Сейчас на соседней стене мелькало море. Картинка заставляла думать об Аквэе, полисе-пузыре на дне океана, и о близнецах Юнассонах, конечно.

«Чтоб их козовер драл».

Эркки Аро стоял впереди, Дрейк и Леони держались сзади. Выражение лица у Дрейка было таким мрачным, словно выпили последние краски, словно белый оттенок стал серым, цвета грязи под ногтями. Леони просто кривилась.

— Недопустимое поведение.

Нейт не слышал. Он смотрел в стену, на море. Наблюдал за ботом, который ничего ему не говорил, просто елозил по голому по пояс телу, проверял синяки, сломанные рёбра, обновлял регенерационное подключение. Сам механизм, вмонтированный прямо в стену, пискляво отмерял вполне нормальный пульс и обещал, что жить Нейт точно будет; тот и сам думал — от разбитой рожи и пары трещин в рёбрах ещё никто не помер.

— Недостойное раптора, недостойное охотника. Отвратительное.

Одно утешало — близнецы на соседних койках уже получили своё. Энни с большим пластырем через всё лицо демонстративно надела наушники и таращилась в потолок. Калеб укрылся тёмно-синим одеялом, завернулся, как в паучий кокон, и тоже делал вид, будто его происходящее не касается. Из кокона торчала розовая пятка, почему-то одна.

Аро уже час тут распинался. Тэсс Минджай, куратор Юнассонов, сидела с отсутствующим видом на пустующей койке. У неё шевелились губы, Нейт подозревал — вряд ли она вспоминает слова любимой песенки.

Да ладно, хватит уже. Недопустимое поведение, драться со своими — худшее, что можно вообразить, рапторы не проявляют агрессии даже к рейдерам, атакующим «черепах» — стараются отогнать, а не причинять вреда. Он нырнул аж в какую-то нефтяную липкую жижу древней истории, вспоминая войны до Катастрофы и то, что людей осталось слишком мало, «мы не можем позволить себе воевать друг с другом». У Нейта чесался язык заявить: да я и не воевал. Эти два придурка на меня напали, ну я ответил. Намяли друг другу бока. Ничего особенного.

Он бы и ляпнул, подумаешь; только Дрейк смотрел так мрачно, что от этого на языке делалось горше, чем от коагулянта, который ему влили дроиды, чтобы успокоить носовое кровотечение и срастить сломанные хрящи.

Аро здорово напоминал старейшину Гартона. Тот тоже любил набить сушёного тенелиста в свою камышовую трубку и завести нотацию часа на два, вспоминая все подвиги собственной молодости, из которых выходило, что он-де вот никогда бы такой дурости не выкинул, не то, что некоторые. Гартон был морщинистый, с обвисшими брылями, тёмно-коричневая кожа будто покрыта ржавчиной, и всё равно от сходства отделаться не получалось, Нейт едва не фыркал в кулак.

Потом подсоединилась доктор, которая сообщила: «Состояние стабильное». Субедар Аро словно спохватился.

— Исключительная ситуация, — сказал он. — Многие сказали бы, что тебя, сипай Уиллс, необходимо вовсе лишить звания и чина. Но мы не можем выгонять обученных рапторов, тем более что най-рисалдар Норт и най-рисалдар Триш неоднократно сообщали о твоих успехах. К сожалению, и оставить тебя в наших рядах не представляется возможным. Ты будешь направлен в Ирай, на центральную базу рапторов, где тебе подберут подходящую часть.

До сих пор Нейт то в потолок смотрел — пятно там никуда не делось, между прочим, старое доброе пятно, — то на фальшивые синие с белыми «барашками» волны — от этого зрелища начинало слегка мутить, — то вообще на дроида. Он не сразу понял, что именно сказал субедар Аро, и не по уставу переспросил:

— Чё?

— Отправят тебя в Ирай, вот чё, — не выдержала Леони. — Там научат хорошим манерам и сунут куда-нибудь в бизонью…

— Най-рисалдар Триш.

— Прошу простить, субедар Аро.

Нейт задохнулся. Кисловато-горький привкус лекарства разлился во рту заново, и снова запахло железом, он то ли язык прикусил, то ли открылась «старая рана».

— Но… я не хочу. Дрейк говорил, мы в Лакос, и…

Он зло обернулся на близнецов. Аро перехватил взгляд.

— Юнассоны будут наказаны аналогично, про это не беспокойся. Однако их вина не снимает с тебя ответственности.

— Чёрт. Простите. Я не хотел, то есть… я просто думал, ну…

«Отбиться. Как от Такера».

Теперь в носу ещё и щипало.

— Простите, — повторил Нейт.

— Решение обжалованию не подлежит.

Нейт опустил голову. В сердце или животе стало холодно, а пальцы мокрыми, и глаза тоже. Он не решался посмотреть ни на Дрейка, ни на Леони, особенно на Дрейка.

«Как же так, мы же собирались в Лакос. Искать этого Монстра. Искать древние тайны аладов и прошлого мира».

Он подумал о кукле, которую прихватил талисманом и прицепил в своём рапторе. Наверняка механизм заберут. Потом, после нового обучения в полисе Ирае, выдадут новый, но это будет не скоро, через год или два. О подобных наказаниях Дрейк рассказывал: рапторов не могут просто выставить прочь, потому что способности-то всё равно нужны, трибунал — редкость (возможно, он ждёт Монстра, того, кто убил несколько десятков невинных горожан, добавлял Дрейк с искренней печалью в голосе). Выставить из части, отобрать «свой» механизм, отправить на переподготовку с понижением в звании — другое дело.

Дрейк тяжело дышал рядом, сопел, как больной козовер. Нейт шмыгнул носом.

— Так точно, субедар Аро. Сипай Уиллс с приказом ознакомлен.

Рука лежала под стеклом. На уровне плечевого сустава открытая мякоть была ярко-красная, артерии и вены соединялись прозрачными трубками, по которым совершался полноценный двойной круг кровообращения. «Кормил» руку цилиндр окружностью в полметра, установленный рядом со стеклянной камерой. Монитор с показаниями крепился на «животе» цилиндра, управлялся саккадными движениями — можно было открыть показатели пульса, сатурации кислородом, мускульной реакции.

— Смотрите, Таннер, — Сорен постучал затянутыми в пластиковую перчатку костяшками по стеклу, словно ожидая, что рука сожмётся в ответ. — Нервные окончания больше не пытаются разбежаться вдоль и поперёк, заменить собой соединительную ткань, поперечно-полосатую мускулатуру и даже остеобласты. Оно стабилизировалось.

— Да?

Таннер отвернулся от повисшего в воздухе трёхмерного монитора с графиком. Встал он с грохотом: пластиковый стул проехался по кафельной плитке пола. В глубине лаборатории вопросительно зажглась и погасла оранжевая лампочка реакции на громкие звуки и «несанкционированные» движения.

Сорен помахал Таннеру. Тот дёрнул плечом и подошёл ближе — долговязый, почти нелепый в своих очках. Этот древний артефакт носили немногие, ведь гораздо проще поставить себе имплант, вырастить новые ткани вместо подверженных миопии.

«Элегантная старомодность, так это называется», — подумал Сорен и повторил свой жест, заставляя руку пошевелить пальцами — совершенно рефлекторно, но она как будто и впрямь понимала, ощущала, реагировала на вибрацию.

— Вы очистили его от мутаций, — сказал Таннер.

— Мы, — Сорен себя считал честным человеком. Без его экспериментов ничего не вышло бы. Без «зародышей» Таннера и его маленьких уродливых тварей, что томились в автоклавах, без искр-сердцевины зелёного света — не столь невыносимо-яркого, как настоящие алады, но настоящих Сорен не видел. — Я отделил один из… органоидов Кэррола. Он сейчас похож на какое-то одноклеточное, вроде инфузории с ложноножками, вот её-то я и забрал. А «почистила» зелёная штука. Занятно, правда?

Таннер наклонился над «аквариумом». Бросил взгляд на монитор, цилиндр послушно показал статистику и состояние.

— Нервная ткань стабилизируется…

— Верно. А в ваших опытах «ужасное сияние» выжигало из бедных нерождённых эмбрионов всё, до последнего синаптического ответвления, так?

Таннер кивнул.

— Ну вот, — Сорен широко улыбнулся. — Мне кажется, нам удалось подружиться.

Таннер немного отстранился, посмотрел сверху вниз — долговязая тощая каланча, беззлобно подумал Сорен, испытывая искушение потрепать «дорогого коллегу» по плечу, — но потом кивнул вполне миролюбиво.