— Что?

Нейт среагировал, моргнул. Целую долю секунды его глаза не излучали мертвенное зарево.

— От неё осталась рука. Только рука, больше ничего.

Леони ткнула пальцем перед собой, то ли в лежащего на очень пустой, без единой травинки, земле Дрейка, то ли в застывшего рядом плакальщика.

— Ты это всё устроил, верно? Ты в центре этой чёртовой бури. Луча. Хрен знает, как назвать эту штуку и, клянусь, понятия не имею, как ты всё устроил. Просто хватит, прекрати.

Лицо у Нейта было грязным, как в тот день, когда они нашли его в развалинах, и почти настолько же измождённым. Неровные светлые линии на щеках выдавали слёзы.

— Я не уйду без Дрейка.

— Нейт, он мёртв. Прости.

Её собственный голос стал хриплым и дрожащим, а ещё было мокро под веками — даже под тем, где теперь пустота.

— Он мёртв, слышишь? Та хреновина убила его, Монстр её натравил или ещё кто — не знаю. Мёртв. Не вернёшь. Давай, вылазь отсюда, может, придумаем, как отомстить, выясним, что за херня там творилась. Но оставь Дрейка, ему не поможешь!

Она наклонилась и ткнула тело, чтобы убедиться и убедить.

— Он уже окоченел, Нейт. Ты упрямый, но не тупой. Признай.

Нейт опустил голову; это было хорошо и плохо по одной и той же причине: Леони не видела его глаз.

Нож вошёл глубже в подреберье; на землю сорвалось несколько клубков алой пены. Леони подумала о пневмотораксе. Нейт присоединится к Дрейку, если они отсюда не выберутся, помимо всего прочего.

— Пойдём, — в очередной раз проговорила она, протянув бионическую руку, покрытую разноцветными рисунками. Свою «запчасть» Леони называла «лучшая часть меня».

Нейт ответил аналогичным жестом. Искусственные нервы сообщили о выплеске электростатики.

Леони закричала: удар отбросил её на несколько метров. Небо и трава перекувырнулись, колючие лепестки хлестнули по и без того больному глазу. Это было до одури похоже на битву с трёхрукой тварью, только сейчас откуда-то выскочил смешной и нелепый в своём жёлтом костюме Таннер. Холщовую сумку он набросил на Нейта.

— Попался, алад! — заорал Таннер, но спустя мгновение выругался. Пустое нутро сумки виновато раззявилось в его руках.

Нейт и Дрейк пропали. Мир осыпался кусками разбитого стекла.

«Можно только мне ничего больше не отрезать и не выкалывать», — подумала Леони.

Таннер стоял с открытым «рюкзаком»: она различила очертания Кислотной Бабки и спокойное голубое небо. Буря утихла.

Дурное место, пожарище, большая дыра — все эти определения цеплялись за память, когда Шон думал о бывшем лагере. Мысли описывали круг и возвращались к Айке. Она убила этого типа — зачем?

Она просила, чтобы отыскали девочку со светом, она знала про эту Хезер. Хезер устроила бойню. Может, она была экспериментом, примерно как та трёхрукая штука, которая убила Дрейка. «Умники», как их называла Леони, далеко не всегда выигрывали в своих азартных играх, а вот ставки любили задирать повыше; как правило — чьи-то жизни.

Айка — одна из них. Он ей доверял.

Она его использовала, иначе откуда Дрейк получил бы точные координаты.

Слишком сложный заговор, признавал даже сам Шон, и несколько раз, ловя растерянные взгляды спасшей его девушки, был готов всё бросить и пойти мириться. Прости, я идиот. Прости, я видел какую-то странную хреновину.

Он сдерживал этот порыв. Обустраивал какое-то убежище на берегу всегда одинаково гостеприимной и равнодушной реки. Смастерил из камыша обувь и удочку, ловил блестящую жирную рыбу, тут её всегда много водилось, она клевала на пустой крючок из какого-то куска проволоки. Так прошёл день или два, а потом Айка и Рысь вдвоём отправились к лагерю, на место большой смерти, и Шон плюнул сначала в воду — едва не попал в рыбину, которая как раз подплыла и тупо таращилась из прозрачной воды — а потом вслед им обеим.

Но пошёл за ними — куда бы он делся. Снова к пепелищу, к пожарищу, большой дыре, к месту смерти, к дурному месту. Шону казалось, что теперь был черёд Айки не замечать его — то ли демонстративно, то ли взаправду, она несколько раз оборачивалась, вряд ли совсем уж не видела. Рапторов учили ловить безмозглых тварей, да и рейдеры не очень-то умели прятаться, так что иллюзий по поводу своих талантов Шон не строил. Однако она ускоряла шаг, пытаясь догнать свою спутницу.

Рысь держалась впереди. Айка её окликнула несколько раз. Они обе добрались к месту, где стояла палатка, гордо называемая «шатром вожака» — и это осознание едва не вывернуло наизнанку. Шон вновь увидел и гниющие тела, и сгоревшие кости; его камышовые «подошвы» мягко ударялись о мясные останки, скрипели на пепле, чуть скользили на пластике, железе, оплавленных кусках того, что было их жизнью.

Он поскользнулся примерно там же, где Айка. Девушки уже ушли вперёд, солнце било в глаза, превращая фигуры в чёрные силуэты, словно бы тоже сгоревшие вместе с остальными. Густой запах смерти заставлял желудок скручиваться, Шон радовался, что не успел сегодня поймать рыбу и съесть её.

Девушки остановились. Кажется, Рысь нырнула в кучу горелого мусора — бывшую их с Айкой палатку. Сама Айка стояла рядом, а потом пронзительно закричала, вновь оступилась и упала, пятилась и ползла. Шон выругался, кинулся к ней. Камышовая подошва отвалилась, он завяз в пепле. Нога провалилась в какую-то яму. Шон высвободил её не сразу, потерял несколько секунд — и прямо на его глазах Айка и Рысь исчезли.

— Какого…

Он откинул тряпку, которая прятала то, что нашли девушки. Разорву голыми руками, думал Шон. Впрочем, не такими уж и голыми — зелёные полосы снова располосовали кожу, теперь оно откликалось проще, всегда было рядом, всегда наготове.

Ничего.

Ничего и никого — только пустое пожарище, гора мертвецов — и он со своими лучащимися аладовым светом руками. Он рванул полуобгорелые тряпки, перевернул остатки лаборатории Айки. Железо звенело, перекатываясь — проволоки, шестерёнки, кусок разводного ключа, оплавленный до середины.

Ничего.

В лагере не было никаких телепортов, и всё же Айка и Рысь исчезли, будто кто-то невидимый вырвал их из реальности.

Шон хрипло засмеялся, а потом схватился за голову, и его хохот перешёл в вой.

— Мне кажется, ты перестаралась.

Две новых «водомерки» скользнули мимо Энди, не обращая на него никакого внимания. Щупы с присосками, деликатные лапы с чувствительными волосками, созданными на основе природных щетинок, тронули неподвижное тело.

— Он жив.

Дана пожала плечами, это выглядело, как короткая вспышка в ритме азбуки Морзе.

Водомерки выбросили из матово-серебристых брюшков стрекала паутины-регенеранта. Коагулянты, коллагеномодификаторы, стимуляторы, сверху — вишенка в коктейле, — немного обезболивающего и успокаивающего. Сгоревшая водомерка валялась рядом, прижав к обугленным грудным щиткам тонкие лапки. Чуть поодаль распласталась «бабочка». Оба дрона не подлежали восстановлению.

Новые водомерки трогали и обнимали Сорена и в первую очередь закрыли его обожжённое лицо — ниже верхней губы всё превратилось в сплошную красно-коричневую корку, зубы торчали поверх обугленной плоти. Язык вывалился и конвульсивно подёргивался. Водомерка аккуратно вправила его и впрыснула в полость рта бело-голубого коктейля на основе стволовых клеток с универсальной модификацией.

— Он будет восстанавливаться слишком долго, — Энди поджал губы. — Не ты ли говорила, что у нас нет времени? Он нам нужен.

— Знаю, — согласилась Дана, в её голосе не звучало и капли раскаяния или сожаления. Она положила руку на плечо брата. Тот вздохнул; он успел одеться, но всё равно ощущал себя перед сестрой обнажённым до костей. И, глядя на Сорена, представлял себя на его месте — сколько раз он переживал подобное? Тысячу? Десятки тысяч? У того регенерация ещё не достигла его собственного уровня и, может, никогда не достигнет.

— Теперь он никуда не денется.