На меня он внимания почти не обращал, а я все думала о сне, думала и сама себя за это ненавидела.

Как же страшно испортить все дурными мыслями. Влюбиться в своего напарника, а в будущем и противника — это просто фантастическое "везение". Я всеми силами гнала такие мысли прочь, но они подкрадывались, нападали из-за спины и душили, и скинуть их себя с каждым разом становилось все трудней.

Но хуже этого будет только то, что он может догадаться. Как? Ну как там парни догадываются? По взгляду, по печальным вздохам каждый раз, когда он говорит с девушками из других команд, по ревнивым взглядам, когда он помогает другим встать, сделать массаж после спарринга, помогает дойти до комнаты… И всегда не мне. Ни разу он не помог мне добраться до комнаты. А мне от Балида на тренировках достается всегда так, что потом шевелиться не хочется. Да и не "можется", если честно.

Самое "бесячее", что после нашего первого разговора, мне казалось, что я ему нравлюсь, а потом он снова отдалился. Снова стал часто смотреть волком или вообще не смотреть.

Хотя, благодаря этому я и в состоянии не пускать слюни на предмет притяжения. Только благодаря его тяжёлым взглядам и пренебрежению я держу себя в руках и хоть каких-то рамках.

На следующий день мне было сказано: "ты отдыхай, но если вдруг станет скучно, можешь немного прибраться и приготовить поесть". Ну естественно после этого взыгравшая совесть уже после обеда выгнала меня из тёплой кроватки на кухню, готовить бойцам ужин.

В этот вечер они пришли такими злыми, какими бывали только в первые дни нашей совместной жизни. Но что особенно примечательно, впервые в таком состоянии со мной спокойно заговорил не красноволосый ангел, а наш белокурый "земляк".

— Нема, то есть Ма-ша, ты ела? Пошли, поедим вместе? — Сказать, что я удивилась, значит бессовестно соврать. Балид никогда не звал меня поесть с ним, тем более, когда был таким злым. Я так растерялась, что просто молча прошла за ним. В это время Мирон лёг на кровать, ни на кого не обращая вримания.

— Балид, что у вас случилось?

— Мастер зверствовал. — Командир даже голову не повернул от плиты, но я поняла, что он врёт. И если надавлю, точно ничего не скажет.

— Ладно. Мастер, значит мастер.

— Ты мне скажи, почему раньше не сказала, что можешь говорить? — Теперь была очередь напарника допытываться. Вчера я так ничего и не рассказала. Да, собственно, и некому рассказывать было.

— Да я и уверена не была, что могу. Столько лет молчала, что попытка заговорить была весьма болезненной. Ну, и привыкла я уже молчать. Голос стал другим, не моим. Связки, горло — все болит после любых разговоров. Да и, — хитро улыбнулась парню, ну или постаралась, — немые не выдают секретов, значит при них можно не бояться говорить. Представляешь, ведь люди даже не задумываются, что немой может написать. Но нет. Немых считают какими-то не полноценными, неадекватными, глупыми. Смешно.

— Смешно… — Только по сосредточенному лицу поняла, наш командир понял меня, понял, как никто до этой секунды. Понял что-то, что я сама не могла понять. Может в силу возраста, может в силу обстоятельств, сложившихся вокруг меня в последние годы. — Пошли спать. Завтра у нас тренировка, а послезавтра у Мирона опять бой. Он решил отыграться за проигрыш. Хотя мастер против…

Видимо поэтому они и пришли злые.

На этот бой мастер Владлен меня не пустил. Пришёл примерно за час, забрал парней, а меня оставил в комнате и дверь запер. Ну вот и как вообще это понимать?!

Пришедшие только ночью парни сказали, что Мирон выиграл. Но мне было откровенно плевать, я спала.

Дальше две недели шли до зубного скрежета противно. Я будто снова оказалась в рабстве. Уборка, готовка и все без возможности выйти из комнаты. Меня каждый день запирали.

От этого конкретного дейстаия я начинала злиться и обижаться. Неужели, если бы мне просто сказали, чтобы я не выходила из комнаты и не напрягала себя лишний раз, я бы ослушалась? Нет! Но ведь заботой тут и не пахло. На меня свалили стирку, починку и приведение в порядок спортивных вещей после боёв, коих у ребят было в эти две недели необычайно много. Мастер заставил меня выучить столько учебников, что памятная глава о крестьянах из далекого, уже будто чужого детства, вызывала острый приступ ностальгии.

Я стала много думать и вспоминать, грустить, паниковать, огорчаться, разочаровываться. Особенно остро чувствовала последнее. Разочарование было от людей, ни разу больше не поинтересовавшихся моим самочувствием разочарование в себе самой — как быстро я привыкла, привязалась к чужим людям. Как быстро стала забывать дом, семью. Как легко поверила этим людям, этому месту. И так противно становилось, горько, хоть волком вой…

А еще очень хотелось с кем-нибудь поговорить. Высказаться. Рассказать о своих сомнениях, тревогах, о своей дурацкой влюбленности и ревности, обиде и страхе.

Да, я стала очень бояться того, что рана плохо заживет и я не смогу продолжить заниматься.

Но несмотря на мои страхи, рана затягивалась быстро, в этом ей помогала магия воздуха.

А хорошего слушателя я нашла в собственной голове. Из-за того, что днём я постоянно думала о Мироне, он стал являться мне и во снах.

С красноволосый ангелом мы гуляли по крышам, сидели на берегу какого-то озёра или большого пруда, прогуливались по парку.

И говорили, говорили, говорили. После таких снов просыпаться всегда не хотелось.

В предпоследний день моего вынужденного "отдыха" ребята забыли закрыть дверь, что не удивительно, ведь оба были на взводе. Хотя мне доказывали, что все в порядке.

И мне так отчаянно захотелось выйти из этой комнаты, после долгих трёх лет в заточении у Витора, я поняла, что физически не могу находится в одном и том же помещении долго. Я снова становлюсь рабыней, служанкой, сама себя ломаю и становится хуже, чем было до этого.

Поэтому подождала, пока ребята отойдут подальше и пошла следом. Хоть посмотрю их тренировку. И то развлечение.

Дверь в зале была закрыта неплотно, видимо, мастер еще не пришёл, а вот Балид и Мирон опять говорили на повышенных тонах. Как-то само собой вышло, что я начала подслушивать.

— А поделиться ты, значит, этим не хочешь? Она не имеет права знать, что вы единодушные?

— Да я даже не уверен, что это так! Меня вообще сейчас больше волнует команда Фрола. Из-за моей ошибки они могут попытаться убить Машу.

— Ошибки? Ты убийство Жикарда ошибкой назвал? Ничего себе ошибки у тебя! Может поможешь исправлять собственные ошибки? А, мелкий?

— Можно подумать, я не исправляю! — Мне никогда ещё не доводилось слушать, как огрызается Мирон, мой красноволосый ангел, судя по голосу, был в гневе. Они часто с Балидом спорили и ругались, но сейчас это было не просто выяснение отношений. Я, очевидно, пропустила начало разговора, из-за этого не могла понять, по какой причине Мирон убил своего спарринг-партнера, когда это произошло, и почему отвечает за него наш командир…

— Ай-я-яй! — Прямо над моим ухом прозвучал голов мастера Владлена. От испуга подпрыгнула, и как-то по привычке с поворота зарядила ногой в солнечное сплетение, еще и магией усилив. Ну, а что он меня так пугает.

Осознав, что только что сделала, отступила на шаг, уперев собственную гордость в дверь, оказавшуюся за моей спиной и прошептала, заикаясь, то ли от страха, то ли от того, что горло сковал спазм:

— П-п-простите, э-это прив-в-вы-вычка.

После этого прокашлялась, только сейчас вспомнив, что не говорила мастеру, что говорю. Судя по всему парни ему тоже об этом не говорили. Потому что тренер как-то оболдело и неуклюже поднялся с пола и со словами: " Мне бы такие привычки" толкнул меня в зал.

В зал я почти вкатилась, что выглядело нелепо, глупо и очень стыдно. Парни резко замолчали, кажется, даже на полуслове. Я опустила взгляд в пол и стала ждать мастера. Он появился быстро. Уже не потирал место ушиба, но косился как-то предвкушающе.