От него пахло свежим ветром, потом, сандалом и специями, и это был самый лучший запах, который она когда-либо вдыхала. Его горячие поцелуи дурманили, оставляли обжигающий след на губах, которые никогда не знавали такого яростного, почти агонизирующего поцелуя. Его руки, проходясь по ее телу, оставляли такие же обжигающие следы на коже, капельки на которой испарились.

Он не переставал испивать ее губы, когда, приподняв руку, тут же накрыл широкой ладонью ее грудь. Клэр замерла, издав глухой стон.

Внезапно Эрик оторвался от ее губ, но только для того, чтобы покрыть поцелуями ее щеки, лоб, влажные волосы, будто бы успокаивая ее, затем прижался к носику, а потом снова опустился на губы. Рука сжала чувствительный холмик так, что из горла Клэр вырвался на этот раз глухой, потрясенный вскрик, заглушенный его губами. Она и думать не смела, что такое возможно. Он и прежде касался ее так, в Пембертоне, когда уложил на стол, но тогда она не ощущала того буйства чувств, какие охватили ее сейчас.

Его лихорадочно-нежные ласки сводили с ума так, что стало темнеть перед глазами. Прижимая ее к матрасу и не позволяя ей пошевелиться, Эрик тем не менее имел полный доступ к тому, что доселе было запретным для него.

Пьяный угар бил в голову так, что он ни о чем не мог думать. Потому что никогда прежде не испытывал такого почти убийственного желания. Он хотел зарыться в нее, хотел немедленно погрузиться в ее жаркие глубины и никогда больше не отпускать от себя. Целуя ее до тех пор, пока оба не стали задыхаться, Эрик почти вечность спустя отпустил ее уста и прижал губы к нежному изгибу подбородка, сжав совершенную по форме идеальную грудь.

Перед глазами снова потемнело. Прикусив губу, чтобы сдержать стон, Клэр тем не менее не смогла этого сделать, выгнув спину тогда, когда его палец прошелся по невероятно чувствительной вершинке.

— Боже, — выдохнула она, не представляя, что подобная ласка может вызвать облегчение и мучительное напряжение одновременно. — Эрик… — прошептала она, зажмурив глаза, когда палец в каком-то ритме стал поглаживать ее, высекая из тела искры распаляющегося желания.

Запрокинув голову назад и хватая ртом воздух, Клэр обхватила его голову руками, не представляя, хочет оттолкнуть его от себя, или прижать еще ближе к себе. Но она не сделала ни того ни другого, потому что, опустившись вниз, Эрик на этот раз поразил ее совсем другим. Отстранив от ее груди свою руку, он заменил ее своими губами.

Потрясенно ахнув, Клэр замерла, а потом протяжно застонала, боясь умереть от пронзительной ласки. Ей даже в голову не пришло, что можно коснуться кого-то с такой откровенностью, но это… Это превзошло все ее ожидания. Клэр уже не понимала, где заканчиваются приличия и начинается неведомое ей доселе таинство, но теперь это было неважно. До тех пор, пока он обнимал и целовал ее с таким упоением, ничего не свете не имело больше значения.

Хотя нет, кое-что действительно имело. Клэр должна была сказать ему, что любит его, но когда он схватил невинный сосок умелыми губами и глубоко втянул в себя, она не смогла бы заговорить, даже если бы и захотела, сотрясаясь в спазмах оглушительного удовольствия, которое разлилось по всему телу. Это было великолепно, Боже, это было так дурманяще, что она не могла позволить этому закончится! Подумать только, она могла бы лишиться всего этого, если бы он не пришел, если бы она потеряла его, не сказав… Она и не говорила ему, но скажет, непременно скажет, когда Эрик вернет ей способность говорить.

И пока он с парализующей откровенностью ласкал ей грудь, приподняв ее пальцами так, чтобы было еще удобнее это сделать, внутри Клэр с мощной силой нарастало томление, переходящее в жгучую потребность чего-то, чего она не понимала.

Очередная сильная волна прокатилась по ней, когда его язык с особым пылом прошелся по напряженному соску. Спина выгнулась само собой. Клэр задыхалась от того удовольствия, которым наполнялась каждая клеточка ее тела. Она дрожала от малейшего прикосновения его губ и пальцев… Даже легкое дыхание могло вызвать в ней такой озноб, что можно было сойти с ума. И это было самое замечательное, что происходило с ней за всю ее жизнь.

Лаская ей грудь, Эрик не переставал поглаживать ее белоснежное тело, заставляя ее трепетать еще больше. Не в состоянии насытиться одной, он переметнулся к другой полной груди, подвергая ее той же неумолимой ласке, одновременно поглаживая ее стан свободной рукой, сжимая ей бедра, разводя ноги в сторону так, чтобы вновь оказаться между ними. Он совершенно лишился рассудка, потому что не мог больше сдерживать себя, и вероятно овладел бы ею немедленно, если бы не посторонний звук.

Клэр бы вечность тонула в этом водовороте, но и до нее донесся громкий стук. Кто-то настойчиво стучался в дверь ее комнаты!

— Нет! — выдохнула она в панике, крепче обняв Эрика, потому что знала совершенно точно: он придет в себя и непременно уйдет. У нее ведь было так мало времени. И она… она никогда бы не узнала волшебство этого мгновения, если бы не заставила его потерять голову. — Эрик… — умоляюще позвала его Клэр, когда, замерев, он всё же поднял свою темноволосую голову.

Глаза его потемнели и пылали так, что его едва можно было узнать. Волосы спутанными прядями падали на хмурый лоб, доходя почти до прямых черных бровей. Он дышал почти так же тяжело, как и она, но постепенно выражение его глаз наполнилось смыслом. И Клэр с болью была вынуждена признать, что он пришел в себя. Пришёл в себя достаточно, чтобы возненавидеть ее за то, что она сделала. К чему его чуть было не толкнула, бессовестно воспользовавшись его самой большой слабостью.

«Я ведь люблю тебя! — беспомощно подумала она, видя, как он приподнимается. — Я так…»

Разрушительная реальность вторглась в тот чарующий мир, который они так молниеносно возвели, но который так же молниеносно рухнул, когда он осознал, что чуть было не сделал. Когда посторонний голос проник в затуманенное сознание, развеяв волшебные чары.

— Милорд, это Флаттер. Вы просили передать, когда прибудет ваш гость. Вы примите его?

Он уйдет! — в ужасе думала Клэр, видя как искажается его лицо. — Он уйдет, даже не выслушав меня.

— Эрик?

Ее шепот разбился о глухую стену, которая в ту же секунду возникла между ними, хотя он всё еще лежал на ней. Такой тяжелый, такой напряженный и горячий, но такой чужой. Его лицо побледнело так резко, что это даже напугало Клэр. А потом…

Потом он отпустил ее, резко вскочил на ноги и отвернулся от кровати. От нее.

Его плечи вздрогнули. Он провел рукой по своим волосам, а потом… потом поступил так же, как и в тот день в Пембертоне. Он направился к двери и покинул ее комнату, на этот раз не сказав ни единого слова.

Клэр медленно присела на матрасе, глядя на дверь, за которой скрылся Эрик. И если бы не осязание того, что совсем скоро они поговорят, и он услышит из ее уст признание, которое всё исправит, она могла бы навечно отдаться в руки отчаянию, которое могло бы полностью поглотить ее.

Нет, — уверяла себя Клэр, прикрываясь простыней и вытирая бегущие по щеками слезы, — он бы не поддался ее натиску, если бы ничего не испытывал к ней. Ее прикосновения были нужны ему так же, как и ее поцелуи. Он не устоял, потому что был так же слаб перед этим, как и сама Клэр, и если она хотела на этот раз другого исхода для них обоих, она должна была немедленно пойти к нему.

Встав, она потянула за сонетку, вызывая к себе Мэг. Тело всё еще дрожало после долгих ласк, но усилием воли Клэр взяла себя в руки, с трудом борясь с болью в сердце и уговаривая себя, что у нее всё получится. На одно мгновение ей показалось, будто она вся пропиталась запахом сандала и сладких специй настолько, что теперь сама пахла ими.

Когда дверь распахнулась, Клэр встрепенулась и открыла глаза, увидев на пороге на этот раз свою горничную. Румянец на щеках мог бы смутить Клэр и вероятно выдавал то, что произошло в спальне совсем недавно, но Эрик ведь был ее мужем. Господи, они имели право целоваться тогда, когда пожелают! И чем скорее она поговорит с ним, тем скорее доведёт до него эту простую истину…