— Прикроешь? — с надеждой спросил у него младший товарищ. — Я быстро.

— Прикрою, — отвечал старший, — если и на меня прихватишь кусочек.

Слушая последние слова, Освальд был готов плясать от радости. Одному из его противников предстояло отлучиться. А значит, расклад менялся на более удобный: один на один. Притом, что на стороне вора была внезапность.

И уж теперь-то он надеялся выпавшее ему время — не упустить.

Действовать следовало быстро. Едва молодой телохранитель скрылся из виду в лабиринте из шатров, как заранее прицелившийся Освальд повторил свой удачный бросок кинжала. В его старшего сослуживца.

Рука вора по-прежнему была тверда, глаз зорок. И если уж тогда, в доме мастера Бренна, в ночной темноте он преуспел, то теперь, при свете дня — и подавно. Иначе впору было думать, что на него, Освальда, наложили порчу.

Порчу на него никто не наложил, так что кинжал попал точно в цель. Прямо в глаз оставшемуся из телохранителей Норы.

Умер тот быстро. Еще не успев на землю упасть. И уж тем более не успел позвать на помощь или издать другой громкий звук.

Подскочив к поверженному одербуржцу, Освальд на ходу вытащил у него из глазницы кинжал. И с оружием своим окровавленным прошмыгнул в шатер.

Нужно было спешить. Что бравому копейщику, что охраняемой им побочной дочери короля достаточно было одного удара, чтобы расстаться с жизнью. После чего только и оставалось, что брать ноги в руки и удирать из лагеря. На ту же поляну, куда перенес вора портал Дедули-Бренна. И ждать, ждать, ждать пока тот же Дедуля снова его не откроет.

«Ах, нет! — с досадой вспомнил Освальд. — Еще ведь надо голову ей отрезать».

Сделать это, он понимал, было гораздо труднее. И времени требовало куда больше. Если говорить начистоту, вор ничем таким и не занимался никогда. Даже в юные годы отлынивал, когда нужно было скотину резать. И от остальной работы, кстати, тоже.

Но тратить время на растерянность и ковыряние в памяти («а как это делали односельчане?») было самоубийством. Сперва нужно было избавить мир и лично Альбрехта Третьего от принцессы-самозванки.

Нора сидела у дальней стенки шатра, спиной к выходу. Сидела перед небольшим столиком с зеркалом и отчаянно сражалась с собственной прической. Видимо, решил Освальд, не совсем уж она была пропащей. Пыталась в отличие от уличных девок выглядеть прилично. А в отличие от деревенских баб — привлекательно.

И что ценно — занятая собой, Нора, похоже, не заметила ни гибели телохранителя, ни вторжения в шатер чужака с окровавленным кинжалом. А это сильно упрощало дело.

Неслышной кошачьей поступью и так же стремительно Освальд метнулся к женщине, кинжал нацеливая на ее шею — так, чтобы облегчить труд по обезглавливанию.

Но когда между вором и Норой осталось меньше шага, побочная королевская дочь резко повернула голову. И уставилась на незваного гостя… нет, не с ужасом. К внутреннему своему недовольству, в глазах ее Освальд этого чувства не заметил. Как не заметил и даже толики страха. На подкравшегося к ней вора обитательница шатра смотрела, скорее, с брезгливым удивлением. Как на таракана, обнаруженного в тарелке с изысканным блюдом.

— Тс-с-с! — еле слышно прошипел Освальд, прижимая к губам указательный палец свободной руки. — Не шуми… не дергайся. И умрешь быстро.

С этими словами вскинул кинжал и чуть не рассмеялся. Нора-то в ответ подняла всего лишь руку. Словно надеялась, что такая жалкая преграда остановит разящий металл.

Однако в следующее мгновение вору сделалось совсем не до смеха. В каком-то дюйме от ладони Норы кинжал словно натолкнулся на невидимую стену. Нет, скорее, влип как букашка в янтарь. Потому что и назад отдернуть сжимавшую его руку Освальд, как оказалось, не мог.

Та же участь постигла миг спустя и другую руку. Стоило ей двинуться в сторону Норы.

— Ты?.. Да ты!.. — только и мог пролепетать вор, испуганно глядя на свою несостоявшуюся жертву. Да, теперь очередь пугаться наступила для него.

— Дай угадаю, — предельно спокойно и ноткой иронии молвила Нора, — ты, должно быть, подумал, что я — обычная баба.

Если это был вопрос, то ответить она Освальду не дала. Уже в следующее мгновение нечто невидимое, но мощное врезалось в вора, ударило. И, швырнув через весь шатер, выбросило наружу.

Вор не успел ни на ноги подняться, ни даже толком очухаться, когда над ним склонился второй из телохранителей Норы — по-видимому, едва вернувшийся.

Одной рукой он держал копье, которое упер прямо в грудь Освальду, прижимая того к земле. Достаточно было одного неверного движения, чтобы острие вонзилось в поверженного вора.

Вторая рука стража держала почти обглоданную птичью ножку. А во взгляде соседствовали печаль (при виде мертвого напарника) и ненависть к тому, кто лежал перед ним.

Вслед за Освальдом из шатра выскочила Нора. Волосы снова растрепаны, на лице решимость, кулаки сжаты.

— О! Так это вы его… так… миледи? — с удивлением, переходящим в уважение воскликнул страж.

— Парень, я росла в деревне, — с гордостью отвечала женщина, — а там всякий норовит тебе юбку задрать, едва ты округляться начала… в нужных местах. Не захочешь, научишься за себя постоять… чтобы полежать не пришлось, ха-ха.

Вскоре о случившемся узнал герцог. И первым его позывом было — немедленно умертвить покусившегося на Нору негодяя. Лично. И желательно, мучительной смертью. Например, отрезая от Освальда кусочек за кусочком.

Спасла пленника, как не странно та, на чью жизнь он покушался. «Подождите, ваше сиятельство, — подчеркнуто смиренно предложила Нора владыке Одербурга, — убить всегда успеете».

Каким бы ни бывал тот необузданно свирепым (особенно когда посягают на его собственность), а не признать здравость последнего довода не мог. И даже не потребовал сразу от Норы никаких объяснений.

Ждать их герцогу пришлось примерно до конца дня. За это время войско успело немного отдохнуть, затем возобновить поход и, пройдя несколько часов, встать лагерем уже на ночлег. И вот тогда, снова вызвавший Нору к себе, Карл Дерзкий дождался-таки объяснений. После того, разумеется, как отвалился от нее на походном ложе, расслабленный и удовлетворенный.

— Этого парня явно послал кто-то могущественный, — без присловий молвила Нора, переведя дух. — Сохранив ему жизнь… удерживая в плену, мы можем того, кто послал, склонить на нашу сторону. Из врага превратить в союзника.

— «Кто-то могущественный», ха, — передразнил ее герцог… без обычной, впрочем, жесткости и твердости в голосе. Скорее, с ленцой.

Такую особенность его тусклого сиятельства (и не только его одного) Нора приметила давно и охотно пользовалась. Попользовав ее… как, наверное, любую другую женщину и удовлетворившись, грозный правитель Одербурга словно размякал весь. Из жесткого мужлана превращаясь в огромную тряпичную куклу. А уж куклой умеючи можно управлять, как заблагорассудиться — уличные балаганщики соврать не дадут.

Так что в этих визитах каждый день не по разу имелась и для Норы положительная сторона. Ложка меда.

— Ясно, кто послал-то, — продолжал Карл Дерзкий, уже позевывая, — Альбрехт… ничтожество это. В бой войско повести боится. В замке заперся… дрожа и в штаны наложив. А вот лазутчиков и убийц посылает. И какой к демонам из него союзник?

— Нет, не король, — возразила Нора, — мое чутье подсказывает мне…

К слову, о ее колдовском даре, позволившем помимо прочего отбиться от Освальда, ни герцог не знал, ни кто-либо из одербуржцев. Оставалось ссылаться на свое необычайно тонкое чутье. Благо, натешившись с нею, его тусклое сиятельство особо не спорил. Не возражал против того, чтобы его уши украсила хотя бы плошка-другая лапши.

На самом же деле… нет, мысли она читать не умела. По крайней мере, читать как книгу. Но эхо и обрывки воспоминаний и чувств того же Освальда уловить могла. Для этого было достаточно просто побыть с ним рядом.

Что Нора и сделала, когда незадачливого убийцу повязали и прежде, чем примчался разгневанный герцог с мечом наголо. Постояла, время от времени осторожно дотрагиваясь до новоиспеченного пленника. Со стороны — вроде как ласково. И совершенно неподобающе, учитывая, что сам Освальд пытался с ней сотворить.