– К сожалению, вот теперь нас уже ждут, – сочувственно говорит Бриа.

– Если бы вы меня любили, уладили бы это дело самостоятельно, – вздыхаю я. – Например, кровавым убийством лидеров диаспоры саргов.

– Увы, капитан, – столь же серьезным тоном отвечает Бриа, – я никак не могу в вас влюбиться: у меня слишком развито чувство субординации.

Озадаченно хмыкаю. Надо же, а я‑то решил, что она сегодня далека от своего флиртующего настроения!

Конференц‑зал возле рубки давно уже стал для меня родным и уютным. Если бы мебель тут стояла из Икеи, того и гляди вообразил бы, что и в самом деле провел здесь свое детство!

А вот сарги… нет, не могу сказать, что непривычны. Сэми, Айри и Лари, а также их председатель Гра‑Пок, абсолютно такие же, как и раньше: неотличимые друг от друга, нечто среднее между тараканами и мотыльками, ролики на лапах добавляют сюрреализма. Женская часть этого квартета по‑прежнему говорит хором, на все лады восхваляя правоту председателя, который выступает этаким премьер‑певцом.

Изменилось… качество общения? Нет, настрой.

Сарги начинают переговоры с того, что одна из помощниц председателя сразу катит на меня бочку.

– По вашей вине мы оказались в сложной ситуации, – говорит она. – Наше правительство видит в ваших действиях враждебный акт.

– Если вы не желаете эскалации конфликта, то вы немедленно приостановите проект зогг, – подхватывает вторая.

– Иначе мы бессильны будем повлиять на свое правительство, – припечатывает третья.

Гра‑Пок величественно кивает на заднем фоне.

– Мы будем рассматривать это как угрозу национальной безопасности, – гудит он.

То есть они сразу призывают «большие пушки». Это все равно что если бы первоклассник при драке в песочнице начал бы с угрозы позвать брата‑старшеклассника – еще до того, как ты потребовал назад отобранную формочку.

– Интересная позиция, – не могу понять, удивлена ли Бриа такому наезду: она отлично владеет собой. – Насколько я могу судить, объектов, значимых для национальной безопасности Великого Саргоната, в этой звездной системе нет.

– Художественное видение Великого Саргоната – это уже зона нашего влияния! – восклицает одна из помощниц Гра‑Пока.

– Художественное видение – зона, нашим договором не определенная, – хладнокровно говорит Бриа. – Если вас что‑то не устраивает, давайте вернемся к нему и обсудим.

– Давайте, – произносит вторая из саргов. – Согласно этому договору, вы оставляете выбор оформления газового гиганта на наше усмотрение!

– Нет, – возражает Бриа, – мы оставляем на ваше усмотрение только оформление его колец.

– Вы передаете нам права на художественную площадку, а это по умолчанию подразумевает, что она должна находиться в неизменном состоянии! – восклицает одна из саргов. Я уже перестал следить, которая из них это говорит; все равно от того, кто именно подает реплику, ничего не меняется.

– Вот ссылки на прецеденты, – говорит другая.

Она зажигает над столом голографический экран, на котором появляется мелкий убористый текст на незнакомом мне языке. Как ни концентрируюсь на нем, понятнее он не становится. Очевидно, дизайнеры и сценаристы игры поленились это все «переводить» для игрока.

Дальше они погружаются в разговор на юридическом суржике, который звучит для меня такой же абракадаброй, как обсуждение замены свечей в карбюраторе… или где там эти свечи должны находиться. В основном разговор крутится насчет того, как следует трактовать положение «художественное преобразование видимого окружения планеты – входит ли туда только то, что вокруг планеты, или сама она тоже? И как следует понимать положения, что заказчик обеспечивает условия для работы?

Все это еще тоскливее, чем тогда, когда договор об украшении колец заключали, а я думал, что они тогда побили рекорды. Особенно это кисло, если учесть, что никаких «реальных» норм межпланетного права в игре не существует, и препирательства идут либо между нердами, вообразившим себя юристами и увлеченно в это играющими (Бриа и операторы саргов), либо вообще между нердом и искусственным интеллектом. Я ведь саргов не настолько хорошо знаю, чтобы понять, «живые» они сейчас, или нет.

Ха, они что, думают, что я буду безучастно сидеть на обсуждении проблемы, в которой ничего не понимаю?

– Погодите, – говорю я, дождавшись подходящей паузы: стороны смотрят друг на друга особенно непримиримо, а воз и ныне там… в смысле, обсуждение буксует и не похоже, что оно в ближайшее время куда‑то сдвинется. – Меня настораживает ваша готовность задействовать ресурс вашей метрополии. Вы что, и впрямь считаете, что дело того стоит?

Похоже, я совершил ошибку. На меня смотрят так, как будто я залез на стол, снял штаны и испражнился. Ну или, точнее, нарушил одно из неписанных правил.

Чуть запоздало соображаю, какое именно.

В школе я был довольно неплохим учеником. Не круглым отличником, но учился без троек. В седьмом или восьмом классе учительница биологии загребла меня и еще одну девчонку из успевавших и заставила писать работу про свойства воды (воду нужно было кипятить много раз и проверять процент получившихся тяжелых изотопов). Насколько я помню, эта работа выполнялась в школе много лет и ежегодно демонстрировалась же на выставке научных работ районного уровня. Никакой научной ценности она, понятное дело, не имела, но позволяла учительнице поставить галочку в журнал.

Так вот, я отлично запомнил презентацию этих работ в душном классе какой‑то образцово‑показательной городской школы: человек двадцать девочек (и один‑два мальчика, помимо вашего покорного слуги) разного возраста, в основном, разбитых на пары, иногда на тройки. Работы были самые разные, от выдумывания «инопланетных» животных до переписи простейших, характерных для луж того или иного района. После окончания презентации задавались вопросы.

В основном они сводились к просьбе изложить какой‑нибудь факт из презентации поподробнее. Я вопросов не задавал, потому что единственное, чего хотел – чтобы это все побыстрее кончилось. Но моя напарница, насколько я помню, девочка довольно шебутная, подняла руку и спросила: «А какова практическая ценность вашей работы?»

Кажется, это как раз была работа про конструирование выдуманного животного.

Тотчас по комнате словно ледок пробежал; все обратили на нее укоризненные взгляды, а девочки, писавшие эту работу, покраснели до корней волос и начали что‑то лепетать про развитие воображение. Всем было очень неловко, и особенно мне, хотя вопрос‑то задал не я.

А вот сейчас мне случилось попасть именно в фокус такого внимания: все посмотрели на меня точно как на ту девчонку.

Видимо, в дипломатии тоже есть список запрещенных вопросов, как на тех школьных конкурсах. И один из них – «вы точно уверены, что дело того стоит»?

До меня доходит это с изрядным опозданием: ну в самом деле, даже если это всего лишь предлог, за который сарги цепляются, не просто же так они именно его выбрали. А если не предлог, то тем более я со своим вопросом влез им поперек горла. Все равно что спросить христианина, а не придает ли он слишком большое значение Тайной Вечери.

– Ладно, – говорю, – прошу прощения. Конечно, вопрос серьезный. И наша станция, безусловно, стала богаче и интереснее от того, что сарги помогли переоборудовать ее, опираясь на свое… э‑э‑э… – как бы покрасивше сформулировать… – художественное видение вселенной. Поэтому мы тоже готовы пойти вам навстречу. Какие варианты урегулирования вы видите, если мы не собираемся прекращать проект?

– Не запускайте капсулы с зогг на той стороне, к которой обращена станция! – тут же говорит одна из саргов.

Вздыхаю было с облегчением – и всего‑то! – однако почти сразу понимаю, в чем подвох. Я, конечно, не инженер и даже не техник, однако тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить. Даже школьный курс в полном объеме не нужен.