Лайэнэ стала частой гостьей в его доме. Женщин из Веселых кварталов всегда использовали, чтобы выведать то или иное или, напротив, внушить нужное. Не каждую — выбирали умных. Кэраи сам пользовался их помощью в Столице, но мало, там охотник сидел на охотнике. И здесь у него были в Кварталах доверенные женщины. Но мало, сложно успеть меньше чем за год.

Лайэнэ оказалась сокровищем. Особо ей не доверял, но не сомневался — сейчас она вывернется наизнанку, чтобы принести пользу. Ее покровителем был Энори, он бы не потерпел конкурентов в тайнах. Вряд ли она работала на кого-то еще. А сейчас ей важно не сойти с корабля, именуемого славой.

Задерживал ее в своем доме чуть дольше, чем было необходимо. Пусть думают, что увлекся ей, это вряд ли кого удивит. Говорить с Лайэнэ всегда было приятно, и немного досадно, потому что знал — все это выучка. Нет бы принимать как должное эти умения — почему-то искренности хотелось.

Разговор сегодня не клеился. Со стороны беседа, наверное, казалась плавной и оживленной, но оба были достаточно умны, чтобы понимать — все это шелуха, фальшивка. И у него выучка не хуже, чем у нее, только в другом. А она, верно, недоумевает, стоило ли звать ее сегодня…

Остановившись на середине очередной гладкой фразы — кажется, что-то о торговле, сам он не вдумывался в то, что говорил — заметил тревогу в ее глазах, они сейчас казались черными. Лайэнэ чуть подалась вперед, словно спрашивала — все ли в порядке? Как-то очень искренне это у нее получилось, можно подумать, и впрямь беспокоится. Хотя почему бы и нет? Она — флюгер, а он — ветер, надо же понимать, куда он подует.

Жаль все-таки, что ей можно верить только с оглядкой.

Сапфиры качнулись, при свете свечей в них заплясали алые искры. Как рубины тогда, во время встречи, которой она так настойчиво добивалась.

Спросил неожиданно для себя:

— Тебя не пытались выкупить из Квартала, пока ты еще не освободилась?

— Мне предлагали. Но никто из них не привлекал настолько, чтобы я согласилась стать чужой игрушкой надолго и с неясным концом. Так что мне удалось их убедить — на самом деле им это не нужно, — она поколебалась, потом продолжила: — Один человек не спрашивал, он просто явился к нашей хозяйке с деньгами и предложением. Этого я совсем не хотела. Говорить такое негоже, но я была рада, когда дела неотложные и неприятные сорвали его с места, и он покинул провинцию. Я была очень рада.

— Ты, когда отказывалась от будущего с теми людьми, уже надеялась сама собрать деньги?

— Скорее, я мечтала об этом. Ведь мы, пока не свободны, имеем право лишь на те подарки, которые идут сверх отданного «наставнице». И, если этих подарков много иони дорогие, их попросту отберут — кто ж пожелает терять девушку, приносящую большой доход? Остается дешевка или один-два дорогих, это придает особую ценность красавице, когда надевает…

— Вот как. Не знал.

— Увы, это правда. Мне просто повезло в итоге, и я умела прятать свои сокровища. И нашелся помощник, — она вздохнула, — Но ведь многие годами не могут накопить нужной суммы, и, даже если все идет хорошо, они могут заболеть или родить ребенка.

— Я думал, у вас не оставляют детей при себе.

— Чаще всего да. Но порой родить его все же приходится… чтобы потом отдать.

— Что ж, зато теперь ты знаменитость провинции.

…И будет сиять еще лет десять, если повезет. В Столице, скорее всего, даже ей бы выпал меньший срок — там слишком много юных красоток, а ценителей настоящего не так уж часто встретишь.

Настоящего ли? Чего бы сейчас ни потребовал, она так же улыбнется, будто счастлива это слышать, и тут же постарается угодить. Так почему бы и нет? Не он первый, не он последний. И не следует забывать — она помощница лишь потому, что старается для себя.

Ощутил почти злость на Лайэнэ, а она приподнялась, чуть растерянной стала улыбка: перемену настроения ощутила, но еще не поняла. Замерла, и, кажется, перестала дышать.

Вежливый, но настойчивый стук в дверь будто выдернул его из темного и тесного колодца. Показалось — все свечи лишь теплились, а теперь вспыхнули разом. Ариму, всегда ловкий, теперь чуть не оборвал занавесь над входом, и возвышался на пороге сине-красной сигнальной башней, разве что дым и огонь из него не шел.

— Донесения из Ожерелья. Из крепостей Шин и Северной. Сразу два голуби принесли.

Прокашлялся, выразительно посмотрел на гостью.

— Говори при ней.

Ариму помялся пару мгновений, и заявил от души, уже не обращая внимания на присутствие женщины:

— Ваш брат и остальные позволили этому проходимцу У-Шену обвести их вокруг пальца. У крепости Шин окружили рухэй, только там на убой оставили небольшой отряд, а остальные, видно, проскользнули мимо Черностенной, в драку не ввязываясь, и взяли нас за горло. Ожерелье прорвано, Северная пала.

«В последние дни месяца Угря-Шаанэ войска У-Шена, захватив Северную крепость, соединились с войсками железного вепря Мэнго, и вместе полностью захватили север гор Эннэ и половину долины Трех Дочерей. Саму крепость окружить им не удавалось, как ни старались. Ценою больших потерь проход в долину оставался свободным.

Со дня на день все ждали помощи — отрядов генерала Таэна. Но они замешкались, отвлеченные обманным маневром У-Шена.

И человек с генералом было меньше, чем хотелось бы — большая часть и так уже сражалась на севере. Ждали и новобранцев из Сосновой и Лаи Кен, а от Ожерелья больше ждать было некого — не оставлять же восток провинции совсем без защиты. И без того заслон был подобен нитке, дерни посильнее — порвется.

Мэнго привел свою конницу; поговаривали, что ездят рухэй на мохнатых горных духах, потому что лошади эти были неутомимы и бегали по снегу так, словно крылья росли из их копыт. Будь сейчас сухие теплые дни, наши кони в скорости превзошли бы чужих, но не мы выбирали, когда начаться войне».

Яари Эйра, летописец Сосновой.

Если в крепости Трех Дочерей поначалу надеялись на быструю победу, сейчас начали опасаться уже не просто затяжной войны, но самого худшего. Если вдруг у клятых рухэй найдутся силы таки прорвать Ожерелью сбоку и двинуть на столицу провинции, помощь может и не придти, развернуться обратно к Осорэи.

Так говорили тайком, но часто. Пойманных за подобными речами ждало суровое наказание.

Акэйин не менее сурово пресекала такие слухи среди своих подопечных, хоть и без смертных приговоров:

— Чтобы генерал отдал север, отвоеванный его предками? Да он скорее позволит разграбить Осорэи, все равно чужаки там не задержатся, негде им закрепиться.

— Там и его дом, — как-то заикнулась было одна из девушек, но хозяйка труппы ее прервала:

— Дам можно другой построить. И золота нажить. А вот потерянную землю трудно вернуть.

— Толку от той земли, раз умирают люди, — угрюмо возразила Сэйэ. — Ради чего это всё? Отдали бы долину, стране земель хватит.

— Если не противостоять врагу, то и вовсе последней нитки лишишься, и свободы, и жизни в конце, — неожиданно мягко сказала Акэйин. — А вот чтобы и крестьяне могли без опаски сеять, и женщины детей рожать, и мы выступать… поэтому не бежит наше войско, напоследок ворота врагам открыв.

Хоть и ждали подмогу, верили в силу и счастливую звезду генерала Таэна, все-таки настроения мрачнели день ото дня. Новых беженцев почти не приходило, а те, что добирались до крепостных ворот, рассказывали страшное. Захватчики никого не жалели, убивали и младенцев, и женщин, как следует позабавившись. Вместо деревень оставались горелые развалины.

Даже Акэйин вздыхала порой — хорошо бы все же поскорее подоспела помощь, а то рухэй хорошо подчистую разорять округу, а когда свои подоспеют, им с провизией туго придется. Не заниматься же грабежами в свою очередь. Хотя раньше такое часто водилось — деревень новых настроят, крестьяне новые народятся, а победить надо сейчас…

Актрис не миновали общая тревога и ожидания. Даже покладистая приветливая Юмиэ приуныла.