— Добро пожаловать обратно в этот мир, — сказал Тони с облегчением. — Как ты себя чувствуешь?

Чувствует? Он пока ничего не ощущал, но потом… Сознание внезапно отбросило его назад в тот день, когда он ехал в карете вместе с Клэр. Когда, удерживая вазочку с букетом подаренных им ландышей, она смотрела на него и задавала вопросы, которые не должна была задавать. Когда смотрела на него так, что он едва сдерживался от того, чтобы не коснуться ее.

После произошедшего с ним Эрик даже не думал, что сможет с такой силой желать того, что чуть не убило его. Но он действительно умирал от желания дотронуться до Клэр.

В тот день он бы не устоял перед силой этого желания.

Если бы на них не напали!

Эрик побледнел, вспомнив жуткий момент, когда раздался выстрел.

Когда весь его мир мог бы рухнуть, если бы он не опередил пулю. Если бы он не укрыл собой Клэр.

— Клэр-р… — послышался его хриплый шепот.

— Она в порядке, — заверил его Тони, мягко улыбаясь. — Всё это время, пока ты был без сознания, она ни на минуту не отходила от тебя.

Эрик потрясенно посмотрел на Тони.

— Что? Как… как долго я… спал?

— Три дня.

Три дня? И три дня Клэр сидела возле него, не зная, проснется он или нет?

— Как ты? Можешь пошевелиться? — спросил обеспокоенно Тони.

Прогоняя остатки долгого сна, Эрик взглянул, наконец, на себя и только тогда понял, почему не мог двигаться. Правая рука вместе с плечом были плотно перевязаны. Именно в плечо и угадила та самая пуля, которой он не позволил добраться до Клэр. А левая часть была плотно укрыта толстым одеялом.

С трудом подняв левую здоровую руку, Эрик тут же безразлично оторвал от нее свой взгляд, и оглядел всю комнату, в поиске Клэр. Он должен был увидеть ее еще и потому, что почти ничего не помнил после того, как удар выстрела отбросил его назад. Он должен был убедиться, что с ней все в порядке.

Эрик потрясенно замер, когда Клэр внезапно появилась в поле его зрения.

Яркие лучи солнца падали на ее восхитительное, но застывшее лицо, освещая затаившуюся в темно-золотистых глазах неприкрытую боль. Бледная, осунувшаяся, но целая и невредимая, она стояла у дверей его комнаты и выглядела при этом такой перепуганной и несчастной, что у него заныло сердце.

Жена, которая, по словам Тони, все эти дни ни на шаг не отходила от него.

Жена, которая сейчас прижималась к нему так, будто искала у него защиту от мира, который посмел обидеть, напугать ее. Эрик не представлял, где взял силы, чтобы обнять ее, но сейчас прижимал Клэр к своей груди так, будто имел полное право никогда больше не отпускать ее.

— Клэр, все хорошо! Все хорошо, любовь моя, успокойся! — шептал он, спрятав лицо у нее в волосах, не в силах больше слышать ее глухие рыдания. Бесконечно признательный Богу за то, что тот дал ему еще одну возможность увидеть ее, касаться ее. За то, что с ней ничего не случилось. — Клэр, прошу тебя, успокойся.

Она продолжала рыдать, а он продолжал обнимать ее до тех пор, пока в какой-то момент не осталось больше слез. Он прижимал ее к себе, ощущая ее тепло. Тепло, которое согревало, которое заставило его поверить в то, что страшное позади.

Какое-то время в комнате не было слышно ничего, кроме тиканья часов на каминной полке. И ровного дыхания Клэр, которая затихла, но продолжала вжиматься в него так, словно хотела раствориться в нем.

— Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, — раздался ее дрожащий голос.

Эрик закрыл глаза, едва справляясь с теми чувствами, которые нахлынули на него от этих слов. Признание, от которого разрывалось сердце. Почти как в тот момент, когда она призналась, что читала про Азенкур только потому, что это что-то значило для него! Потому что она знала, как он любит историю…

И совершенно не имела представления о том, как бесконечно он любил ее. Ее одну.

У него не было больше сил бороться с тем притяжением, которое тянуло его к ней. Он чертовски устал от борьбы, так долго стараясь держаться от нее подальше. Сейчас хоть на одно короткое мгновение он хотел позабыть обо всем на свете и обнимать ее так, будто действительно имел на это право. Потому что больше не мог жить без ее тепла, без ее голоса, без тонкого аромата ландышей, которым она пахла даже сейчас.

Даже когда он поступил с ней так отвратительно в то утро, отстранившись от ее прикосновения, она пожелала помочь ему, выведя из шумного обеденного зала, точно знала, как это невыносимо для него. И все три дня, что он был без сознания, она оставалась рядом с ним, а теперь прижималась к нему так, будто это было необходимо ей почти так же, как и ему.

Господи, она делала то, что ни за что не позволит потом вырвать ее из своего сердца, когда придет время отпустить ее!

— Эрик, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, — повторила она свои ошеломляющие слова, будто бы пытаясь окончательно убедить его в том, что это правда.

Эрик не мог дышать. От вековой тяжести, которая давила на грудь. Девушка, которая не хотела иметь с ним ничего общего, и ни за что не вышла бы за него замуж добровольно, обнимала его сейчас так, будто действительно не собиралась позволить, чтобы с ним что-то случилось.

О Господи!

— Со мной… — Дрожащей рукой он погладил ее застывшие плечи, с трудом обретая дар речи. — Со мной ничего не случится…

Эрик дрожал, понимая, что начинает нуждаться в ней гораздо больше. И даже сейчас, вспоминая то жуткое мгновение, он ощущал, как стынет в жилах кровь. Как обрывается дыхание и замирает сердце. Ему не было так страшно, даже когда она упала с дерева.

— Прости меня, — прошептал он, скованный жгучим чувством вины. Боясь представить, что бы с ним случилось, если бы он не успел тогда…

Клэр замерла и, медленно подняв голову, изумленно посмотрела на него.

— Что? О чем ты говоришь?

Чувство вины охватило Эрика еще больше, когда он увидел покрасневший нос и ее мокрые от слез глаза.

— Прости, что заставил тебя пройти через такое. Я не должен был подвергать тебя…

Глаза ее гневно сузились, и Клэр тут же прижала палец, свой замечательный, красивый палец к его губам, не позволив ему договорить.

— Ты в своем уме! Господи, о чем ты говоришь, Эрик! Ты… — Осуждение в ее голосе сменилось болью, когда она посмотрела на его забинтованное плечо, на бледное, обросшее щетиной лицо и едва слышно спросила: — Как ты? Как твое плечо? Не больно?

С некоторых пор он лишился способности ощущать боль от увечий. Ему пришлось приложить для этого почти нечеловеческие усилия, но теперь… Теперь он познал нечто другое. То, как мучительно может переворачиваться душа от одного желанного прикосновения. Как остро может реагировать сердце на биение сердца другого. Даже когда уйдет сама Клэр.

Опустив здоровую руку, Эрик осторожно коснулся ее бледной щеки, глядя в ее завораживающие огромные темно-золотистые, как янтарь глаза. Ощущая, как нежность к ней буквально разрывает его на части. Нежность и нечто такое, о существовании чего он даже не подозревал, пока в его жизни не появилась Клэр.

«Я никогда не позабуду ни одно твое прикосновение. Никогда не забуду то, как ты это делаешь. Как заставляешь чувствовать то, что должно было навсегда быть мертво для меня»…

У него перехватило горло от благодарности к ней за то, что сейчас она была рядом с ним.

— Мне не больно, — ответил, наконец, Эрик, ощущая боль совсем другого рода. К его полной неожиданности она вжалась щекой ему в ладонь, а потом закрыла глаза и снова опустила голову ему на плечо. Почти как в ту ночь, когда воспоминания прошлого чуть было не свели его с ума. Господи, мог ли он когда-нибудь даже поверить в то, что Клэр по собственному желанию будет обнимать его, не говоря уже о том, чтобы быть не в состоянии отпустить его? — Клэр…

Она теснее прижалась к нему. И выглядела такой напуганной, что Эрик боялся, она еще долго не сможет прийти в себя.

— Кем были те люди? Что они хотели? — раздался ее хриплый голос. — Почему они напали на нас?