Джиллард посмотрел на меня с вызовом, но затем обмяк.

– Значит, и этот путь для нас отрезан – мой сын будет страдать и погибнет из-за близорукости своего отца.

Я разделял отчаяние герцога. Если третий ключ и существовал, то о нем знали лишь охранники. Да будет проклятый дашини осужден на вечные муки в преисподней за то, что истязает ребенка и собирается его убить. «Четвертый закон гласит, что нельзя обижать ребенка». Неуклюжие формулировки законов в исполнении Уфа эхом звучали в моей голове.

Я схватил Шивалля за руку.

– Дайте мне ключ к камерам на этом этаже, сейчас же.

– Я этого не сделаю! – запротестовал Шивалль, пытаясь вырваться.

– Если ты думаешь, что им получится открыть замок, то ты только тратишь время, – начал Джиллард, но я жестом остановил его.

– Дело не в этом, у меня еще одна идея. Прикажите Шиваллю отдать мне ключ.

– Никогда! Шкурник с ключами от рижуйской…

– Делай, что велено, – сказал герцог.

– Ваша светлось, это обман! Что бы он вам ни наобещал, он лишь возьмет ключи и освободит узников, а затем сбежит, когда начнется суматоха.

– А даже если и сбежит? – спросил Джиллард. – От этого что, вода перестанет литься из опрокинутого кувшина? Или день больше не сменится ночью? Или Томмер не погибнет? Отдай ему ключ, Шивалль.

Придворный покопался в складках одежды и вытащил связку ключей. Поиграл ею и, наконец вытащив один, передал мне.

– Мне понадобится еще один, от оков, – сказал я.

Шивалль снова с неодобрением взглянул на герцога и затем уставился на меня. К сожалению, ненависть в глазах скрыть трудно. Он снял со связки второй ключ, поменьше, и нехотя отдал мне.

– Ждите здесь, – сказал я и бросился к камере Уфа.

Остальные последовали за мной. Подойдя к камере, я услышал, как Уф бормочет:

– Четвертый закон гласит, что ребенок ни за что не отвечает. Ребенок слишком глуп. Он ничего не смыслит. Пятый закон… вот дерьмо. Пятый закон…

Я открыл дверь в камеру – Уф взглянул на меня.

– Эй, чертов крутой плащеносец. Ты вернулся? Будешь со мной сидеть? Места много. Какой там был пятый закон?

Я наклонился и снял с его рук кандалы, которыми он был прикован к стене.

– Пятый закон гласит, что нельзя наказывать несправедливо, – ответил я.

Он потер запястья.

– Точно-точно. Чертов пятый закон, все время забываю.

Я положил руку ему на плечо.

– Ключ от черной двери, – сказал я. – Где он?

Уф внимательно поглядел на меня.

– Есть только два ключа от черной двери. Один у охранника. Другой у герцога. Иди к охраннику. Герцог тебя быстрее убьет. – Глаза его забегали, он увидел Джилларда, стоящего у камеры. – A-а! Похоже, слишком поздно.

Уф торопливо принялся засовывать руки в оковы.

– Нет, – сказал я, не давая ему снова приковать себя. – Другой ключ.

– Какой другой ключ?

– Который сделали охранники на тот случай, если потеряют свой.

Уф на миг прищурился. Он знает, подумал я.

– Нет никакого другого, – твердо сказал он. – Только два. Один у герцога, второй у охраны.

– Есть еще один, – возразил я и мягко положил руку ему на плечо. – Всё в порядке. Тебя не накажут. – Я повернулся к герцогу, чтобы тот подтвердил. – Прошу, скажи нам.

Уф покачал головой.

– Если и есть другой ключ, охрана не делится с таким мужланом, как я. Они меня псом кличут.

– Но даже псы всё замечают, – сказал я. – А некоторые специально вынюхивают на случай, если им что-то понадобится.

Уф поглядел на герцога.

– Нет. Псы сидят в углу и помалкивают. Если пес встанет, хозяин его пнет ногой. Встанет еще раз – хозяин его прикончит.

– Этого не случится, – твердо произнес я. – Я не позволю.

– Иногда пес решает, что лучше сдохнуть, – продолжил Уф. – Такому псу все равно, что потом случится с хозяином.

– Это не ради него, ради Томмера. Мальчишки… Его держат взаперти на нижнем этаже темницы.

Лицо Уфа смягчилось.

– Там не место мальчишке. Там слишком… уродливо.

– Верно, – сказал я. – Там не место мальчишке. Нужно его вытащить оттуда, Уф. Ты и я, мы с тобой должны вытащить его оттуда прямо сейчас. Но нам нужен ключ.

Уф поглядел на меня и фыркнул.

– Говоришь со мной как с чертовой лошадью, а? Как с безумной чертовой лошадью. Сумасшедшей тварью, покрытой шрамами и ненавистью. Ты заставил ее думать, как человека. Как человека, который лучше меня. Что ты сказал? Ты сказал лошади, что девчонка в клетке – это жеребенок. Ты сказал «дам хаф фал», что-то такое…

– Дан’ха ват фаллату. Мы из одного табуна.

– Думаешь, что я как лошадь, а? Думаешь, мальчишка такой же? Из моего табуна? Он богач. И отец его богач. А у меня ничего нет. Он красивый, а я урод.

– Он напуган, – сказал я. – Он сидит в темноте.

Постепенно глаза Уфа наполнились слезами.

– Чертова лошадь. Чертова лошадь не убила девчонку, потому что ты сказал ей «дамхаф фалато». Чертова лошадь лучше меня.

– Лошадь не лучше тебя.

– Скажи еще раз, – попросил Уф, слезы текли у него по щекам. – Скажи «дамхафу»…

– Дан’ха ват фаллату.

Он неуклюже поднялся с пола, колени его тряслись.

– Чертова лошадь. Лошадь не лучше меня. Я пойду и вытащу чертового мальчишку, и ты скажешь лошади, а? Скажешь лошади, что я спас мальчишку. – Спотыкаясь, он проковылял мимо всех в конец коридора. – Идем. Мы вытащим сейчас мальчишку. Четвертый закон гласит, что нельзя обижать детей…

Ввосьмером мы последовали за Уфом в главный коридор, покружили по ответвлениям, и мне показалось, что мы вышли туда же. Я начал подозревать, что Уф заблудился, но он повернул в маленький проход и провозгласил:

– Сюда. Он тут.

Мы стояли у черной двери.

– Проклятый пес! – взревел Шивалль. – Ты бесполезнее куска дерьма! Мы и так знали, где эта дверь, болван! Ты только зря тратишь наше время.

– Вы уже знали? – спросил Уф, поворачиваясь к остальным.

– Конечно, – огрызнулся Шивалль.

Уф вопросительно поглядел на меня – я кивнул.

– Если вы уже знали, то почему, черт побери, до сих пор тут стоите?

Он поднялся на носки и пошарил на каменном выступе над дверью. Затем повернулся и вытянул свой здоровенный кулак. Когда Уф разжал пальцы, мы увидели шестидюймовый железный ключ. С огромной бороздкой сложнейшей формы.

– Глупые люди. Дамхаф фалато. А теперь мы пойдем и вытащим мальчишку, да?

Мы медленно спустились на нижний этаж темницы: тусклый свет фонарей освещал пыль и засохшую кровь, которая змеилась, подобно прожилкам руды, по двадцати семи ступенькам лестницы.

– Дорога сужается книзу, – заметил Кест. – Если нас ждет засада, мы не сможем ее избежать.

Я ничего не ответил, пытаясь справиться с тяжелым запахом. Иногда, чтобы посильней напугать своих слушателей, барды рассказывают о запахе отчаянья. Это не метафора. Страх в самом деле пахнет. Представьте себе смесь запахов пота, дерьма, крови, затхлого воздуха, заплесневевших каменных стен – и, как говорят жонглеры, вуаля! Это и есть настоящий запах человеческого отчаянья. Он обрушился на нас, когда мы спустились вниз.

Дариана скользнула вперед и заглянула в один из темных коридоров, который уводил в сторону по кривой.

– Что это за адская преисподня?

– Это уж точно – адская, дамочка, – ответил Уф.

Я хотел сказать что-нибудь умное, но ничего не приходило в голову. Я провел слишком много времени в подобных подземельях, но это место… Становилось понятно, почему никто не может отсюда сбежать.

Шивалль заметил мою тревогу и улыбнулся.

– Дорога разветвляется в разных направлениях, словно садовый лабиринт, – гордо сказал он. – Даже если человеку удастся сбежать из камеры, ему будет сложно добраться до лестницы. Многие ходы заканчиваются тупиками, а в некоторых для разнообразия скрываются ловчие ямы. Когда мы отправляем человека сюда, шкурник, он уже никогда не увидит света.