Мастерский прием: никто бы не стал так рисковать, если бы хоть немного опасался противника. Неужели я настолько жалок?

– Это первый, – сказал он Кесту. Затем отошел и махнул мне рукой. – Возможно, вам стоит подобрать рапиры.

Мне ничего больше не оставалось, как подойти к клинкам. Я остановился на миг, чтобы понять, действительно ли он позволит мне поднять их.

Рыцарь-командор даже замер от удивления.

– Святые угодники, Фалькио! Вы же понимаете, не так ли? Вы же должны знать.

– Что знать?

– Что даже в самый лучший день вы никогда не смогли бы победить меня.

– Я знаю, – сказал я. – Благодарю, что напомнили.

– Тогда к чему все это представление? Зачем вы это делаете? – В голосе его звучал искренний интерес.

– Потому что вы… – Я попытался найти самое обидное оскорбление, но довольствовался малым. – Ты, чертов сын святого. Меня пытали, истязали и убивали восемь раз. Я измучен и слаб. Мой лучший друг сидит, запертый в ловушке, и презирает себя. Дочь короля одержима магией Трин – между прочим, я ненавижу магию. А моя любимая женщина только что приговорила себя к такой ужасной смерти, о которой я не могу перестать думать.

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Я имею в виду, что это худший день в моей жизни. И поэтому я тебя уничтожу, никчемный злодей.

Я поднял одну рапиру и наклонился за второй. И тут же бросил ее в Шурана, чтобы ему пришлось пригнуться или отскочить в сторону: надеялся, что он раскроется и я смогу вонзить вторую рапиру ему в пах. Но он с места не сдвинулся, просто поймал клинок рукой в перчатке, а палашом отбил мой удар, выбив оружие из руки. Он поглядел на рапиру, которую держал в левой руке, затем подбросил ее в воздух и поймал за рукоять.

– Держите, – сказал он, передав ее мне. – Уверен, она вам понадобится.

Я отступил назад и на какой-то миг закрыл глаза.

Пора, сказала Алина.

Знаю.

Ты не можешь от этого спрятаться.

Не буду. Вот он я. С закрытыми глазами я увидел светильник, свисающий с потолка. Грубо вытесанные деревянные столы, грязный пол в объедках. Мужчин с грубыми руками и черными сердцами, улыбающихся мужчин в доспехах.

Я бросился на Шурана – он без труда отразил атаку, затем ударил меня по голове плоской стороной палаша. В глазах замелькали звезды, я проклинал его, как безумный, – он попытался оттолкнуть меня, чтобы сохранить дистанцию, но я продолжал на него бросаться. Он отталкивал меня – я брыкался, пинался, пока не попал ногой во что-то мягкое. Он взвыл, хлестнул меня клинком, порезав щеку.

– Что с ним не так? – спросила Трин. – Почему он так себя ведет?

– Не знаю, – ответил Шуран, отталкивая меня. – Наверное, свихнулся.

Я бросил в него правую рапиру – не успел рыцарь отбить ее, как я снова на него накинулся. Он сделал изящную дугу и ударил меня клинком в живот. Костяные пластинки плаща выдержали удар, но дыхание перехватило.

– Боги любви и смерти! – внезапно воскликнула Трин. – Я знаю, что он делает.

– Что? Это какая-то странная магия? – спросил Шуран, прижимая мой клинок к земле.

Я ударил его локтем в лицо другой рукой, а затем еще и еще, пару раз мне удалось его задеть. Он ответил, ударив меня по щеке эфесом. Одного зуба я тут же лишился.

В голосе Трин смешались восхищение и шок:

– Нет, это не магия. Он… он дерется как она. Как его жена – он переживает ее смерть.

Ты не ошиблась, чертова психопатка. Я выплюнул зуб прямо в лицо Шурана, он угодил ему в глаз, и рыцарь вскрикнул, скорее от гнева, чем от боли. Я держался слишком близко, и он не мог ударить меня клинком, поэтому принялся бить эфесом. Ребро треснуло, но в ответ я ударил его лбом по лицу и, наверное, попал по зубам: что-то твердое и острое вонзилось мне в кожу.

Я бросил второй клинок на землю и сцепился с Шураном, бил его, пинал, кусался. Рыцарь дрался с большим умением – я же как дикий зверь. Разница заключалась в том, что он пытался победить, а я нет. Мне это было не нужно, я просто старался отвлечь его внимание.

Я кричал снова и снова, даже не понимая слов, вылетающих изо рта, да это и не имело значения. Я был там, с ней, в том чертовом трактире, с теми насильниками, и знал, что они меня убьют, но я собирался забрать с собой всех, кого смогу.

Время быть храбрым, мой милый. В самых важных боях побеждают не умением.

Шуран тоже кричал: понял, что дерется не на жизнь, а на смерть, несмотря на всю свою огромную силу, превосходную скорость и неподражаемое мастерство.

Это ты призвал сюда Алину, ты, ублюдок, и пришло время тебе с ней познакомиться.

Рыцарь-командор возвышался надо мной: плотное его лицо покраснело от натуги, крови и ярости. Он наклонился, поднял одну и моих рапир и бросил мне.

– Возьми, – прорычал он. – Я хочу, чтобы ты умер с клинком в руках.

Он пытался победить меня элегантно, и в этом заключалась его ошибка. Но теперь он покончил с реверансами, прибегая лишь к силе и скорости. Шуран собирался меня убить.

Но в самых важных боях побеждают не умением, а я уже достаточно долго удерживал на себе внимание.

– Кест! – крикнул я. – Давай.

Шуран посмотрел на Кеста – тот все еще стоял на коленях в кругу, правая рука давила на невидимую стену, разделявшую нас с того самого момента, как начался мой бой с Шураном. Рыцарь начал смеяться.

– И ради чего все это? Все эти вопли и брыкание? Неужели ты думал, что это поможет Кесту освободиться? Боюсь, что в нашем мире так ничего не добьешься.

Кест, все еще стоя на коленях в кругу, продолжал медленно тянуться правой рукой к нам.

– Ты мастер фехтования, Шуран.

Рыцарь-командор поднял брови.

– Неужели, Кест? И это все, что ты хотел сказать? Что я хорош?

– Не просто хорош, а гораздо лучше, чем Фалькио.

– Так это же, полагаю, очевидно.

Необязательно было произносить это с такой презрительной усмешкой.

Пальцы Кеста затряслись, пот капал у него изо всех пор. Казалось, что рука его не сдвинулась с места, но я знал, что это не так.

– Знаешь, – продолжил Кест, – в тот миг, когда я убил Кавейла, его святость передалась самому искусному фехтовальщику в мире. Мне.

– Да, – ответил Шуран. – Я это уже знаю.

Глаза Кеста затуманились. Я услышал треск и подумал, не ломаются ли это кости его правой руки.

– Это было так… словно вся сила яростной реки потекла во мне. Чувство… опьяняющее… ошеломляющее.

Его рука тянулась все ближе и ближе, она почти уже разорвала круг.

Я напрягся – Шуран заметил это и дружески улыбнулся.

– A-а, готов к седьмому удару? Кажется, это будет последний.

Кест покачал головой, прикладывая все усилия. Кровь стекала с его правой руки.

– Два. Еще осталось два удара.

Шуран смутился.

Последним, мучительным усилием Кест прорвал связывавший его круг рукой. На миг я взглянул ему в глаза и увидел слезы страха и печали. Губы его едва шевелились, но он смог вымолвить:

– Давай.

Я поднял клинок и одним ударом отсек его руку. Сталь прорезала кожу, мышцы, кость, и правая кисть Кеста упала на землю.

– Зачем… зачем ты это сделал? Как?

Глаза Шурана вдруг приобрели неестественный цвет. Красный.

– Первый, – прорычал Кест, сжимая отрубленную руку здоровой.

Шуран посмотрел на себя. Он начинал светиться кроваво-красным.

– Поздравляю, сэр Шуран, – сказал я. – Теперь вы – новый святой клинков.

– Я… ощущения… боги, я – святой клинков. Я вижу… я вижу… – Шуран улыбался, ослепительная улыбка озарила его лицо. – Я чувствую… даже прежде чем ты успеваешь шевельнуться, я чувствую… Вижу каждое движение в воздухе… Ты прав, Кест, это ощущение ни с чем не сравнить. Я…

И лишь тогда сэр Шуран, рыцарь-командор Арамора, обратил внимание на то, что моя рапира вонзилась ему в живот.

– И вот второй, – сказал Кест и упал на землю.

Шуран взглянул на меня и на Кеста.

– И он… отдал это? Ради тебя? Почему?

– Потому что в самых важных боях побеждают не умением, – сказал я.