— Ты здесь главный? — задал он вопрос Кинуру грубым басом. — Имя мне Аазидар, и я буду последним, что ты увидишь!

Кинур не стал тратить время на слова. Сказать по правде, ему стало не по себе, и он выкрикнул слова благословления. Щит и меч его засияли и рыцарь сделал шаг веры в сторону своей смерти.

Демон взревел, опуская сразу два меча с двух сторон. Кинур закрылся от одного, рубанул мечом навстречу другой. Синяя вспышка на мгновение ослепила, а от удара меча о меч загудела рука до самого плеча. Кинур видел, как вырвался тяжеленный меч-бастард из руки демона, как он в недоумении уставился на пустую руку.

— Имя Тираэля вселяет ужас в сердца его врагов! — крикнул Кинур и кинулся вперёд.

Он рубанул с плеча и новая голубая вспышка расцвела в сознании. Боль была едва стерпима, но меч он свой не выронил. Второй бастард разлетелся на части, оставив в руке Аазидара лишь ручку. Демон ловко перекинул из левой нижней руки меч в правую верхнюю и рубанул сплеча, метя в голову. Кинур, будто по заученному, шагнул навстречу клинку и прингулся, делая выпад. Меч просвистел над головой, лишь вскользь задев шлем. Но и выпад цели не достиг, его Аазидар отбил латной перчаткой, взмахивая левой верхней рукой.

Кинур едва успел поставить щит. Ещё одна синяя вспышка, и клинок меча гнётся под тупым углом, но и Кинур скорчился тогда от боли, едва не завалившись на бок. Броня потухла, меч так же превратился в обычный кусок железа, щит вмяло, однако рыцарь был намерен продолжать бой, удобнее перехватив рукоять меча.

Демон решил иначе: отпрыгнув в сторону он взревел. Взмах могучих крыльев поднял его в воздух, а рокот поднялся над полем.

Демоны бросали копья и мечи и спасались бегством. Рыцари преследовали их до самой опушки леса, а после долго ещё искали своих убитых и раненых. В тот славный день их стало сорок семь, но то была славная победа.

На поле боя выехала Радя, верхом на вороном жеребце, подъехала к Кинуру, что склонился над погибшим с ужасной рваной ранов в районе шеи. Он оторвался от кровавого ужаса, посмотрел на неё, а она улыбнулась ему:

— Достойна победа ордена, не так ли, гроссмейстер Кинур де Банис? Взрастающая сила Лазурных Мечей поставит наших врагов на колени если не сегодня, то обязательно завтра.

И эти её слова до сих пор звучали в его сознании. «Сила Лазурных Мечей поставит наших врагов на колени», — слова лидера, безмерно преданного Аленою и понимающего суть вещей. Хочешь мира — готовься к войне.

И словно другой человек: «Нас защитит стена», — в словах сквозит неверие, страх и желание спрятаться. Когда же она стала такой? Когда из сурового солдата, которой он её помнил, превратилась в мягкотелого крестьянина, готового отсидеться в погребе, лишь бы его не трогали и всё оставалось как есть? И может быть они с Йеном всё же заодно?

Никогда не пускай в дела державы людей со стороны, — запоздало подумал Кинур, вспоминая сморщенное лицо старосты АнНуриен Юндил.

И ежели это так, ежели Йен пытается влезть в их с Радей дела, а Радя ему ещё и потакает, то другого пути нет. Кинур думал и обдумывал, и не нравилась ему эта идея, но не место мягкотелой девушке из грязного селянского сброда, которая потакает желаниям всех окружающих, на троне правителя Аленоя. И ежели нужно занять это место ему, Кинуру, на благо всех, чтобы создать движение, не погрязнув в однообразном сером ничего не делании, пусть даже занять это место и силой — он готов это сделать, на благо Аленоя и всех его жителей.

Каждый вечер Эдмунд ждал Радю и Йена в таверне, и каждый день сидел там один. Не то, чтобы компания самого себя ему не нравилась, но он начинал переживать, что же там такого случилось, что ни Радя, ни Григо не показывались в этом месте, куда они любили наведоваться если не каждый вечер, то через вечер.

Но Эдмунд бы терпелив. К тому же его распирало от любопытства, поэтому своим привычкам он не изменял, и в итоге был вознаграждён. В таверну гуськом зашла целая толпа, все в плащах накинутых на лица — не узнать. Лишь когда они принялись подсаживаться к столу Эдмунда и, ко всему прочему, двое крепких мужиков подтащили к ним ещё один стол, Эдмунд понял, кто есть кто.

Напротив него села Радя, слева разместился Йен, справа от Эдмунда уселся Трума, хмуро посматривая в сторону пьяных завываний из-за широких орочьих плеч.

Справа от Ради уселась красотка с золотистыми волосами и большой грудью, выпирающей из-под корсета. Портила её лицо лишь большая выпирающая родинка на носу, но острый подбородок, пухлые губки и тыковки-груди более чем скрадывали этот незначительный недостаток — это была Гертруда де Штольнбах собственной персоной — поставщик бумаги и новостей в самые дальние уголки Аленоя.

Напротив Йена сел Милфорт Ядковский, вместе с Йеном придумывал для Аленоя деньги и в его честь названа вторая номиналу валюта — Милфорт. Для маленьких денег Йенин, дальше Йен, после Милфорт и завершает это шествие Натис. Пухлый и добрый дядечка со слезливыми глазками, большим носом и лысиной почти до затылка, сложил свои пухлые ручки перед собой и мирно улыбался, переводя взгляд с Ради на Гертруду.

— Как твой голос? — обратился Эдмунд к Труме.

— Я с вами пить больше не буду, — надулся полуэльф, сложив руки на груди. Говорил он всё так же с хрипотцой, но уже хотя бы говорил.

Радя подняла бровь:

— Тебя никто не заставлял отбирать у бедолаги лютню и перекрикивать орков.

Трума покраснел и отвернулся, всё ещё бросая нервные взгляды на угол, из которого раздавались невнятные вопли.

— Как дела, подружка? — улыбнулась наконец Гертруда, обращаясь к Раде.

— Да вот, как видишь, — буркнула она, указывая на Йена. — Если бы не он, считай и не узнала бы о том, что налог на благо нашей великой армии хотят ввести.

— И всё же я не пойму, что в этом плохого? — подал голос Эдмунд. — Всё же пойдёт на благо, как гроссмейстер и говорит, он ведь не врёт.

— Да нет, как раз-таки не очень во благо, — перевёл свои слезящиеся глазки на Эдмунда Милфорт. — Понимаешь, контролируемая инфляция необходима для того, чтобы ввести необходимую массу денежных средств, чтобы иметь больше шансов на стабилизацию курса. Кинур же хочет уменьшить фактическое количество денежных средств на душу населения, создав искусственную дефляцию, а судя по разговорам, пускать в оборот их не собирается в ближайшее время, а значит это будут деньги, просто изъятые из оборота.

Оборот, деньги, дефляция, инфляция.

— Ничего не понял, — нахмурился Эдмунд.

Милфорт открыл было рот, но не успел ничего сказать.

— Мы уезжаем в скором времени, — заявила Радя, обращаясь к Эдмунду и тот вновь провалился в её бездонных карих глазах. — И Кинур тоже, и может быть ты. Если не уедешь (я ж не знаю, что там в ордене у вас), то следи пожалуйста, чтоб ваши сильно не бесчинствовали.

— Да такое ж бесчинствовали, госпожа Натис! — принялся возмущаться Эдмунд.

— А на прошлой пятерне кто лавку Таврику развалил и ещё тумаков навесить грозился? — прозвучал справа голос Трумы, который в конце дал петуха и полуэльф принялся прочищать горло.

Эдмунд принялся краснеть от стыда за весь орден.

— Не суди по себе, — улыбнулась ему Радя. — Ты хороший человек, но людей в орден берут прямо с улицы. А они могут быть ворами, насильниками, убийцами, просто бесчестным сбродом, который может меч держать. Вначале их нужно обучить: неофит, оруженосец, сквайр, а после лишь рыцарь. Верно?

— Верно, — с огнём в голосе согласился он.

— А у вас так есть?

Эдмунд растерялся. Он об этом не думал. Ведь он сам стал рыцарем, побыв в роли оруженосца два дня и ни дня не был сквайром.

Им принесли еду и выпивку. Трума сразу отставил свою кружку, отодвинув её на середину стола и попросив воду. Склонившись каждый над своей тарелкой все усиленно жевали. Эдмунд всё ждал, когда Йен начнёт дремать и нести всякую чушь, но старик был немного на взводе.