Я даже пока играл в шлеме, заходил сюда редко: важных для игры мест тут практически нет, а путешествовать в густой толпе по узкому коридору на самокате крайне неудобно. Без самоката же просто слишком много времени тратится.

После того, как начал играть в капсуле, я тут и вовсе не был… ну, впрочем, и времени прошло всего ничего – два дня. Или все‑таки три?.. Черт, уже и сам запутался! В любом случае, кажется, что гораздо больше.

Так вот, оказалось, что разруха, видимая в центральном коридоре хаба, этой зоны коснулась гораздо меньше. Часть заведений пустует, но они не разрушены, просто заперты. Народу значительно меньше, чем я помню – пожалуй, сейчас‑то мне удалось бы проехать на самокате.

Мы останавливаемся у абсолютно целого фасада, чья вывеска гласит (я не шучу!): «Нож‑Затейник». В недоумении глазею на витрину, где на многоярусных блюдах выставлены – ну надо же! – фигурки в форме различных уже знакомых и еще не знакомых мне инопланетян. Узнаю соноранца, преи и что‑то непонятное, похожее на толкиеновского энта; таких я еще не видел.

– Они вырезают фигурки всех разумных рас из съедобных овощей и фруктов, – объясняет Цуйшели с тяжелым вздохом. – Орехи толго очень хорошо подходят для оформления изделий.

– Да, – говорит Вергаас, – это ты удружила, – и мрачно смотрит на пишницу. – Теперь нужно проверять всех постоянных клиентов!

Вергаас согласился взять на себя отлов всех зогг, не только интересующего его первого поколения, его даже просить специально не пришлось. Я не стал спрашивать, почему, но у меня сложилось впечатление, что мафиози попросту счел это своей обязанностью. Мол, раз договорились, то надо делать.

– Хозяин вам сразу же выдаст список завсегдатаев! – веско заявляет Цуйшели. – Он дорожит сотрудничеством со мной!

Однако не похоже, что хозяин кафешки так уж в восторге от контактов с Цуйшели. Наоборот, выглядит все так, что этот пожилой 3,14 был бы рад возможности заявить, что он ее знать не знает, и не дает ему так поступить только присутствие Вергааса, а пуще того – мрачное выражение лица мафиози. Тем не менее в ответ на мою просьбу (я стараюсь провести ее по тонкой грани между просьбой и приказом) он все же соглашается выдать полный список завсегдатаев. Случайных клиентов мы решаем не проверять: очевидно, что постоянный едок получит больше дозы орехов в организм, соответственно, если он заразится зогг, шансов, что те размножатся именно в нем, тоже больше.

На этом оставляю эту проблему на Вергааса: в отличие от Цуйшели, он продемонстрировал, что на него можно положиться.

Цуйшели же говорю:

– Иди, и чтобы глаза мои больше тебя не видели!

– Как?! – восклицает она. – Но ведь на меня так приятно смотреть!

И хлоп‑хлоп ресницами. А поскольку вместо ресниц у нее мелкие зеленые перышки, эффект поразительный. Если «Узел‑8090» получит популярность, ручаюсь, очень скоро такие ресницы, что называются, войдут в тренд.

Хотя я мало разбираюсь в женской моде, не удивлюсь, если перья на ресницы уже кто‑то наращивает.

– А вот так, – говорю я, мысленно взяв себя в руки. – Штраф можешь считать списанным.

– Но Терс Шивак… – начинает она.

– Сам поговорю с твоим Шиваком, – перебиваю я ее.

Цуйшели обиженно надувает губки. То еще зрелище, однако я остаюсь тверд. Сам же называл себя мыслящим человеком и гордился, что инстинкты не имеют надо мной власти!

Да и потом, теперь‑то у меня нет ощущения, что Цуйшели открывает собой новую сюжетную ветку. Больше похожа на досадную помеху, препятствие на дороге, от которой почему‑то ни в какую не получается отделаться.

А даже если и открывает – я ведь никому не давал торжественного обещания соглашаться абсолютно на все сюжетные линии, куда бы меня не завело коварство сценаристов. Как говорят американцы, нужно выбирать, в какие драки вступать, а в какие – нет. Пока пишница дала мне пару хороших подсказок и не успела никак навредить, в отличие от прочих разов. Вот и ладно, вот и надо прекращать общение, пока я впереди по очкам.

Однако когда Цуйшели уходит от меня прочь по коридору – странной походкой, довольно соблазнительной, но однозначно не очень человеческой (вот когда становится особенно очевидно, что голени и стопы ее босых ног совершенно не похожи на человеческие… впрочем, на птичьи тоже – скорее ящерицыны лапы) – я ловлю себя на том, что не верю, будто это прощание навсегда. Ох, чувствую, принесет мне еще неприятностей…

Пока же, распрощавшись и с пишницей, и с Вергаасом, отправляюсь с Шиваком… Точнее, хочу отправиться, но меня ловит Нирс Раал. На сей раз по видео.

Выглядит Превосходный в полном диссонансе с названием своей расы: явно со сна, встрепанный и по‑прежнему усталый донельзя.

– Капитан! – начинает он сходу. – Почему вахтенный мне передал лог, в котором половина заявок на текущий ремонт игнорируется, а очередь на остальные – в три дня длиной? Он говорит, что это ваше распоряжение! Я думал, что знаю, чего ждать от Эль‑И, но это возмутительное разгильдяйство…

– Это не разгильдяйство, – перебиваю я. – Я действительно так распорядился. У инженерной команды сейчас особое задание, им нельзя мешать.

У Нирса вытягивается лицо.

– При всем уважении, капитан, – говорит он, – этот недостойный просит вас пересмотреть ваше, несомненно, продуманное всем сердцем и выстраданное всем разумом решение!

Так и сказал – «продуманное всем сердцем и выстраданное всем разумом». То ли перепутал от эмоций, то ли я чего‑то не знаю о физиологии Превосходных. Но в целом, несмотря на эту ошибку, все мне было понятно: Нирс настолько пришел в ужас, что из своей обычной спокойной, иногда неуловимо ироничной манеры скатился в характерную для Превосходных преувеличенную вежливость с самоуничижением. Говорят, у азиатов в ходу что‑то подобное. Ну да, привычки детства труднее всего забываются.

– А что? – спрашиваю я его. – Томирл меня уже предупреждал, что последствия будут тяжелыми, но ничего, пару недель‑то продержимся…

– Пару недель?! – Нирс чуть ли не взвизгивает. – У этого недостойного просто нет слов, чтобы выразить глубину вашего заблуждения, а если говорить о вежливых словах, то их нет вдвойне!

– А попроще? – устало говорю я. Что‑то я не припомню, чтобы раньше мой завхоз заворачивал такие словесные кренделя. Тоже за него кто‑то играет, что ли? Или просто вычислителные мощности для непися повысили?

Нирс берет себя в руки и формулирует:

– Капитан, ну вы сами представьте. Допустим, за неделю инженерная команда управится с перепрошивкой фабрикаторов, – ага, отмечаю я про себя, он уже откуда‑то знает, что речь идет о перепрошивке, хотя я ему вроде бы этого не говорил… либо сказал Томирл, либо правда ему вкладывает в рот слова живой оператор, который, разумеется, в курсе всего игрового процесса. – Хотя, – продолжает он, – по моему опыту всегда возникают всякие непредвиденные обстоятельства, и одной неделей дело наверняка не ограничится. Хорошо, если в две уложатся. А очередь на обслуживание знаете за это время какая накопится?! Да нас одними заявками завалит! Да им разгребать это все несколько месяцев потребуется!

Да, если там живой оператор, то он актер тот еще – и действует по системе Станиславского, с полным вживанием в роль. Когда вместо Бриа была живая актриса (хотя, может, тоже актер, кто их там знает… но мне приятнее думать, что все‑таки девушка), она тоже говорила очень увлеченно, но все‑таки сохраняя толику академической отстраненности. Да, она мне предлагала выход из непростой с юридической точки зрения ситуации – и одновременно словно в игру играла. Создавала этакий ментальный конструкт, развлекалась, что‑то в этом роде.

А у Нирса, судя по интонациям, в самом деле душа болит за станцию!

Наверное, такой же псих, как и я.

Ну или это все‑таки мастерски запрограммированный непись… а, какая разница! Так рехнешься про каждого раздумывать, когда он живой, а когда нет.

– Ладно, – говорю, – предположим. И что вы мне предлагаете?