Он всё же смог найти ее. Господи, он нашел ее возле того самого рояля, который подарил ей! Она сидела перед ним такая бледная, будто привидение. На ней не было лица. Запавшие щеки и тени под глазами громче любых слов говорили о том, что с ней сделал его необдуманный поступок и нескончаемая неделя разлуки. Как много страданий он причинил ей. Боже, если б только у него была возможность исправить всё это!

— Прости меня, — выдохнул он, дрожа вместе с ней и зажмурившись, потому что что-то обжигало глаза. — Ради Бога, прости меня!

— Я не могу играть без тебя, — бормотала она, чувствуя такую зияющую пустоту в груди, что боялась умереть от этого. — Я не могу больше играть на рояле, когда рядом нет тебя, Эрик…

Ее сокрушенный шепот и рыдания терзали и заставляли его душу плавиться от острого, почти невыносимого чувства вины. Эрик еще крепче обнимал ее, если только это было возможно, и держал ее так, казалось, целую вечность. За окном бушевала настоящая стихия. Он даже не знал, как сумел добраться до нее сквозь разгорающийся и набирающий силы шторм. Только мысль о том, что он скоро будет рядом с ней, удерживало его на волосок от безумия. Невыносимая тоска по ней и долгие мучительные дни безумной скачки настолько измотали его, что он не мог больше двигаться. Единственное, что ему оставалось, это обнимать ее. И держать ее так до тех пор, пока не лопнет его искромсанное и изнывающее от любви к ней сердце.

— Я никогда больше не оставлю тебя, — прохрипел он сквозь боль в горле, чувствуя ее крупную дрожь, слыша ее глухие рыдания, которые терзали его еще сильнее. Да, он заслужил наказание за содеянное, но не мог смириться с тем, что это причиняло Клэр такую острую боль, что она не могла остановиться, оставляя на его плече следы своих горячих слез, которые, обжигая и проникая под кожу, въедались ему в кости и растворялись в его крови, изгоняя из него жизнь. — Прости меня…

Хмурое небо потемнело еще больше, когда с севера ветер пригнал еще более тяжелые тучи, из которых хлынул такой проливной дождь, что толстая стена не позволяла разглядеть даже двор за окном. Едва различимый треск в камине пытался нарушить зловещее завывание ветра, но все это перекрывалось глухими рыданиями, которые никак не могли утихнуть.

Эрик прижимал ее к своей груди, умоляя небеса дать ему возможность успокоить Клэр до тех пор, пока у него не разорвется сердце. Он держал ее так почти до бесконечности.

Вдали сверкнула летняя яркая молния, раздался приглушенный гром, а потом все стихло. Эрик ожидал услышать горький плач своей жены, но ответом ему стала тишина. Она не только затихла, у него было такое ощущение, будто она больше не дышит. Ожидая самого худшего, он отстранил от себя почти безжизненную голову Клэр и заглянул ей в лицо, ужасаясь того, что с ней что-то произошло. Глаза ее были закрыты, под ними залегли темные круги, запавшие щеки были мокрые от слез, губы почти белые от страданий. Сердце резанула острая боль. Боже, в кого превратил он некогда цветущую, счастливую девушку, которая обожала играть на рояле!

Приподняв руку, он осторожно коснулся ее щеки, заметив, как слабо она дышит.

— Клэр, — позвал он ее, но было уже ясно, что она спит. Заснула в его объятиях, доверчиво прижавшись к нему даже после того, как он разбил ей сердце. Он боялся, что она не вынесет встречи с ним, но не потрясение от этого оглушило ее. Измученная, истощенная и слегка пьяная, почти как в тот первый день, вероятно алкоголь и разморил ее, расслабив весившее не легче перышка тело так, что она погрузилась в спасительное забытье. Опустив ее голову себе на плечо, Эрик осторожно подхватил ее на руки и зашагал к дверям, ведущие в ее спальню, где также горел камин. Его слуги смогли позаботиться о ней, ничего не скажешь, но теперь он не собирался уступать эту привилегию никому. Медленно опустив ее на кровать, Эрик присел рядом с ней и едва заметно отвел от лица золотистую прядь волос. Он до сих пор слышал звуки горьких рыданий, и боялся, что никогда не позабудет этого. — Я отдам жизнь за то, чтобы ты простила меня.

Временная передышка давала ему возможность набраться сил, чтобы потом поговорить с ней, когда она проснётся. Ей нужен был отдых. Пусть пока поспит, это пойдёт ей только на пользу.

Господи, целых семь дней он не видел ее! Семь дней встали между ними как клин, разделяя всё то хорошее, что было между ними. Всё то, что они чуть было не потеряли. Эрик леденел от ужаса того, что его ошибка чуть не привела к настоящей катастрофе, но теперь…

Ему следовало дождаться ее пробуждения и привести в порядок себя, чтобы снова встретиться с ней.

— Я никому не отдам тебя, — прошептал он, склонившись и коснувшись губами ее виска.

В комнате стояла гробовая тишина. Дождь давно перестал лить, а мрак опустившихся сумерек скрыл следы разбушевавшейся стихии. Даже ветер кружил и перепрыгивал с одного дерева на другое с такой осторожностью, что едва можно было это заметить.

Сидя перед роялем и растерянно проводя пальцами по белым клавишам, Клэр боялась дышать, будто даже дыханием могла нарушить то хрупкое равновесие, которое на время обрела, заснув почти мертвым сном и проспав до самого вечера.

Эрик был дома!

Ей казалось, что всё это сон, но горничная опровергла эту догадку, когда помогала ей накинуть на плечи теплый пеньюар. Ко всему прочему Клэр была в одной ночной рубашке, в которую так же ее переодела горничная.

Она снова заснула в объятиях Эрика, а он вновь позаботился о том, чтобы ее переодели и уложили. Почти как вечность назад.

Даже легкие пары спиртовой настойки, которую она выпила, не помешали ей вспомнить о том, что произошло до того, как она уснула. Она до сих пор слышала его хриплый шёпот, которым он умолял простить себя, и до дрожи хорошо помнила, как он обнимал ее. Обнимал так, что боль разрывала ее на части. И вероятно разорвала бы, если бы она не уснула, измотанная до предела.

Теперь он знал, что она проснулась.

И наверняка снова придет к ней.

Почему-то эта мысль пугала ее настолько, что у нее дрожали руки. Клэр боялась и в то же самое время с таким отчаянием хотела увидеть его, что перехватывало в груди. Еще и потому, что точно помнила его обросшее, серое, почти каменное лицо с пылающими от страданий глазами.

Да, — горько подумала она, — расставание не пошло на пользу никому из нас.

В комнате горели лишь несколько свечей в канделябрах, один из которых стоял на закрытой верхней крышке рояли, освещая бледное измученное лицо. Клэр коснулась пальцем ноты «ми» и на малой октаве и слабо нажала на нее. Звучный звук разнесся в тишине большой гостиной, не доходя однако до всех ее уголков, замерев почти так же, как и рука Клэр, когда дверь отворилась и кто-то вошёл в комнату.

У нее замерло сердце, когда краем глаза Клэр заметила высокую мужскую фигуру. Он продолжал стоять у порога, словно не решался подойти. Или ждал, думал, даже верил, что она прогонит его. Ей было больно, так ужасно больно, что снова глаза налились жгучей влагой, но усилием воли Клэр сдержала себя, понимая, что им необходимо поговорить.

Всё зашло слишком далеко, чтобы хранить молчание, особенно теперь.

Эрик стоял, не шевелясь, будто ожидая ее приговора. Он бы подчинился и принял любое наказание, какому она посчитает нужным подвергнуть его. Кроме одного. Слабый свет от свечей падал на ее запавшее бледное лицо, густые волосы были аккуратно заплетены в толстую косу, которая покоилась на прямой, напряженной спине. Белый пеньюар прикрывал опущенные плечи, укутав ее худенькое тело. Она выглядела такой хрупкой, такой несчастной и бесконечно любимой, что у него сдавило в груди.

— Как ты себя чувствуешь?

Клэр на мгновение закрыла глаза, боясь того, что вновь повторяется то, что так ужасно началось и так же ужасно закончилось, поэтому не смогла не задать вопрос, который душил ее всё это время.

— Ты действительно собирался отдать меня другому, даже несмотря на то, хочу я этого или нет?