Все чаще снился дом, братья и сестры, и младшие, и старшие, которые уже завели свои семьи — будто бы все под одним кровом, как когда-то. Сны не были ни тревожными, ни особо радостными — просто жизнь, и просыпаться каждый раз было странно, словно ему добавили несколько лет или, напротив, стерли их из прошлого.

— Тут кто-то прошел… точнее, бежал.

Начали спускаться по склону.

— Посмотри-ка туда! — шепнул ему один из дозорных. В траве на склоне, почти у подножия, лежало что-то темное.

— Осмотри все наверху, а мы спустимся, — распорядился Лиани.

Находка оказалась совсем уж печальной. Мальчик лет десяти, бедно одетый; еще дышал, когда подошли дозорные, осторожно перевернули. Не жилец, голова разбита о камень.

— Он не сам упал, его скинули, — сказал следопыт, осмотрев место наверху. — Бросили с силой; если б сам потерял равновесие, куст помешал бы скатиться.

— Безнадежно, не донесем…

Лиани вспомнил, как целую вечность назад столкнул с обрыва девушку, чтобы спасти… но там было гораздо ниже, пологий склон, и густые заросли трав внизу. Тот, кто сделал такое с мальчиком, не хотел, чтобы он выжил. Не было бы этого камня, все равно легко шею сломать на склоне. Впрочем, может и наверняка убить не хотел; только нашли мальчика чудом, в одиночку и раненому — та же смерть…

Вот он пошевелился.

…Не сразу понял, что за темные пятна над ним нависли, но не испугался. Страх, спутник в дороге, от удара выскочил, рассеялся пылью. Перед глазами прояснилось немного, и ночь была яркой — Муха различил головные повязки, знаки на них. Свои. Еще ему что-то говорили, но слов он не разбирал.

В рот тоже набилась словно бы пакля, и не очень уверен, что именно говорит он сам, но надеялся, что поймут.

— Они обходят Сосновую с запада, — это сказать получилось лучше всего.

Встали перед внутренним взором страшные черные глаза без белков. Не хотел бы я еще раз такое увидеть, подумал Муха, и это была его последняя мысль.

На заставу они возвращались, словно по болоту — любой миг может стать последним. На всякий случай сошли с тропы; следопыты знали округу, как свои пять пальцев. Сова в отдалении ухала, протяжно и глухо; не охотилась, тосковала о чем-то. В траве по-прежнему потрескивали сверчки, шмыгали мыши — все, как и час назад, словно и не появилось в горах свежей могилы, словно не таился где-то рядом чужой отряд.

Не говорили, обменивались знаками — широкими, мелкие в темноте не увидишь даже под яркими звездами, а уж когда под сень деревьев вошли, тем более.

Леса тут были непростые, куда суровей, чем на холмах. И там-то Лиани разъезжал больше по дорогам, а тут поди еще разыщи хотя бы тропу, если сбился. Когда была зима, казалось светлее, просторнее; а теперь зазеленели орешник, ольха и клены, меж большими стволами вставал молодой подлесок: в нем за три шага мог спрятаться кто угодно.

Но, пока не начали приходить тревожные вести, любил этот лес, сейчас же всякое дерево таило угрозу.

— Надо увести людей с заставы, — сказал Лиани почти беззвучно.

— Приказа нет, — ответил другой следопыт.

— Я отдам как помощник Амая, мне отвечать.

— И мост, — так же почти одними губами добавил еще один спутник, — Разобрать надо. Если переправятся, плохо придется.

На рухэй наткнулись неожиданно. К счастью, и для них тоже; а вторым везением было встретить не весь отряд, а такую же группу разведчиков.

Если бы не слова мальчика, тут же следопыты Сосновой и остались бы, а так шли настороже, ловили малейший шорох. Как и те, другие. Столкнулись в ельнике, его было не обойти — слева обрыв, справа нагромождение валунов, и днем-то шею свернешь. Чужакам повезло меньше; они оказались ближе к валунам, там под ногами валялось камней в изобилии.

Но, верно, и вправду в предках у рухэй были рыси и росомахи, быстрые, хищные; одному из следопытов Сосновой лезвие тесака разрубило плечо, а другому едва не снесло полчерепа. Солдат, полуослепший от крови, сражаться больше не мог.

Чужой разведчик был высоким и гибким, он пригнулся, пытаясь обойти Лиани, прижать к каменной гряде его самого; клинок в руках был прямым, немного короче и шире — скорее тесак, а не сабля. Короче — это хорошо, но управлялся с ним сын росомахи лучше недавнего земельного стражника. Привык убивать.

Сперва Лиани только уклонялся, почти вслепую отбивая удары; железо лишь чуть поблескивало в темноте. Звенело. Под ногами трещали ветки, со всех сторон хвоя сыпалась. Кто-то сбоку вскрикнул — ранен или убит.

Удар, и еще, и еще. Колючая ветка хлестнула по щеке, ладно не по глазам.

Выбрались из ельника, стало светлее, немного свободнее.

Да, чужак был высоким, почти на голову выше Лиани — но он поскользнулся на камне, и их лица оказались рядом. Белки глаз блеснули, остального не успел разобрать — сабля Лиани прошла сверху вниз наискось, по шее. Чужак взмахнул руками, падая, и юноша тоже потерял равновесие, поскользнувшись на влажном мху, покрывающем камень.

Лиани не сразу понял, что своего противника он убил; чуть отдышавшись, поднялся, оглянулся.

Еще один разведчик рухэй получил по ноге саблей и свалился куда-то в щель между глыбами, в темноте не увидеть толком.

Двое против двоих.

Оставив раненого, чужаки растворились в ельнике; за это никто бы их не упрекнул. За помощью кинулись; некогда было ждать, пока подоспеет еще человек пятьдесят. Так что Лиани с товарищем подхватили своих раненых и поспешили к заставе.

Если мальчик не напутал со страху, врагов идет столько, что все равно не удержишь, крепость куда важнее и люди нужны там.

Сабля была в ножнах, но не привешена к поясу, на коленях лежала. Лиани смотрел на молочно-белый рассвет: снова поднялся туман. Тусклое все, в дымке, сумерки не хотят уходить; но все же туман помог. Чужие солдаты спешить не отважились.

Какой-никакой власти помощника офицера Амая хватило, чтобы увести людей — меньше десятка — с заставы. И на то, чтобы помогли перерезать веревки, связывавшие бревна моста.

Тут, в Сосновой, действия его одобрили. Выслали людей окончательно уничтожить мост.

А один из раненых умер еще на заставе…

Своего-то раненого рухэй забрали из ельника, или как? Забрали, наверное, им каждый человек важен. Как и в Сосновой. Не стоит обольщаться, что один к одному. Следопыты были опытными, а Лиани просто повезло, хотя и он лучше новобранцев держит саблю.

Теперь командиры собрались, решали, что делать, ворота закрыты, солдаты на стенах — ждут. Хотя прямо сейчас чужаки не появятся, им еще долго обходить ущелье. Разве что летать умеют, или вроде тумана, подниматься в воздух и плыть седыми клочьями.

Все готово на всякий случай, Лиани сидит, ждет приказа, хотя мог бы пойти отдохнуть после бессонной ночи, пока есть время. Или к молодым солдатам пойти, поговорить с ними. Но слов сейчас нет для них, потом, может, найдутся.

Подошел десятник, немолодой уже, успевший побывать в схватках в крепости Ожерелья. Он всегда обращался к юноше покровительственно — и без разницы, что того поставили выше на статусной лестнице.

— Слыхал, ты раньше служил в земельных?

— Было, — коротко ответил Лиани.

— Это ведь ты укокошил ихнего разведчика?

— Я.

— Не приходилось тебе еще убивать? — спросил десятник с некоторым сочувствием.

— Нет.

— Привыкнешь.

— Придется…

Не доводилось, хотя были стычки с бандитами. Но мало кто из них сопротивлялся всерьез, быстро сдавались — кроме того, темного, с носом как клюв. Его потом долго «вороном» промеж себя называли, когда вспоминали. Этот разбойник дрался как бешеный, сперва ножом, потом выхватил у одного из земельных саблю. А потом, в сарай загнанный — вилами. Его тоже не убили, ранили только — но не довезли живым. Рана оказалась серьезной. Но ее нанес другой, не Лиани.

А десятник неправильно понял.

Об убитом он подумать и не успел — торопились к заставе, потом разбирались с мостом. Раньше бы, наверное, места себе не находил…