– И каков же ответ? – искренне заинтересовался я.

– Не знаю точно. Такое ощущение, что у каждого, с кем ты встречаешься, есть кусочек ответа. У одних маленький осколок, у других… – Он замолчал и взглянул на меня. – У других побольше.

– Что-то не нравится мне твой взгляд. Кстати, хотел спросить, а как Дариана тебя нашла?

– Она не находила.

– Тогда как…

– Ты не поверишь, но мне рассказал трубадур. – Он поднял руку. – Это длинная история. Скажу лишь, что барды в самом деле странные и таинственные, как говорится в легендах. Впрочем, как и ты сам.

– Я? Да я самый обычный странствующий магистрат.

– Который выдержал Плач плащеносца, Фалькио. – Глаза Кеста наполнились бесконечной печалью. – Прости, что я не оказался рядом…

– Прекрати, – перебил я, поняв, что он хочет сказать. Я пока не мог этого выслушать. – Если бы Брасти был тут, он бы сказал: «Хватит восхищаться всем, что делает Фалькио! Конечно, его пытали, но знаете что? Слушать обо всем этом – вот настоящая пытка!»

Кест засмеялся, а потом ласково прикоснулся к моей руке, показав, что он все понял. О некоторых вещах мы не говорим.

– От Брасти ты так ничего и не слышал? – спросил я.

Он улыбнулся, на этот раз вполне искренне.

– Вообще-то по пути сюда я слышал две истории о человеке, которого все зовут Лучником и который победил несколько отрядов Черных табардов. Он выбирает пять-десять самых лучших стрелков в деревне, они устраивают засаду и нападают на рыцарей прежде, чем те успевают устроить беспорядки.

Я усмехнулся, подумав о Брасти и его лучниках.

– Пять-десять стрелков? Да это же капля в море. Как это похоже на Брасти.

– Не знаю. Подозреваю, что если бы Брасти оказался здесь, то он бы сказал: «Пять капель тут, пять капель там, и вскоре у тебя будет полная чаша».

Я засмеялся, стараясь не замечать надвигающуюся боль.

– Кест, это худшая в мире пародия на Брасти, – сказал я, почувствовав усталость. – Мне бы сейчас немного серости.

– Не понял, – откликнулся Кест и начал озираться.

– Сна, я сказал, сна.

– Ты сказал «серости».

– Неужели? Это же…

Мир начал сужаться, превращаясь из фрагментов в куски, из кусков в осколки, из осколков в песчинки. Я слышал, как меня зовет женский голос.

– Быстро… воды… жар… Фалькио, слушай… нужно…

Серость.

Потребовалось несколько дней, чтобы сбить жар. Эталия пользовала меня отварами и мазями, но облегчение приносило самое простое: мокрая губка, которой она утирала горячечный пот, чтобы остудить меня, нежные прикосновения к щеке. Она что-то шептала мне в ухо: не ко мне обращалась, а пыталась уговорить мое сердце биться и легкие дышать, словно отдавала продуманные приказы своей армии. А еще иногда она меня целовала. А это уже только для меня, думал я.

Кажется, бóльшую часть времени мы находились в пути. По утрам они укладывали меня в повозку и везли объездными путями Арамора. Ночью они прятали повозку и укрывали меня и лошадей в лесу. Кест нес меня на руках, а затем укладывал на землю, чтобы Эталия могла осмотреть меня, кто-то разводил костер.

Бóльшую часть времени я спал, хотя по ночам часто просыпался, слыша, как кто-то спорит. Обычно Кест и Дариана отстаивали одну точку зрения, а Эталия с Валианой – другую. Нера никогда не говорила, но иногда играла на гитаре, и мне даже казалось, что я понимаю, о чем рассказывает мелодия. Это была песня о любви к тому, кто умер, но я не мог разобрать имени. Иногда, когда я почти начинал понимать или когда спор становился слишком горячим, Нера начинала играть по-другому – мелодия менялась совсем немного, но я снова засыпал.

Через несколько дней после того, как жар спал, ко мне вернулась боль, и я ценил каждую минуту. Пусть я испытывал слабость, но, просыпаясь по утрам, сразу же начинал видеть и слышать. Я открывал глаза и подносил руки к лицу, чтобы пошевелить пальцами. Смешные отростки. Они меня ужасно веселили.

– Он рехнулся? – спросила Дариана как-то утром. – Хихикает, как полоумный ребенок.

– Цыц, – сказала Эталия. – Лучше иди и принеси воды для чая. Кое-кто скоро придет сюда, и я советую тебе ее не убивать. Святому клинков это может не понравиться.

Я слышал, как Дариана встала, сунула клинок в ножны и открыла дверь. Мы находились в избушке, хотя я понятия не имел, когда мы сюда пришли и где она стоит.

– Если я решу ее убить, – сквозь зубы проговорила Дариана, – то она умрет. И не смей говорить мне «цыц», глупая корова.

Я оторвался от своих пальцев, потому что знал: Эталия улыбнется из-за того, что сказала Дариана, и мне хотелось увидеть ее морщинки вокруг глаз.

– Ты скоро поправишься, – пообещала она.

– Правда? Ты очень оптимистично смотришь на мир.

– Ниты больше нет.

– Неужели яды, которые применил Герин…

– Частично, – отозвалась она. – Токсины дашини должны были нарушить работу нервной системы и лишить тебя разума. Но нита действует по-другому: она встраивается в нервную систему, препятствует ощущениям и движениям тела, поэтому она блокировала токсины, хотя со временем они ее разрушили. В каком-то смысле нита спасла тебя от ядов дашини, а они, в свою очередь, спасли тебя от ниты.

Мне в голову пришла забавная мысль, и я засмеялся так сильно, что не мог говорить. А когда смог, оказалось, что я плачу.

– Значит, я должен благодарить герцогиню Патриану и дашини за то, что они спасли мне жизнь.

Эталия поцеловала меня, что меня успокоило.

– Это лишь часть правды, и лучше довольствоваться ей. Но внутри тебя горит что-то такое, чего даже яды заглушить не могут.

– Мое чувство юмора? – спросил я.

Она улыбнулась и снова поцеловала меня, не потому что я сказал что-то смешное, а потому что знала, что мне это нравится. Внутри что-то шевельнулось, и я протянул руки, чтобы уложить Эталию на одеяло рядом со мной. Святые угодники, подумал я, мне и в самом деле стало лучше.

– Прошу тебя, не развращай мою ученицу более, чем следует, – послышался чей-то голос у двери. – Она и так ужасно распутная.

Эталия улыбнулась и поднялась, оправляя юбки, словно юная шалунья, которую застали на сеновале с крестьянским мальчишкой.

– Простите великодушно, сударыня, но мы не занимались ничем предосудительным, что вы, не подумайте, просто…

– Это ты меня передразниваешь? – спросила Биргида, Наплакавшая реку, святая милосердия.

– Угу, совсем чуть-чуть, – ответила Эталия и бросилась к ней, чтобы обнять.

– Будет, дитя мое, мы же не так давно виделись. – Мне показалось странным, что она так говорит с Эталией, потому что ясное бледное лицо, обрамленное белокурыми волосами, казалось совсем юным.

Эталия оторвалась от нее.

– Три года прошло!

– Ах, да, я была слишком занята, – смиренно ответила святая, потом снова обняла Эталию и присела рядом с моей постелью. – Итак…

– Итак… – повторил я, не зная, что еще сказать.

Она осмотрела меня и вдруг напомнила недовольную старушку, хоть и выглядела лет на пятнадцать моложе меня.

– Вижу, что мои усилия свернуть тебя с пути насилия оказались напрасны.

– В свою защиту скажу лишь то, что меня пытались убить.

– Хороший предлог. И что теперь? Что ты будешь делать дальше?

Я знал, о чем она спрашивает – вернее, что предлагает. Еще один шанс – третий и, наверное, последний. Мы с Эталией могли отправиться в Бэрн, найти лодку, которая увезет нас на южные острова, где я освобожусь от насилия и всех обязательств. Мы можем быть счастливы там. Я бы мог позволить другим попытаться исправить наш разрушенный мир. Ведь я всего лишь человек, и у меня нет ни армии, ни влиянии, ни власти…

Тебе ничего этого и не нужно, сказал мне внутренний голос, голос мальчишки, который не желал расставаться с детскими идеалами. Ты – плащеносец.

Биргида вздохнула.

– Безнадежен.

– Он не безнадежен, – откликнулась Эталия. – И не глуп. Это что-то другое, хорошее.