен как несчастный случай, что совсем было не по их части.

– Никак не знаю, – ответил ему дежурный, втянув шею и бегая глазами между чародейкой в остроконечной шляпе, катавшей во рту барбариску, и майором, дурная слава которого всегда была на шаг впереди него. – Сказали, чтобы вы приехали и все.

Самый обычный двор спального района города был битком забит патрульными, фургоном со скучавшим человеческим спецназом и прочими высококвалифицированными специалистами, не говоря уже о зеваках, то бишь соседях, никогда не упускавших возможности вслух посетовать, что случилось горе, про себя отметить, что, мол, хорошо, что оно случилось не с ними, и между собой во время прогулки с детьми перетереть сочные подробности жизни ушедшего на тот свет знакомого или знакомой.

Вельма придержала Литвинова и Усова в двух шагах от патрульной машины и по очереди ощупала их очень странным взглядом, будто что-то проверяя.

Связь, которую она установила с ними, насколько знал майор, сохранялась даже когда она лежала в больнице, и он был уверен, что чародейка проверила ее еще вчера утром, как только переступила порог кабинета. Значит, проверяла она не ее, а защитные метки, которые пропали в тот момент, когда ее сердце остановилось, но которые она, видимо, успела поставить снова.

Усов пришел к тому же выводу и кинул на Вельму беспокойный взгляд, в ответ на который она показала ему красный от конфеты язык и уверенным шагом пошла дальше.

– Очень мило! – усмехнулся он, переглянувшись с курившим Литвиновым.

– Старший лейтенант Вельма. Спецотдел. – Чародейка предъявила удостоверение самому угрюмому оперу у подъезда дома. – Вызывали?

Он смерил ее шляпу с очевидной видовой принадлежность презрительным взглядом, при этом, даже не взглянув на удостоверение, и сплюнул в сугроб, всем своим видом показывая, что его человеческое достоинство не намеренно было разговаривать с чародейской швалью.

Вельма с непроницаемым видом спрятала удостоверение обратно в карман. На его счастье, она не была особо чувствительной к подобному отношению, но к несчастью все того же опера, Литвинов, подошедший следом за ней, был не из тех, кто закрывал на такое глаза.

– Слышь ты, п*здюк, тебе задали вопрос! – процедил он.

– А ты еще кто? – все с тем же презрением выплюнул опер.

Литвинов выпустил ему дым в лицо и очень неприятно улыбнулся.