Ребенок, подумала молодая женщина. Вот что в первую очередь встало меж ними. Смешно… чужое дитя…

— Значит, если б не он, ты бы верно служил Хинаи?

Не ответил. Но глаз не отвел. В самом деле, откуда он знает?

Сова за окном заухала, и Лайэнэ спохватилась. Совсем потеряла рассудок — с кем она сидит уже больше часа, кого выслушивает? Она славилась умением разговорить человека, помочь ему раскрыться, выплеснуть боль — но тут что-то иное совсем.

Почему он пришел? Почему говорит? Полные злобы призраки или тори-ай не рассказывают, они убивают. А этот сидит, играет с пламенем свечки, как будто все эти месяцы были только мороком, и лицо у него… непонятное.

Не для того же, в самом деле, явился, чтобы рассказать про господина Таэна-старшего! Никуда Лайэнэ не пойдет с этим знанием, будет молча его нести.

Или не хочет быть просто убийцей, бездушным, как оставляемые после его трапезы пустые оболочки? Это и есть то, что ему дали люди? То, что держит его среди них?

Каждый, кто стал предметом его внимания, этого не забудет… если останется жив.

— Мне нужен ответ, — напомнил он. Бросил косой взгляд на окно — небо светлело.

Ах, да… его предложение. Он рассчитывал на согласие?!

— Что ж, я готова. Но с моей стороны согласие будет сделкой, а не жертвой. А если хочешь теплых чувств от меня, тебе придется очень постараться, чтобы я забывала, кто ты, или это переставало иметь для меня значение.

Ответа молодая женщина ждала долго. Обычно куда быстрее откликался на ее слова, какими бы ни были. Так и сидели оба, не двигаясь: у нее — многолетняя выучка, у него… камню или дереву и учиться такому не надо. Лайэнэ пыталась, но не могла понять, что он думает. Но ей было почти все равно, как ни странно.

Встал, проговорил внезапно:

— Тогда я подожду. Ты придешь сама, — и скрылся за дверью

Хоть не сомневалась, что он сказал правду о ее домочадцах, все же взяла подсвечник — не хотелось дотрагиваться, только что металла касалась другая рука, — вышла, проверила, все ли в порядке. Спали.

Опустилась на кровать, поставив подсвечник на пол. Ощутила, как мелко дрожат кисти, и пальцам передается дрожь. Сейчас не смогла бы не то что кисть — подушку удержать. Странно, а на душе вроде спокойно, или так кажется?

Страшный его рассказ… что будет делать теперь? Господина Кэраи нет в городе, где он — неизвестно, да и будь здесь, не придешь с вопросом — правда ли, так ли все было?

И все прочее — случайно поведал о себе больше, чем хотел, или намеренно поделился? Любовь как пища… Звучит пугающе. Хотя и обычные люди привязывают к себе ради собственного блага. Ведь это человечьи души породили демонов, а от тех произошли родичи Энори…

Выходит, все годилось ему — и страстное обожание, и не менее страстная ненависть. Просто убивать — скучно; можно наскоро выпить кружку в дешевом кабаке, но что это по сравнению с наслаждением от хорошего вина? Чужая боль, чужое счастье, созданные ради забавы — чем не вино…

Да уж, Лайэнэ много ему давала, и разного.

Сам воздух казался горьким. Вспоминала их первые встречи, нелепую, безрассудную эту свою влюбленность… Да была ли она сама по себе хоть один день? Или чужая рука просто дергала за нужные струны, наперед зная, какие чувства обострены, какие сейчас отзовутся? Эх…

— Не знаю пока, что ты задумал, — прошептала ашринэ, бросая взгляд на закрытые ставни. — Но слишком хорошо знаю тебя, и разочаровать или напугать меня ты уже не сумеешь. Как и заставить сходить от тебя с ума.

Солнце перевалило через полуденную черту; сейчас, в месяце Сойки-Икиари, оно в это время суток уходило за крышу соседнего дома. Потускнели голубые пятна на полу, потускнел и туго натянутый на оконные рамы шелк.

Уже пятый час молодые помощники Айю перерывали палаты управления в поисках пропавших бумаг. Сам он, грузно опустившись в кресло, теперь только следил за мельканием фигур, кипами футляров, ловил обрывки фраз.

Пропала часть отчетов о поставках зерна и оружия в крепости. За последние полгода и вовсе — как растворились, словно вот это почти поблекшее световое пятнышко на полу.

И ряд важных писем исчез. Кое-что оставалось у него дома, кое-что, он знал, хранится у Кэраи Таэна… жаль, нельзя проверить, на месте ли те документы.

За стеной один из помощников в голос ругался с чиновников казначейства. Хотелось сказать им, чтобы перестали так орать… но сегодня с утра все не в себе, с тех пор, как обнаружилась пропажа. Проклятье, чтобы сперва отыскать эти отчеты, а после аккуратно вынести… здесь работал кто-то свой. Или свои.

Велел принести себе травяного отвара. С утра выпил уже немерянное количество, может, поэтому такая тяжесть в голове? Кости раздражающе ныли — в эту зиму давали о себе знать перед каждым снегом, раньше такого не было.

Но когда же это несчастье случилось? Сегодня помощник обнаружил приоткрытой дверь в комнату, где лежали бумаги, и кинулся проверять. Все, кто имел доступ, в один голос заявляют — еще вчера все было на месте. Врут, скорее всего. Никто не осматривает полки так тщательно. Убирай по одной стопке сшитых листов ежедневно, и трудно будет заметить, что их все меньше и меньше.

Наказать можно всех, самым суровым образом, но как искать виноватого?

Снова голос помощника — кого-то пытается сюда не пустить. Грохот — похоже, молодого человека, вставшего на пороге, просто задвинули в стену на манер дверной створки.

Вошедший растерянно огляделся, не сразу распознав хозяина в творившемся бардаке. Айю заговорил первым:

— Добрый день, господин Нара. Простите, что не встаю. Устал…

Он походил на орла, отвыкшего летать, но все еще норовившего взмахнуть крыльями. Столь же резкие черты, такая же неровная походка, если слова эти применимы к поднебесному хищнику.

— Командир Черностенной устроил особую проверку вместо обычной — рухэй, можно сказать, на голове сидят, надо быть в полной готовности. Был вне себя, обнаружив, что такое ему поставляли все это время, — Аори Нара, сильно раскачиваясь, припадая на хромую ногу, ходил по комнате. — Не знаю, что там с провизией, но за оружие я отвечаю. Теперь он зол на меня — доверял. Куда девалось все остальное, вопрос. Клятый Мэнго с воинами бродит по ту сторону хребта, ждет теплых дней. Как с другими крепостями Ожерелья, как с Тремя Дочерьми, неясно пока. Это предательство, господин Айю.

— Вы же не меня обвиняете, — немного испуганно сказал старик.

— Да Сущий с вами, конечно нет. Но! — он рубанул рукой воздух, — Господин генерал в ярости. Мне он пока еще верит, а вот в своем брате уже сомневается. Давно сомневаться начал, после того, как он с верными семьями так поступил, а уж теперь… Куда того духи болотные понесли, если он в Мелен, почему нет вестей?! И у вас их нет — до сих пор?

— И у меня. Тревожно на сердце…

— Если б тревога могла помочь! Сколько голов полетит. Одно хорошо: поздней зимой и ранней весной горы непроходимы, есть время исправить содеянное. Месяца два… больше Мэнго ждать не станет. Мои люди будут работать целыми сутками. Лишь бы оружие, не дошедшее до крепости, к рухэй не ушло, хоть и дерутся на свой манер. И провизия…

— Да вы сядьте, — не выдержал Айю. Сам он чувствовал, что встать не сумеет — на грудь будто присела огромная жаба, мешала дышать. Гость как раз о жабах заговорил:

— У Тори… то есть у господина Аэмара я уже побывал. Он, как всегда, благодушен и ни о чем не подозревает. Наконец нашел какого-то жениха для старшей дочери, весь в предсвадебных хлопотах. Я ему пригрозил — будет тянуть с разбирательствами или выгораживать кого-нибудь из своих, это кончится плохо.

— Думаю, с Аэмара разберется сам господин генерал…

— Не сумеет, он не способен разговаривать со скользкими типами. Это у меня они при необходимости во, — поднял руку со сжатым кулаком. — Повел глазами:

— А у вас тут, смотрю, свое бедствие.

— И как раз с вашими словами связанное. Не хотите ли выпить?