— Я так сильно люблю тебя, — пробормотала она, едва дыша.

Прижавшись губами к ее подбородку, Эрик снова начал знакомый ритм, то полностью уходя назад, то приближаясь, так что внутри не оставалось ничего, кроме него. И в этом не было ни капельки боли, лишь до одури пронзительное наслаждение, на волнах которого они взбирались всё выше и выше. Чувственные движения и будоражащие ласки его рук творили с ней невероятные вещи, заставляя стремиться ему навстречу и желая большего. И она знала, что будет большее. И она шла за ним, готовая принять всё то, что он посчитает нужным дать ей. И давала в ответ то, что могло подарить ему такой же восторг, который кружил голову ей.

Она желала вновь испытать те головокружительные мгновения, когда внезапный взрыв отделяет душу от тела и на короткое мгновение не остаётся ничего, кроме стремительного полета, жара ее мужа и ослепительного света его любви, которая возродила ее и переменила жизнь так, что она никогда не будет прежней. Любовь, готовая на немыслимые жертвы, ставя ее сердце выше собственного, любовь, прошедшая невероятные испытания. Любовь, которая, в конце концов, досталась ей!

Убыстряя толчки, Эрик снова накрыл ее губы своими, боясь не вынести бесконечное удовольствие, какое дарила ему его ослепительная в своей страсти жена. Боже, он никогда не думал, что найдет подобное счастье, но это… Это превзошло все его ожидания, потому что никогда прежде он не купался в любви. Он почти захлебывался от ее любви, от той безграничной нежности, с которой она ласкала его плечи, спину, руки. Когда она, выдохнув снова его имя, прижала губы к его шее, к его кадыку, Эрик был уверен, что у него должно было остановиться сердце. Зарычав, он сжал ей ногу, заставляя согнуться в колени так, чтобы еще больше раскрыться ему, чтобы еще глубже проникнуть в нее. Он прижался к ней, доводя обоих до исступления, и когда она содрогнулась, сжав его бедрами и руками, он задрожал сам, шепча ее имя, пока его жизнь сливалась с ее жизнью так, что невозможно было понять, где заканчивается она и начинается он.

За это он был готов отдать сотни жизней, всё, что попросят, лишь бы никогда больше не испытать ужас того, что Клэр ушла из его жизни.

Долгие дни без сна сказались на нем. И на ней тоже. Истощенные, но безмерно счастливые, они крепко обняли друг друга, даже боясь дышать друг без друга. Эрик укрыл их одеялом. Свет в камине стал совсем слабым, но он видел сонное лицо своей жены. И снова подумал о том, что она самое красивое создание на всем белом свете. И она принадлежит ему. Без остатка.

Эрик был уверен, что она уснула, но в тишине комнаты раздался ее тихий, почти сонный голос:

— Кажется, теперь лазать по деревьям — не самое мое любимое занятие.

Он не смог сдержать улыбки. Чувствуя, как грудь наполняет бесконечная нежность к ней, Эрик прижался губами к ее лбу.

— И что же самое любимое теперь, жена моя?

Услышав его последние слова, она с такой сонной очаровательностью улыбнулась ему, что болезненно ёкнуло сердце.

— Теперь самое мое любимое занятие — любить тебя, муж мой.

Эрик до этого мгновения и думать не смел, что испытает ещё больше счастья, когда впервые услышал ее слова любви, но сейчас счастье буквально разрывало его изнутри.

Улыбаясь друг другу, счастливые супруги мгновенно уснули.

Еще только занимался рассвет, когда, проснувшись, Клэр с облегчением обнаружила, что Эрик был рядом с ней. Было невероятно неловко просыпаться в объятиях мужчины, да еще и абсолютно голого. Да и на ней не было ни лоскуточка. Но это вновь напомнило о том, что было вчера. Через что им прошлось пройти, чтобы заполучить право вчерашней ночи. Клэр содрогнулась от ужаса, подумав о том, что этого могло бы и не быть, если бы он не приехал, но она быстро успокоила себя.

Эрик нашел бы ее. Непременно.

Эрик…

Осторожно повернувшись в его объятиях, она посмотрела на его лицо. Он все еще спал, не подозревая о том, что его бессовестно разглядывают. И она разглядывала его с такой жадностью, будто видела его впервые в жизни. Конечно, не впервые, но такого расслабленного и спокойного, когда он казался моложе своих лет, разумеется, впервые. Черты его лица разгладились, уголки красиво очерченных губ были слегка приподняты и казалось, будто он улыбается даже во сне. Как ему шла улыбка! Как же ему шло быть счастливым!

Как можно было не сразу догадаться, что он покорил ее глупое, упрямое сердце? Как можно было не сразу понять, что она любила его? Любить его было так просто, так легко, так мучительно приятно. То, что он делал с ней ночью, то, что позволил ощутить, открывая ей чувственное таинство между супругами, которое отныне станет частью их жизни, было верхом совершенства. Пределом мечтаний.

Но Клэр чувствовала себя не до конца счастливой. Кое-что всё же омрачало внезапно обретенный покой. Потому что одно обстоятельство укрепило ее мнение сделать то, что пришло ей в голову много дней назад. Собственно на эту мысль натолкнула оранжерея Алекс, когда Клэр впервые вошла туда, разумеется после того, как Эрик проснулся после долгой горячки.

В тот день было солнечно, почти так же, каким обещал быть сегодняшний день. Алекс ухаживала за горшком с ландышами. Глухая тоска и болезненная горечь охватили ее, когда Клэр увидела свои любимые цветы, однако голос Алекс тут же отвлек ее. Ее старшая дочь Джейн, двойняшка Джеймса, которая родилась на десять минут позже брата, очень любила ландыши и просила мать сделать так, чтобы эти цветы радовали глаз круглый год. Обожая дочь, Алекс не смогла не внять просьбе дочери, периодически пересаживая ростки, состоящие из отрезка корневища с корнями и верхушечной почкой всякий раз, когда нужно было возродить к жизни очередную порцию любимых цветов Джейн. Так получалось, что у Алекс всегда в любое время года можно было насладиться видом и ароматом этих удивительных цветов. А вчера, сидя в маленькой часовне и глядя на высокие сводчатые потолки, мысль сформировалась окончательно, не давая ей покоя.

Ночью же, когда Эрик удивленно смотрел на нее, узнавая, что с первой встречи запал ей в душу, подтолкнули Клэр совершить то, что она была обязана сделать. Она должна была раз и навсегда дать ему понять, что ее сердце до конца жизни будет принадлежать ему. И что сомневаться в том, что с первой минуты знакомства он стал значить для нее гораздо больше, чем она могла себе тогда представить, ему больше никогда не придётся.

Он лежал на левом боку, перекинув ей через талию свою тяжелую руку. Рука с перевязкой. Прикусив губу, Клэр осторожно коснулась пальцами уже потемневших бинтов, которые никто, вероятно, так и не сменил. Должно быть так и есть, пока он скакал по всей стране, разыскивая ее. Она была рада, что ему удалось избавиться от той страшной отметины с виселицей, которая безобразно портила его кожу.

До сих пор ей не верилось, что он бросился в дом Клиффорда, чтоб только забрать ее. И скакал даже по ночам. Метался так, что стал похож на привидение, когда она увидела его вчера, промокшего до нитки. Сейчас он больше не походил на того разбитого и объятого горем человека, который с оглушительной виной смотрел на нее, а потом обнимал и просил прощения. Она не хотела больше видеть его таким. И глядя на него сейчас, еще больше убеждалась в том, что ей следует обязательно сделать то, что она задумала.

Занятая своими мыслями, она не сразу заметила, как руки Эрика пришли в движение, смыкаясь вокруг ее тоненькой талии. Когда же она почувствовала легкое щекотание, она резко посмотрела ему в лицо. И тут же столкнулась с мерцающими смешинками и лукавством сонными серо-голубыми глазами.

— И давно ты меня разглядываешь, жена моя?

Клэр вздрогнула и завизжала, когда он стал щекотать ее так, что она изогнулась и стала вырываться. Но он так крепко держал ее, что она не смогла далеко убежать от его рук. Задыхаясь, она не могла побороть улыбку, когда увидела, как радостно улыбается Эрик.