— Как твоя рука? — спросил он, опустив взгляд на ее руку.

Лицо ее исказилось будто бы от боли, она опустила голову, поправив шаль на плечах.

— Больше не болит.

Сняв шляпу и положив ее рядом с собой, Эрик откинулся на спинку сиденья и взглянул на ее забинтованную руку, стараясь унять удары своего обезумевшего сердца.

— Я мог бы подержать твою вазу, пока ты…

— Сколько тебе лет? — внезапно спросила Клэр тихим сосредоточенным голосом.

На этот раз он не смог не взглянуть на нее.

— Что?

— Сколько тебе лет, Эрик?

Она спросила это так, будто ничего важнее этого сейчас просто быть не могло. Эрик выпрямился на сиденье, чувствуя, как тревожно бьется сердце. Потому что было такое ощущение, будто она хочет узнать не просто его возраст.

— Двадцать восемь.

Клэр тоже выпрямилась на сиденье, будто бы готовясь к чему-то важному.

— Что еще тебе нравится изучать кроме истории?

«Очертания твоих губ, звучание твоего голоса, тяжесть и мягкость твоих волос…»

Эрик мог бы бесконечно перечислить то, что нравилось изучать в ней.

— Нравится кататься по утрам на лошади.

— Что еще? — прошептала она, внимательно слушая его.

— Нравится купаться в озере за домом, когда становится невозможно больше работать.

— Где ты учил историю? В Кембридже?

Эрик вдруг потрясенно замер. Боже, она делала почти то же самое, что и он во время той прогулки в Гайд-парке, когда задавал вопросы, чтобы хоть что-то узнать о ней! Узнать о ней всё. У него дрогнуло, а потом и сжалось сердце. Это было опасно, чертовски опасно то, что она пыталась сделать. Но еще труднее было устоять, когда она с такой невыносимой грустью смотрела на него.

— Я учился в Оксфорде. В Кембридже преподают точные и естественные науки.

Взгляд ее стал еще более мягким. Таким нежным, что у него перехватило дыхание.

— Вероятно, ты был самым выдающимся из учеников.

В это было трудно поверить, но в ее голосе слышались неприкрытые нотки восхищения.

«Господи, милая, не делай этого. Не смотри на меня так, будто тебе есть дело до меня. Будто тебе хочется снова коснуться меня…»

— Нет, там было много других одаренных учеников.

Не выпуская вазочку, она мягко покачала головой, а потом вдруг улыбнулась ему.

— Не верю, — почти ласково произнесла она, не представляя, что делает с ним. — Ты ведь помнишь даты почти всех событий, а такое умеет не каждый. Вот, например… — Она нахмурилась, а потом с серьезным видом спросила: — Когда произошла битва при Азенкуре?

Эрик замер, ошеломленный ее вопросом.

— Откуда ты знаешь про Азенкур?

Он был уверен, что молодым девушкам не пристало забивать голову о всяких битвах. А Клэр слишком давно была поглощена музыкой, чтобы уделять внимание чему-то еще. Ей ни к чему было запоминать даты и битвы… Но, оказывается, он ошибался. Потому что Клэр вдруг замялась, щеки ее порозовели, и она так же тихо ответила:

— После нашего разговора тогда в Гайд-парке, я решила, что мне не помешает освежить в памяти некоторые исторические события.

Никогда прежде он не был потрясён так, как в это самое мгновение.

— Ты… ты читала о Столетней войне? — не веря собственным ушам, спросил он.

Ее щеки порозовели еще больше. На этот раз она опустила взгляд.

— Да, но, к сожалению, не запомнила ни одной даты, — виновато молвила она. — Хотя, мне кажется, что битва при Азенкуре была в… 1545 году?

У Эрика сжалось сердце.

— 25 октября 1415 года, — осторожно поправил он.

Она медленно кивнула.

— Ну да, я ведь помню, что в дате была цифра… цифра пять, — запинаясь вставила Клэр, а потом снова взглянула на него. — И была эта битва между англичанами и шотландцами? — несмело предположила она.

— Между англичанами и французами, — как загипнотизированный ответил он, подавшись чуточку вперед.

Клэр нахмурилась, будто бы ей было трудно сосредоточиться, но снова спросила:

— Ну да, конечно. И произошло это при правлении Генриха VIII?

— Генриха V.

Клэр сокрушенно покачала головой.

— Только не говори, что победили французы. Я этого просто не переживу.

Эрик чувствовал, как переворачивается сердце, а потом оно замерло и перестало биться вообще, когда она вновь улыбнулась ему. Глядя в ее сверкающие глаза, Эрик не мог больше скрывать от себя то, что гнал от себя все эти долгие мучительные дни. То, без чего он не мог дышать, когда не ощущал ее дыхания. Понимает ли она, что значит для него? Понимает, что он сделал бы ради нее всё, что угодно? Эрик знал совершенно точно, что отдал бы все на свете, лишь бы никогда не терять ее улыбку. Даже, когда она уйдет из его жизни.

Он с такой стремительностью терял голову, что ничего не мог поделать с собой, и потянулся к ней, не в состоянии больше сдержаться. Потому что не владел больше сердцем, которое отныне не принадлежало ему. Он собирался поцеловать Клэр. Должен был сделать это потому, что просто задыхался. Потому что сейчас от этого зависела вся его дальнейшая жизнь…

— Победили англичане, любовь моя, но пусть это тебя не тревожит, ведь потом…

Он не договорил, потому что раздался непривычно громкий хруст, а потом карета дернулась и накренилась набок. Так стремительно, что Клэр с криком полетела в сторону.

Потому что карета переворачивалась!

Она никогда бы не подумала, что ему двадцать восемь. Порой когда он хмурился и становился неприступным, он выглядел намного старше своих лет, но, сидя в карете прямо перед ней и так свободно отвечая на ее многочисленные вопросы и так ласково поправляя ее, он вызывал в ней такие острые чувства, что Клэр становилось всё труднее контролировать себя. Она хотела знать о нем хоть что-то. Хотела знать о нем всё, что только было возможно. В какой-то момент Клэр поняла, что не в силах подавить желание коснуться его. Особенно когда он сам потянулся к ней. Что-то светлое и хрупкое возвращалось к ней, что-то, чего она так долго была лишена. Она задыхалась, понимая, как отчаянно нуждается в нем. Так, что больше ни о чем не может думать. Даже после всего, что произошло, он был готов коснуться ее. И позволил бы ей сделать то же самое.

Если бы катастрофа, перевернувшая землю!

Карета дернулась и так неожиданно перевернулась, что Клэр полетела вниз, прямо на дверцу, которая прижалась к земле, став полом. Эрик навалился на нее, внутри все вещи перевернулись и обрушились на них, но большая фигура Эрика укрыла ее от этого.

Раздался оглушительный грохот, заржали лошади, а потом все стихло.

Какое-то время они не могли пошевелиться. Первым в себя пришел Эрик. Он приподнялся на локтях и взглянул на Клэр, лежащую под ним.

— Господи, Клэр… ты цела? — с трудом проговорил он, изучая ее бледное лицо.

Клэр медленно открыла глаза и тут же почувствовала боль в локте.

— Моя… рука, — простонала она.

Эрик присел на коленях, быстро отбросил в сторону вещи, которые мешали ему, и склонился над ней.

— Где… где у тебя болит?

У него дрожал голос, но он очень осторожно коснулся ее забинтованной уже раненой левой руки, которая при падении оказалась придавленной спиной Клэр. Он помог выпрямить руку, и Клэр поморщилась от новой боли.

— Ты можешь пошевелить рукой?

Попытавшись это сделать, Клэр с облегчением поняла, что это не перелом, а лишь сильный ушиб. Она медленно присела на месте.

— Д-да…

Внезапно лицо Эрика побагровело.

— Черт побери, что произошло?

Убедившись, что с ней всё в порядке, он встал и потянулся к противоположной двери, которую тут же открыл. Перед ним оказалось лицо мистера Шоу.

— Господи, милорд, вы целы? Как миледи?

Эрик заскрежетал зубами.

— Что произошло?

Лицо Шоу побледнело. Он склонился ниже и заговорил так тихо, чтобы его слышал только Эрик.

— Кто-то стрелял в нас.

— Что? — Эрик застыл на месте. — Почему я не слышал выстрела?