За окном 311-го кабинета медленно кружили рваные хлопья белого снега, успевшего всего за одну ночь покрыть улицы и крыши толстым слоем зимы и досыпать оставшиеся места в течение дня – одного из очень немногих в году, когда город туманов не оправдывал свое прозвище.

Чародейка расслабленно катала во рту барбариску, перелистывая больничные выписки и счета, и время от времени бросала взгляды на многочисленные цветы, которыми был заставлен подоконник.

Они ее немного раздражали, хотя бы потому, что она никак не могла решить, что забрать домой, а что оставить радовать глаза в кабинете.

Выбор ее больше склонялся к горшку с растением, очень напоминавшем коноплю и присланным в честь ее первого рабочего дня "дружественным" отделом нравов, но когда она переводила взгляд на курившего у окна майора, целенаправленно выпускавшего дым на ни в чем не повинного представителя флоры, то смело предполагала, что он скорее съест свою ксиву, чем позволит растению не то, чтобы переселиться к ней домой, а вообще жить.

Чародейка едва заметно улыбнулась и вернулась к выпискам, а точнее, к счетам, которые интересовали ее куда больше, чем бесполезные каракули врача.

– Так и не надумала, что с ними делать? – спросил Антон, болтая ложкой в давно остывшем чае.

– А что с ними делать? – вопросом на вопрос ответила Гера, лениво потянувшись.

– Ну… А ты бы не хотела выяснить, кто их оплатил?

– Тебе лучше меня известно, что подобную информацию так просто не разглашают, а мне сложно представить себе хотя бы одного судью, который выпишет для меня соответствующее постановление.

– Есть и другие пути, – ответил ей Антон, выразительно сверкнув голубыми глазами.

Чародейка равнодушно пожала плечами, отложив в сторону помятые бумаги, и, встав с давно выдавшего виды дивана, грациозно прошла к окну.

За время, проведенное в больнице, она не столько похудела, сколько как-то утянулась, и в ее движениях появилось что-то неуловимо женственное, о чем Антон, подвозивший ее утром до работы, успел только за сорок минут пути сказать трижды в самой лестной форме.

Гера отнеслась к этому скептично, списав все на обновление гардероба, к которому ее подбила Лея, едва услышавшая, что любимый плащ чародейки переехал в лабораторию и плотно засел у Карима в шкафу для улик, а любимые ботинки ободрались в хлам.

Ну, еще, конечно же, были виноваты волосы, сильно отросшие из-за тех растворов, что в нее беспощадно вливали, изгоняя все повреждения, нанесенные мороком, и которые она до сих пор не обрезала.

Собственно, Гера даже не заметила, как они отросли, пока непослушные пряди не зацепились за кобуру майора, любезно составлявшего ей компанию во время тупейшей прогулки по больничному двору, когда на свою чародейскую голову она чуть не убилась, споткнувшись об костыль одного из пациентов.

Этот, комичный на первый взгляд, инцидент стал для чародейки последней каплей, и она, взяв штурмом кабинет своего лечащего врача, выбила из него выписку, а следом и разрешение вернуться к работе, тем самым поставив жирную точку в истории.

– Ты не спрашивала своего товарища Коновала? – подключился Литвинов, уступая ей место. – Может, это он оплатил?

Гера выпустила через нос вишневый дым и задумчиво посмотрела на роскошный букет страстно-бордовых роз, соревновавшийся по красоте с почти таким же соседним, только присланным подполковником Лавлинским.

Лечение она получила самое лучшее, а впечатляющий счет, и десяти процентов которого не покрывала государственная забота, был оплачен тайным благодетелем, о чем ей типа по секрету сказали в бухгалтерии больницы, куда она явилась, чтобы любезно спросить, за какой такой чародейский хер ей насчитали сумму, превышавшую стоимость всех ее внутренних органов.

– Платон не скрывал бы этого, – ответила Гера, сбивая за окно пепел.

Снег ее радовал, а вот вопросы коллег, как и их полная боевая готовность, чуть, что хватать ее за руки и за ноги, и тащить в больницу, не очень.

– А ты вообще его спрашивала? – спросил Антон. Гера снова равнодушно пожала плечами.

Платон часто навещал ее, даже когда она еще лежала в БИТе. Время он всегда выбирал, когда она спала, но след его излучения, будто специально оставленный, чтобы дать ей знать, что он был там, Гера улавливала каждый раз после пробуждения, предпочитая не забивать себе голову вопросами, почему тот, кто нынче был известен, как криминальный авторитет по кличке Коновал, избегал с ней прямой встречи.

Это было его правом, его решением и, если у него были проблемы, то ему, по ее личному мнению, следовало обратиться к психотерапевту или к бутылке, что было куда более результативным вариантом, учитывая, какие нынче шарлатаны выдавали себя за дипломированных специалистов по починке мозгов, или что там они вообще ремонтировали.

– А что Лавлинский? – не сдавался Антон, окучивая взглядом туго обтянутый светло-серыми джинсами зад чародейки, вступившей в бой с порывом ветра, распахнувшем окно и чуть не сбившем с подоконника на редкость уродливое ползучее растение, с утра пораньше позарившееся на усы полковника Звягинцева, спешившего поздравить ее с выходом на работу и скромно намекнуть, что за время ее отсутствия, а соответственно, и неоценимого вклада в работу, вазелин, предназначенный для общения с вышестоящим начальством, у него закончился, а количество глухарей, мягко говоря, все чаще угрожало проверкой на эластичность.

Так и не ответив Антону, Гера уступила поле боя настоящему мужику Литвинову и присела к нему за стол, на котором небрежно лежала стопка тех самых глухарей, включавших в себя смерть двоих бомжей, одной официантки, учительницы, давно вышедшей на пенсию, и одиннадцатилетнего мальчика.

– А почему их сбросили на нас? – спросила она, перебирая папки.

Учительница была древней, как мир, и могла прекрасно сама отправиться на тот свет. Бомжи… В их печальном случае причин для смерти было не счесть. Мальчик, судя по рапорту прибывших на место патрульных, провалился под лед во время прогулки с собакой. Официантка же вообще была застрелена во время ограбления. Так причем здесь был спецотдел, основным направлением деятельности которого был отлов чародеев и сверхъестественных созданий? Не понятно!

Внезапно расшатанное кресло поехало, и Гера чуть не свалилась с него, выронив при этом папку с делом утонувшего мальчика.

– У нас планы. Ты не забыла? – пояснил Литвинов, выкатывая ее на середину кабинета.

– Рабочий день еще не закончился, – возразила чародейка, поманив к себе заинтересовавшее ее дело.

– Полковник разрешил нам уйти пораньше, – вставил Антон, ловко перехватив папку.

– А врать не хорошо! – игриво погрозила ему пальцем Гера.

Вопреки ожиданию увидеть на симпатичной мордашке Антона, робкую улыбку, перед чародейкой предстала железная решимость утянуть ее на пьянку, запланированную с того дня, как лейтенант Усов стал старшим лейтенантом Усовым.

– Брать свои слова назад тоже, – уверенно парировал Антон, демонстративно зарывая папку у себя на столе. – Ты обещала! – напомнил он.

Гера вытянула губы, что делала неосознанно, и пробежала по нему оценивающим взглядом.

"Малыш стал мужчиной!" – отметила про себя она.

– Ладно, – наконец, сдалась чародейка, – но даже не надейтесь, что утром я буду лечить ваше похмелье!

Нереально медленно Гера зачем-то поправила змейку на высоких черных сапогах, заправила в джинсы белую водолазку и надела новенький черный плащ с поясом, который ей нравился даже больше, чем предыдущий.

К отсутствию своей боевой подруги, то есть шляпы, которую оказалось не так просто заменить достойным экземпляром, чародейка никак не могла привыкнуть и, тоскливо ощупав, будто лысую голову, соизволила, наконец, покинуть 311-й кабинет, а вместе с ним и участок.