— Что ж, если только в этом ты видишь своё счастье, мы не станем тебе препятствовать, — сказал Секст с готовностью, правда, без воодушевления, и вдруг куда-то заторопился.

Гней, первенец Помпея, положил руку на сердце, с выражением столь присущей ему учтивости произнёс: «Я искренне желаю тебе счастья!» — и, кивнув на прощание, последовал за братом.

Помпей взглянул на дочь. Она, казалось, была занята весьма важным для неё делом: то складывала ладони рук, то разнимала, складывала — разнимала. Сейчас, когда они остались наедине, её словно подменили: с опущенной головой, притихшая, она держалась скромно, почти застенчиво. А между тем Помпей почти физически ощущал возникшую между ними напряжённость и в её смиренной позе угадывал тревожное неминуемое ожидание.

Согласится ли она? Может, не говорить ей сейчас? — Помпей задумался на мгновение. — Или…

— О чём ты хотел поговорить со мной? Ведь не для того же, чтобы обсудить свои чувства к дочери Цезаря, ты посылал за мной? — первой подала голос Помпея, и он наконец решился.

— Мы можем сыграть две свадьбы сразу… или — одну за другой. Ты только представь, две грандиозные свадьбы — на весь Рим!

Ему показалось, будто Помпея вздрогнула и побледнела ещё больше. Он знал, как неприятен ей этот разговор, но ему также хотелось, чтобы между ними наконец возникло взаимопонимание.

— Разве не пора Гименею[41] войти в наш дом? — Помпей не знал, с какой стороны подступить к дочери, и начал с намёка на её затянувшееся девичество. — Ты же не давала обет безбрачия…

— Я хочу выйти замуж только раз — как моя бабка, унивира: чтобы один муж на всю жизнь. Ты знаешь, я не одобряю разводы. — После этих слов девушка поджала губы, и они превратились в одну бесцветную полоску.

Помпей невольно передёрнул плечами: хотела она того или нет, но напомнила ему о недавних столь неприятных для него событиях.

Возвращаясь в поход с такой славой, какой не стяжал до него ни один римлянин, Помпей страстно желал, чтобы его семья встретила его с такими же радостными чувствами, какие он испытывал сам. Однако счастливое возвращение было испорчено слухами о том, что Муция в его отсутствие нарушила супружескую верность. И Помпей был вынужден послать ей разводное письмо…

Мать и дочь… Оказывается, при внешнем сходстве их взгляды на жизнь не совпадали, и он, Помпей, веривший, что понимает людей, сумел разглядеть это только сейчас!

— Уж лучше сразу наложить на себя руки, чем весь век жить с нелюбимым мужем. — Услышав голос дочери, Помпей встрепенулся.

— Оставим этот спор, carissima[42]! Я не навязываю тебе мужа насильно: не хочешь идти замуж — не выходи! Я только очень сожалею, что не сумел верно устроить твою судьбу и, когда ты была ребёнком, не отдал тебя на воспитание жрицам Весты[43].

Помпея снова опустила голову и сложила на коленях крепко стиснутые ладони.

— Я уже говорила тебе, что не люблю Фавста Суллу, — с тихой злостью сказала она. — И что не хочу быть его женой, ты тоже знал. Знал и обручил меня с ним… Сын всемогущего, пусть даже ныне усопшего диктатора Рима — чем не выгодный жених?! Имя, богатство, знатность — всё при нём… Говоришь о своей любви к Юлии, а о моих чувствах ты подумал?!

Выслушав дочь, Помпей решил прекратить спор, пока между ними не вспыхнула ссора. Он видел, что ей этот разговор ничего, кроме боли и огорчения, не принёс. Да и ему тоже.

— Что ж, не выходи за Фавста, не выходи за Цепиона, ни за кого не выходи, если не хочешь…

Тут он с удивлением заметил, как Помпея вдруг переменилась в лице. Ему показалось, что при упоминании имени Цепиона она сразу покраснела.

— Для чего ты заговорил о Цепионе? — спросила она робко и вместе с тем с какой-то надеждой.

Такую же надежду Помпей прочёл и в её взгляде — и понял, что совсем ничего не знает о своей дочери. Неужели она влюблена?

— Так ты пойдёшь за Цепиона, если я расторгну твою помолвку с Фавстом? — спросил он, не сводя с неё внимательных глаз.

Какое-то время девушка молчала, и на лице её отражалась борьба между девической стыдливостью и желанием ответить, — и, видимо, это желание победило:

— А он согласится… согласится взять меня в жёны? — наконец, запинаясь от смущения, пролепетала Помпея и потупилась.

— Нет, нет и ещё раз нет! — вскричал Цепион, ударяя при этом кулаком по великолепному, инкрустированному слоновой костью столу, привезённому его отцом из африканского похода.

Цепион-старший сидел за этим же столом; на коленях у него лежал мелко исписанный свиток папируса.

— Не горячись, Квинт, — мягко сказал он, наблюдая за разбушевавшимся сыном. В его глазах в лучиках мелких морщин не чувствовалось ни властолюбия, ни коварства, но сквозь усталость в них проглядывала жёсткая воля. — Не руби с плеча там, где есть время для раздумий. Что до меня, то я нахожу предложение Помпея весьма выгодным. Женившись на его дочери, ты получил бы возможность быстро продвинуться по службе. А у тебя тот возраст, когда стоит подумать о квестуре[44].

— Эта сделка не для меня! — воскликнул Квинт, покраснев от возмущения. — Помпей желает откупиться от меня, чтобы я забыл об оскорблении, которое он мне нанёс… Пусть все видят, какой он благородный: отдаёт мне собственную дочь!

Перестав кривляться, он выпрямил спину и твёрдо произнёс:

— Но я никогда не соглашусь принять дары из рук, которые хотел бы видеть отрубленными.

Цепион-старший воззрился на сына с откровенным изумлением. Очевидно, совсем не ожидал, что его отпрыск способен в своей неприязни к человеку быть столь жестоким.

— И всё же, Квинт, — заговорил он, стараясь держаться самого сурового тона, — не лучше ли будет для твоего будущего, если ты, отбросив обиду, отнесёшься к предложению Помпея благосклонно?

— Если тебя беспокоит моя служебная карьера, будь уверен: я всего добьюсь своими собственными силами, — ответил Квинт, в упор глядя на отца. И взглядом, и тоном он давал тому понять, что разговор окончен.

И Цепион-старший, истощив своё терпение, отступился.

Выйдя из дома, Квинт на мгновение замер: блеск и сияние солнца кололо глаза. В преддверии свадебного торжества, казалось, весь Рим высыпал на улицы. Люди толпились под базиликами, на форумах, в лавках и даже в узких переулках, оживлённо обсуждая сложившийся на днях союз Красса, Помпея и Цезаря — триумвират. И если в местах собраний знати это событие открыто осуждалось и вызывало возмущение, то в среде городского плебса, задобренного щедростью Цезаря, о нём говорили с удовольствием.

Не сознавая отчётливо, куда он идёт, Цепион с каким-то яростным упорством проталкивался сквозь толпу. Оглушительно вопили лоточники, предлагая прохожим жареные каштаны, сосиски с пряностями, медовое печенье и прочие излюбленные лакомства; другие наливали из глиняных бутылей дешёвое вино, пахнущее забродившей кислятиной. Всюду слышались громкие возгласы, брань, перемежаемые грубыми шутками споры.

Цепион кутался в пенулу и, хмурясь, снова повторял про себя слова отца: «Будь мужественным: забудь о Юлии — она нашла свой очаг» — и боль в сердце становилась всё ощутимей, всё назойливей.

Ведь ты клялась быть моей, — беззвучно, в мыслях своих обратился Квинт к созданному его ощущениями видению любимой девушки. — А теперь ты — невеста другого…

Цепион резко остановился, точно споткнулся о камень мостовой, и со стоном прикрыл ладонью глаза — как слепец, которому, когда он неожиданно стал зрячим, открылась неприглядная, пугающая своей безысходностью истина. Ревность мучительно рванула сердце. Он вдруг отчётливо вспомнил, как на его вопрос, насильно ли её выдают за Помпея, Юлия красноречиво промолчала. Ему хотелось понять — защищала ли она своего отца от его нападок, или её нежелание отвечать следовало бы расценивать как доказательство измены.