Хороший тут воздух, свежий, и сладкий, как в Квартале, только благовоний больше, чем аромата цветов. Но, может быть, летом…

Тихий стук услыхала; мальчик поднимал что-то с каменных плит. Увидел, что Лайэнэ смотрит, что-то сжал в кулаке. Молодая женщина быстро глянула на невысокую стену: нет, никого. С той стороны могли быть паломники или местные служки, перебросить что-нибудь — дело одного мига.

Подошла, заговорила, но Тайрену не слушал ее. Пару раз вскидывал на нее глаза, приоткрывал рот — и замолкал. Намеки и уловки не помогли; решил не делиться секретом.

Мальчик исподволь оглядывался по сторонам, вздрагивал, чего-то ждал. Но почти сразу согласился вернуться в свои покои.

Сегодня, поняла Лайэнэ. Что-то будет сегодня. Придется все же поговорить с Микеро. Два сторожа лучше, чем один.

Но пока что врача не застала: он пошел осматривать какую-то паломницу из семьи богатых торговцев. Как рассказали Лайэнэ, его уговаривали почти со слезами — такая должность, не обычный городской лекарь! Но до города ехать — время, и за другим врачом посылать — оно же. Согласился отлучиться ненадолго — лишь пару дворов миновать.

А Тайрену, верно, все же простыл; еще бы — кутаться в теплое, когда солнце и так пригревает. Только вернулись — устроился читать подле окна, в уходящем свете, но почти сразу закашлялся, попросил горячего. Нельзя ему было кашлять, и Лайэнэ немного испугалась — отправила за Микеро, распорядилась согреть питье. Сама на кухню не пошла — как оставишь?

— И принеси книгу про травы, вчерашнюю, — добавил Тайрену; книгу эту он брал у врача. Глянул нетерпеливо.

— Но хозяина нет.

— Думаешь, не разрешил бы? — впервые в болезненных, не слишком правильных чертах проглянуло что-то общее со старшими Дома. И в голосе.

Ненадолго отлучилась из комнаты мальчика; когда вернулась, его уже не было. И куртка валялась на полу возле двери, синяя, с вышитыми стрекозами. Вспомнилась другая куртка, вот так же брошенная на пол; Лайэнэ едва не уронила поднос, лишь долгая выучка не позволила этого, сама направила тело к кровати, велела рукам опустить ношу. И уже тогда бежать, искать подопечного.

Нерадивая нянька…

Но далеко ему не уйти, не выпустят.

Охранник, который обязан был находиться неподалеку, тоже куда-то делся. Верно, и его отвлекли — а тут скучно, бдительность потерял.

Один коридор, другой, и вот она во дворе: там уже полумрак, фонари украшают его, не развеивают.

Мальчик сидел на той же лавке, что и час назад. Ровно-ровно. Не шевелился, смотрел вверх, где наползала туча, съедала густую синеву. Голова вскинута, руки опущены.

И ничего не случилось вроде, а сердце оборвалось: беда.

**

Дым от костра поднимался причудливыми узорами, которые так любят толковать колдуны. Теперь можно было не таиться, напротив — чужие костры помогут подавить дух защитников крепости. Ну и пусть считают, что отряд расположился не совсем там, где находится, и воинов больше.

Ка-Ян поглядывал на дымящий костерок от своего, бездымного, и с пламенем таким прозрачным, что его можно было опознать лишь по жару да искаженному, будто в слюде отражение, воздуху.

— Жаль, ты не умеешь читать по таким вот петлям и кольцам, — изрек ординарец, немного заискивающе поглядывая на Энори. А ну как что-нибудь хорошее напророчит? Хотя бы что живым вернуться получится.

Командира сейчас не было с ними, он разговаривал с солдатами. На Энори и смотреть не хотел, похоже — все еще был очень зол. Вдруг не удержится.

Проводник взял и исчез на сутки почти — именно в эти часы нарвались на дозорных. Ранили вроде двоих их них, но, жаль, никого не убили, а дозорные будто растворились, сбежали к себе на заставу — и уж конечно тревогу подняли. Отошли в крепость, попутно разрушили мост, для атаки самый удобный. Теперь придется или идти по обходному, а его будут ох как защищать, и далеко он. Правда, еще, по словам проводника, есть неудобный такой, подвесной. Лишь бы местные и к нему не успели! Да некстати ливень прошел, короткий, но бурный, а по грязи и скользкой траве куда хуже передвигаться.

…Когда Энори все же заявился — без верхней рубахи, с травой и сухими листьями в волосах, самоуверенный, как месяц на небе, — Вэй-Ши сгоряча едва не обвинил его в предательстве. Неизвестно, что удержало — может, то, что сами они потеряли лишь одного воина, и это за всю дорогу, и только один был ранен. Действительно предал бы — лишились бы всех разведчиков.

Если командир едва не дышал огнем, проводник всё смеялся. Я, мол, выдал вам все тропы, все караулы, а вы не сумели его удержать и убить горстку дозорных, которые не ждали нападения! Может, повернете обратно?

И в глазах шальной блеск, словно все это — игры ему. А накануне был сам не свой, на людей чуть не кидался, пойми тут…

«Если бы ты оставался на месте, они не ушли бы», — сказал тогда Ка-Ян.

«Но меня не было. Может быть, вы рассчитываете, что я и Сосновую разберу по камешку?»

Сейчас вот сидел, смотрел на огонь, к пламени не тянулся — даже странно, обычно не упускает случая: огонь для него как вода, словно и не обжигает.

— Нас так мало, — сказал ординарец, — Большой отряд заметили бы в горах, только их втрое против нас…

— В крепости вчерашние возделыватели огородов.

— Драться с ними, конечно, немного чести, но…

— Боишься их, что ли? Лучше бы против вашей горстки головорезов вышли отборные войска?

— Нет, но… — Ка-Ян поморщился, но это не согнало с лица тревогу, — Они ведь теперь предупреждены. А нам, командир говорит, осаду устроить никак нельзя, надо сразу.

— Нельзя, — согласился проводник, не шевельнувшись, ни одна черточка не поменялась — будто изваяние отвечало.

— Командир тоже считает — они крестьяне. Хочет предложить им сдаться. Мол, уйдете живыми. Как думаешь?

— А никак я не думаю. Они не воины по духу, как у вас говорят. Но кое-чему их могли научить; если не разбегутся, то сдаться и в спину ударить сообразят.

— Но Сосновая будет уже разрушена. Мы ведь… знаю, что нас сюда умирать послали. Исполнить порученное, а там неважно. Только…

Сойка села на ветку над головой Ка-Яна, затрещала, будто насмехаясь.

— Не могу, — сказал вдруг Энори, словно прочитав мысли ординарца, — Ничего тебе пообещать не могу. Делай то, что считаешь нужным, раз уж ты здесь. А потом…

Рухэй под защитой своих лучников спускались по камням проворно, будто меж стволами текли узкие дорожки черных злых муравьев. Стремились к мосту, прячась за деревьями и рассеянными по склону глыбами. Пока хорошо укрываются, но для переправы им придется выйти на открытое место…

Некто примостился на валуне, в стороне от людских ручейков. Лица отсюда не рассмотреть, но сложение, гибкость выдавали человека еще молодого. Сидел свободно, будто угловатый этот валун не нависал над краем ущелья, а место, на котором устроился незнакомец, не было крохотной наклонной площадкой. Ветер то стихал совсем, то вдруг просыпался, трепал длинные пряди, складки легкой одежды, грозил сбросить нахального гостя — но безуспешно.

— Ишь как угнездился… — пробурчал кто-то сзади Лиани.

— А не та ли это тварь, что тропы указывает?

Десятник возник, едва приподнимаясь над землей, будто гриб вырос:

— Что за байки снова? Ну-ка, сбейте его.

Лучники выпустили несколько стрел, порыв ветра подхватил их, относя в сторону.

Десятник выругался — словно и духи ущелья на стороне чужаков! Или они с собой своих привели? Может, и впрямь…

— Поправку на ветер!

Вновь неподвижным стал воздух. Сидевший повернулся к залегшим между глыб воинам Хинаи, помахал рукой в знак приветствия. Лиани заметил, что несколько солдат сделали охранный знак. А этот, на камне, похоже, с интересом наблюдал, как в него снова прицелились, и опять стрелы не долетели.

— Хватит, — сказал десятник, — Только теряем их зря.

— Нечисть просто так не убить и не ранить.