Он повернулся ко мне.

— Я уничтожу их всех. И мне плевать, буду я чудовищем в глазах остальных или нет. Я сделаю всё для достижения цели.

— И какова эта цель?

Он промолчал.

— Каково это — быть в вечном мраке?

— Во мраке жила самая тёмная сторона моей души. И жила она лишь местью. Я был подобен раскалённой печи, на которую разлили ведро ледяной воды, стоило мне соединиться с доброй стороной. Сейчас я мыслю более трезво. Но там… там была только яростная, всепожирающая ненависть. Я следил за… за тем, как реализуется мой план. Дёргал за ниточки, стараясь не переусердствовать и не обжечь их своей злобой. Лучше Небытие, чем снова вернуться туда и остаться без… — он умолк, гневно поджав губы.

— Остаться без Бонта внутри себя? — он не ответил мне. — Вопросов больше нет.

— Что ж… хорошо. — Мальбонте посмотрел на небо. — Я хочу тебе кое-что показать, пока не стемнело. Здесь быстро наступает ночь.

Представшее перед глазами поразило меня, напугало, вызвало трепетное восхищение вперемешку с паническим ужасом. Я замерла.

— Ещё во времена, когда ангелы боролись с демонами, каждая из сторон хотела приручить этих птиц. Субантры быстрые, сильные, жестокие. Они — идеальные воины. Но никому за всё время так и не удалось приручить их.

Я задумчиво, почти не дыша, оглядывала стаю Субантр.

— Кроме тебя… — прошептала я.

— Кроме меня. Во мне есть тёмная сила, которой они подчиняются. — он встал позади, я ощутила его дыхание над ухом. — Им не победить меня.

Шёпотом, от страха, от осознания его мощи, я прохрипела:

— Чего ты добиваешься? — я обернулась к нему и стала вглядываться в его профиль.

Он смотрел на Субантр, видя каждую из них и в то же время будто бы, не замечая ни одну. Он был задумчив, серьёзен, безжалостен, когда ответил:

— Я хочу убить Шепфа.

— Что?!

Не оборачиваясь ко мне, как будто и не было сказано этих страшных слов, он продолжил:

— В школе и в Цитадели — у меня везде есть глаза и уши. Вы не застанете меня врасплох. Шепфа поплатится за своё равнодушие. — он усмехнулся. — И кто из нас больший мизантроп? Создатель, что позволил детям уничтожать себя… или я, который хочет что-то изменить, пусть даже не все будут согласны с моими методами?

— Бонт так не считал…

Очередная вспышка гнева, стоило сравнить его с Бонтом, заставила его обернуться ко мне, схватить за плечи, чтобы я тоже смотрела на него.

— Нет ничего хуже равнодушия! Я лучше встречусь лицом к лицу с ненавистью и болью, чем равнодушием, пустотой. Потому что в этом нет жизни. — он грубо отпустил меня, почти оттолкнул, но тут же успокоился, выдохнул, и голос, прозвучавший в следующую секунду, снова обрёл прежнее хладнокровие. — Пойдём. Тебя ждёт воссоединение.

— Воссоединение?

Как Мальбонте и обещал, солнце село почти в одночасье. Костёр, к которому он привёл меня, казался неестественно ярким, словно капля краски, упавшая на чёрно-белый снимок. Искры вздымались вверх и исчезали в ночи.

Я проследила за одной из них и только тогда заметила знакомый взгляд. И тут же заметила и всех остальных.

— Ох!

Энди, Мими, Люцифер и Дино стояли чуть позади со связанными крыльями. У самого костра сидел Фенцио, грея руки. Ади сидел напротив, так же грел руки, но лицо его было серьезным, а не самодовольно-весёлым, как у убийцы его возлюбленного.

Мальбонте вытянул руку, приглашая присоединиться.

Я села возле Ади. Он даже не посмотрел на меня.

— Ади… — прошептала я.

Он медленно перевёл взгляд на меня. Я взяла его за руку, сжала её. Что-то в лице Ади дрогнуло.

Он прошептал, словно впервые меня увидел:

— Привет, дьяволица.

— Ты…

— Чш-ш-ш. — он приложил палец к моим губам. — Всё хорошо.

Он приобнял меня, и я уткнулась ему в грудь, впервые за долгое время ощущая себя такой спокойной.

— Рад, что мы все собрались здесь. Думаю, у вас было достаточно времени обдумать, на чьей вы стороне. — произнёс Мальбонте.

Все молчали.

— И что же… никто не хочет высказаться?

Люцифер вышел вперёд.

— Я хочу.

Мальбонте ничего не сказал, лишь чуть сильнее задрал голову.

— Я буду бороться за тебя, если то, что ты говоришь, действительно во благо. И если после войны я займу место отца.

— Нет.

— Нет?!

— Нет.

— Почему?

— Я решу, кто займёт это место после. Потому что отныне ад будет равен небесам. И Сатана должен быть достоин этого звания.

— Я этого достоин! — Люцифер весь дрожал от ярости.

— Докажи.

— Я докажу. Но не буду спрашивать ни у кого разрешения, когда буду садиться на трон.

— Надеюсь, ты этого добьёшься. — Мальбонте посмотрел на Мими, как бы говоря Люциферу, что разговор с ним окончен. — Ты решила?

— Мне здесь нравится, но… нет.

— Ясно. Энди. Такой умелый крылолётчик пригодился бы мне.

— Иди к чёрту!

Мальбонте усмехнулся, и внимательно посмотрел на парня.

Энди упал на колени, корчась от боли в то время, как Мальбонте даже не двигался.

— За такие слова на войне я лично посажу тебя на кол.

Энди резко расслабился, точно судорога, что схватила всё его тело, разом отпустила.

— Не советую так со мной разговаривать, щенок. — затем, он посмотрел на меня. А что на счёт тебя? Ты поменяла обо мне мнение?

— Да.

— В лучшую или худшую сторону?

— В лучшую.

Его лицо ничего не выражало, но мне почему-то показалось, что это равнодушие стоило ему усилий.

— Рад слышать.

Мальбонте хотел сказать что-то ещё, но раздался голос Дино, громогласный, требовательный:

— Никто не пойдёт за тобой.

— Ты так решил?

— Да. Я.

— Сынок, молчи… — прохрипел Фенцио.

— Не говори слов, которых не понимаешь!

Мальбонте отступил в сторону, точно актёр за кулисы: на сцене разыгрывалась другая пьеса.

— Ты не чего не знаешь о том, что я пережил. — разозлился ангел.

— Ты влюбился в женщину. Но мир не должен платить за твои любовные неудачи! — Дино был зол.

— Я сделал эту женщину! Дал ей дорогу! Познакомил с Кроули, убедив стать её наставником. Что уж там говорить, я познакомил её со всей верхушкой. Непризнанную! Надо мной все смеялись. Она знала, что я любил её. Меня должны были отправить на задание, где время не течёт. Для меня бы не прошло и года, но для Ребекки — целая жизнь. Я мог потерять её. Я говорил её, о, Шепфа, я был с ней искренен! Она знала, она всё понимала. И молчала. Жестоко, безжалостно, убийственно равнодушно молчала, зная, что её молчание я воспринимаю как согласие. И я отказался от всего, боясь потерять её. Я признался совету цитадели в своём грехе. А ей это было не нужно. Женщины точно пиявки, яд, заразы, поганки, пожирающие все соки. Мужчины созданы, чтобы прокладывать путь, а женщины идут по этому пути так, словно эта дорога принадлежала с самого начала!

Я громко рассмеялась, заставляя его умолкнуть.

— Ты такой жалкий, Фенцио. Мама поступила правильно, когда показала, где твоё место… возле будки. — я выплюнула эти слова, словно яд, которым он обозначил женский образ, я разрезала этими словами воздух, я выстрелила ими в грудь Фенцио, и поразила в самое сердце.

Он вскочил, весь красный от злости; его трясло, глаза бегали, даже не пытаясь уцепиться за одну жертву.

— Может я и жалкий, но я здесь. Я полон сил и власти, и передо мной открыты все дороги. А твой друг и недолюбовник мамаши канули в Небытие, так и не познав настоящей радости бессмертия. Я убью и тебя. А твою мать посажу передо мной на колени, где ей и место.

Ади вскочил с места. Он тяжело дышал, но ничего не говорил; его была мелкая дрожь.

Фенцио тоже встал, неспешно, надменно улыбаясь.

— Бедный малыш Сэми. Но что поделать… его смерть была необходима. Ты же тоже теперь за Мальбонте?

Губы Ади медленно разлепились, словно через силу, и раздался его хриплый, сдавленный голос:

— Всё верно. — он обошёл костёр и встал рядом с Фенцио, протянул руку для рукопожатия.