– Идём, – бросил парень. – У нас много работы.

– Мы… Мы будем рубить мёртвые деревья? – Спросил Тэйсе. Он вспомнил о вчерашнем костре и о бревне, которое кололи на полешки двое патриотов. Вчера он подумал, что бревно было из валежника – порой так разводят костры в лесу, где нет в распоряжении других видов топлива. Но теперь он был не уверен в том, что то дерево изначально было сухим.

Тэйсе в смятении сжимал рукоятку топора. Внутренний голос кричал ему, что нужно бежать от этих людей немедленно. Во что он ввязался?!.. Они преступники… Убийцы. Они ни во что не ставят ни закон, ни мораль, ни добро…

Пока эти мысли неслись в голове, ноги спешили вслед за старшими парнями по размокшему снегу полигона, к лесу. Колун был тяжёлый, и Тэйсе уже запыхался – ещё работать не начав.

– Вот это, – бросил Апажа, деловито оглядывая высокую древнюю сосну. – А ну, не зеваем! Взялись!

Гагжа схватился за вторую ручку пилы. Зубья пилы вгрызлись в ствол, и высокие ветви затрепетали.

Тэйсе замер, в ужасе глядя, как железо входит в тело дерева. Ствол стонал – жутко, тревожно. У Тэйсе перехватило дыхание. Ему казалось, он слышит безмолвный крик боли.

– Ты ещё заплачь, – послышался язвительный голос Апажи. – Я-то думал: зачем нам его халок в помощь отрядил, теперь понятно: у нас плакальщика не хватало.

Тэйсе спохватился, пытаясь принять безучастный вид, не зная, куда деться. Ему хотелось кричать: «Остановитесь! Что же вы делаете?!», но он стоял и смотрел, не издавая ни звука, и страдая оттого, что теперь эти парни считают его придурком.

– Только не говори, что тебе на самом деле очень жалко это дерево, ладно? – Продолжал Апажа. – А то, может быть, из уважения к деревьям ты предпочитаешь замёрзнуть насмерть? И, может быть, ты любишь есть сырую рыбу?

Тэйсе потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать смысл сказанного. Он выронил топор, и тот грохнулся в снег.

– Чт-т-то? – Вырвалось у него. – Ты хочешь сказать…

И тут Апажа, бросив пилу, расхохотался. Его склонное к красноте лицо разрумянилось, он бил себя по коленям и прыгал в снегу.

– Ой, я не могу! А ты думал, у халока в кустах тут нанолаборатория, что ли? Сегодня выращиваем первоклассный рыбный суррогат! А завтра – белок со вкусом оленины! А вчера мы ели превосходный образец синтезированной дикой утки!

Гагжа присоединился к старшему другу, прыснув со смеху и утирая пот рукавом.

Тэйсе было не до них: он давился тошнотой, вспоминая вчерашнюю похлёбку. Он всю жизнь прожил в городе и настолько привык к тому, что еду заказывают, синхронизировавшись с полем меморесторана, и её приносит курьер… Ресторанная служба обрабатывает заказ, забрав необходимые блюда на пищепроизводственной базе, где готовят еду. А продукты на базу поставляются из нанолабораторий, где выращиваются тушки – бездушные аналоги плоти живых существ. Из истории Тэйсе знал, что когда-то люди ели мясо убитых животных, но никогда не задумывался – как это, когда твоё насыщение стоит кому-то жизни.

Он с ужасом понял, что его сейчас вырвет.

– На самом деле, это не смешно, – раздался голос у него за спиной, и Гагжа с Апажей умолкли как по команде.

Тэйсе обернулся: позади стоял халок.

– Это не смешно, – повторил вождь патриотов. – Это печально и страшно – что человек настолько извратил свою природу, что ныне испытывает ужас и отвращение к вещам, которые естественны. Гром, – обратился он к Тэйсе, и тот почувствовал себя странно: ему было неудобно и в то же время приятно, что такой большой, строгий человек относится к нему с вниманием. – Гром, ты не должен тревожиться из-за своей слабости. Не ты виноват в том, что тебя приучили есть суррогаты и жить суррогатной жизнью. У нас в отряде ты узнаешь, что такое настоящая жизнь! Что такое жизнь без придуманных ограничений, без ханжеской морали, без извращённых, рафинированных замен всему тому, что естественно. Подумай, – мужчина наклонился к Тэйсе и заглянул ему в глаза, – разве волк совершает преступление, задирая оленя? Разве медведь предпочтёт умереть с голоду, думая о том, что испытывает рыба, когда её вытягивают из реки? Человек – такое же животное, как и они. Мы ничем не отличаемся от зверей. Разве только силой своей воли, которая много выше звериной, а потому даёт нам право распоряжаться теми, кто уступает нам по воле и силе интеллекта, и использовать их себе на благо. Это естественно, и что может быть естественнее? Медведь сжирает рыбу, потому что он сильнее. Волк – хищник – превосходит оленя – трусливое создание. Человек же превосходит их всех – и все они должны служить человеку. Таков закон природы. Те, кто говорил тебе иное, пытаются извратить этот закон. Скоро ты прозреешь и поймёшь, насколько это кощунственно. На. Возьми.

Халок наклонился, поднял из снега топор и вложил рукоять в руку Тэйсе. Подвёл его к спилу.

– Не бойся. У тебя есть полное право делать это.

И отошёл. Тэйсе смотрел на спил, глубоко въевшийся в ствол дерева. Затылком он ощущал взгляды Гагжи, Апажи и халока.

Вспомнился вчерашний разговор с Большим Жёлудем. Так ли уж преступно убивать, чтобы прокормить себя, если нет другого выхода? Вот, у Жёлудя, например, другого выхода не было. Да и у халока с его отрядом – есть ли? А у него? Разве он теперь не оказался тоже изгоем? Случай поставил его в такие условия… Разве теперь есть выбор?..

Он закрыл глаза и со всего размаху ударил по стволу. Топор вошёл в спил и вгрызся в сердцевину. Ствол вековой сосны подался, дёрнулся – и дерево стало заваливаться…

После отъезда реконструкторов руины старинного ангара выглядели особенно огромными и зловещими. Сквозь полуразрушенную крышу виднелось низкое небо, в проём отсутствующей стены – опустевший полигон, за ним – тёмная стена леса. Белое и зелёное. И серое. Серое – это небо…

Сидя на своём вещмешке и обводя взглядом этот унылый пейзаж, Тэйсе осознал, что романтика походной жизни в рядах борцов за «Национальное Возрождение» уже не вдохновляет так, как вчера. Было холодно: костёр не горел, одежда отсырела. Было голодно: обед ещё и не начинали готовить. Тело разламывалось от усталости, ладони были сбиты в кровь. Кожа под одеждой чесалась, он чувствовал себя грязным настолько, как если бы не принимал душ несколько месяцев. Единственным решением этого вопроса была прорубь на реке неподалёку, но при мысли о ледяной воде бросало в дрожь.

– Гром! Вот ты где! – Окликнул его Большой Жёлудь. – Я тебя всюду ищу. Гляди, что принёс.

Тэйсе, в животе которого урчало, понадеялся, было, на что-нибудь съестное, но в руках у мальчишки оказалась папка с листами бумаги. Они были исписаны мелким, ровным почерком.

– Вот книга кагана, – сказал Большой Жёлудь. – Я с самого оригинала переписывал!

Тэйсе осторожно взял папку, прикинув её стоимость и мысленно присвистнув. Около сотни листов настоящей бумаги! Сделанной из древесины!.. Ничего себе. Это – целое состояние.

– Ну и ну, – сказал он наконец. – Рукопись! На бумаге!

– Конечно, – в голосе кашевара слышалась гордость. – Настоящая книга! Не то, что эта ерунда – мемокниги, которые публикуют в ТРИПе издательские порталы. Ничего, халок говорит, что скоро мы вернём былые времена, и все будут читать настоящие книги. Так и говорит: «глядите, сколько деревьев пропадает зря! Сколько бумаги можно было бы сделать!» Мы будем свои книги печатать, и нам не нужны будут никакие порталы имперцев.

– А что, нормального издания книги нет? – Спросил Тэйсе.

– Нету, – вздохнул кашевар. – Врагов у нас много, брат. Враги, они не дают нам пробиться.

– В смысле? Запретили, что ли, книгу издавать?! – Тэйсе изумился: вообще-то в Империи не могли запретить издание какой-либо литературы: запрет на выражение своего мнения был бы прямым нарушением принципа СЛС. А соблюдение принципа СЛС было главенствующим пунктом Декларации…

– Да нет, – досадливо махнул рукой Большой Жёлудь. – Запрещать-то они не запрещают… А вот издатели, эти подпевалы ламбитов, Чужих и прочих наших врагов, не хотят публиковать. Говорят – никто это не будет читать, на это нет спроса, поэтому мы не возьмёмся. Понимаешь? Смекаешь, как всё схвачено? Им выгодно пудрить людям мозги. Они не пропустят неугодную им литературу. Под предлогом того, что это не интересно людям в современном мире.