— Эд, а это важно? То, что ты сейчас рассказываешь. Это имеет отношение к нашим… м-м-м… проблемам?

— Да, конечно. Иначе я не стал бы рассказывать.

— Ладно, давай.

— Есть два типа людей. Одни просчитывают каждый шаг: в какую сторону идти, как себя обезопасить, куда поставить ногу, чтобы не оступиться. Трусы и неудачники, проще говоря. А другие живут и радуются, как будто знают, что ничего плохого с ними не случится.

— Это глупо. С каждым человеком может случиться что-то плохое, никто же не застрахован, — сказала Даша.

Эд улыбнулся, кинул воробьям последние вафельные крошки и отряхнул колени.

— Да, никто не застрахован, но некоторые умеют об этом забывать. Ну, знаешь, танцуй так, как будто никто тебя не видит, живи так, как будто никогда не умрёшь? Вся эта философия. Я согласен, это глупо и местами даже опасно, но в целом это свободная жизнь, а не пресная рутина, как у остальных. У меня, например.

 — Это у тебя-то рутина? Эд, у тебя интересная жизнь! Ты же не в бухгалтерии штаны протираешь.

— Даша, ты путаешь интерес и ответственность, а это разные вещи. Диаметрально противоположные. Знать, что твоя ошибка может угробить триста человек, — это не интересно, не свободно и не весело. Это угнетает.

— Ты всегда можешь устроиться в ресторан, где будешь радостно и весело жарить котлеты.

— Могу, но дело же не в профессии. В ресторане тоже можно угробить триста человек. Дело в том, что у тебя в голове. Или ты унылая серость, или живёшь на всю катушку: делаешь, что тебе хочется, дружишь с тем, кто нравится, трахаешь не того, кто доступен, а кого сам выбрал.

— Ну понятно! Это была смелая, свободная духом и харизматичная девушка, поэтому ты на неё запал.

Эд посмотрел ей в глаза. Сказал с нажимом:

— Нет. «Запал» — слишком легковесное слово. Я влюбился. Потерял голову. Сошёл с ума.

— А она тебе отказала, — злорадно припечатала Даша.

Ей надоело слушать дифирамбы в адрес другой женщины, предположительно бывшей супруги Оленева. Узнать подробности Эдикиной первой любви было любопытно, но он пел ей осанну так, словно до сих пор не мог забыть.

— Почему отказала? Нет, она меня поцеловала, разделась и легла со мной в постель. И после этого моя пресная рутинная жизнь внезапно обрела смысл. Извини за пафос.

— Какой смысл в шестнадцать лет? — пробормотала Даша, пытаясь уложить в голове новую шокирующую информацию. Они что, спали?!

— Почему в шестнадцать? — удивился Эд. — Мне было двадцать восемь.

Даша повернулась к Эду и спросила:

— Ты сейчас о чём?

— Я о нас. Я понимаю, что ты на меня злишься, и ни о чём не прошу. Я просто хочу, чтобы ты знала: я очень сильно тебя люблю. Я сделаю всё, чтобы вернуть твоё доверие и заслужить твою любовь. — Он погладил её по щеке кончиками пальцев. — Слушай, мне пора на работу. Двести седьмой из Усинска посадят без меня, но через сорок минут мне надо отправить его обратно. Так что я поехал, ладно?

Эд встал и вывел велосипед из-за скамейки. Легко перекинул ногу через раму, оттолкнулся и спросил:

— Увидимся?

— Угу, — задумчиво кивнула Даша.

Невероятно, что со стороны она выглядит как свободная и счастливая личность, которая трахается с кем хочет. В бассейне много кто кричит и смеётся — это не повод записывать всех в прирождённые счастливчики. Может быть, всё совсем наоборот.

Даша дошагала до общежития и поднялась по лестнице. Отперла старым, отполированным множеством рук, ключом дверь в свою комнатушку. Она всегда считала себя слабовольным человеком, плывущим по течению: в детстве она слушалась родителей и бабушек с дедушками, в садике и школе — воспитателей и учителей, на работе — начальников. Никогда не бунтовала, не шла против системы, не лезла на баррикады. Удивительно, что кто-то счёл её характер упрямым, поведение смелым, а жизнь свободной. Она в глазах кого-то не унылая серость, а яркая личность — ну надо же! Это льстило, но в это трудно было поверить.

Вечером голод погнал её в аэропорт: когда под боком буфет с пирожками и киоски с чипсами, шоколадками и прочим пищевым мусором, трудно заставить себя готовить дома. К тому же можно поглазеть на прилетающие самолёты.

Она попала между рейсами: питерский самолёт давно улетел, а московский ожидался через полчаса. Табло прилёта светилось пустыми неоново-голубыми строчками, немногочисленные пассажиры бродили около расписания и газетного киоска. Даже таксисты куда-то подевались. Скучающий полицейский проводил Дашу длинным заинтересованным взглядом.

Даша купила в буфете пирожок с мясом, пирожок с картофелем и пирожок с яйцом и зелёным луком. Всего три штучки: на ночь есть вредно. Вдобавок купила стакан чая с лимоном. Немного подумала и купила ванильный коктейль. Держа покупки в обеих руках, поднялась в зал ожидания на втором этаже. Верхний свет был выключен, зал освещался только фонарями с лётного поля. Даша устроилась на креслах, развёрнутых к стеклянной стене. Ей всегда нравилось тут сидеть и смотреть из темноты на освещённую взлётно-посадочную полосу. Это было похоже на театр, где она ни разу не была.

Она постелила на соседнее кресло полиэтиленовый пакет и разложила еду. Помешала соломинкой густой коктейль, подёргала чайный пакетик за верёвочку.

Где-то сзади, около лестницы, рассмеялась женщина — тем особенным смехом, который предназначен мужчине, — мелодичным и завлекающим. Даша раздражённо обернулась, высматривая парочку. Если они тоже захотят сидеть у окна, то наверняка испортят ей ужин своими поцелуями, причмокиваниями и перешёптываниями. Придётся куда-нибудь пересаживаться или идти за столик в буфет. И тогда она пропустит «представление» — посадку московского самолёта.

— Спасибо, Матвей, за предложение, я с радостью им воспользуюсь. Сегодня ночью не получится, но завтра я в полном твоём распоряжении, — сказала женщина и снова рассмеялась. — До самого утра.

От имени «Матвей» сердце Даши подпрыгнуло, как вспугнутый кузнечик. Она прищурилась и угадала по силуэту Оленева. Его широкие плечи, его прямой выдающийся нос. Рядом с ним стояла стройная девушка в узкой юбке и туфлях на высоких каблуках. Слишком высоких для будничного вечера. Похоже, местная ночная бабочка. Раньше в аэропорту и у гостиницы их клубилось много, у них тут была точка, но в последние годы они перебрались куда-то подальше.

— До утра здоровья не хватит, — засмеялся Оленев, — но два-три захода сделаем. Позвони мне завтра.

И поцеловал её. Даша не увидела, куда именно: в губы или в щёку. Но он положил руки ей на плечи, притянул к себе (она качнулась на своих каблучищах) и поцеловал куда-то в районе лица. Дашин кузнечик заверещал и сдох. Она сползла по пластиковому креслу и закрыла лицо руками. У Оленева была женщина! Он занимался с ней сексом! Несколько раз за ночь!

Ну, разумеется, занимался. Он не хотел завязывать серьёзных отношений, боясь совершить очередную ошибку, но несерьёзных встреч наверняка не избегал. Он ещё не стар, он холост, у него потребности…

— Комарова? — раздался голос сверху. — Что за одинокий пикник на обочине?

Она открыла глаза. Оленев нависал над ней, разглядывая пирожки. Ей почудился в его глазах голодный блеск. Наверное, не поел после работы.

— Почему одинокий? Вы вот пришли, — сказала Даша. — Угощайтесь: этот пирожок с мясом, этот — с картошкой, а этот — с яйцами.

Она думала, что он фыркнет и уйдёт, но Оленев присел рядом с импровизированной поляной.

— Можно я возьму с мясом? — спросил он нормальным человеческим тоном.

— Конечно! И вот чай берите, с лимоном. Вот коктейль.

Он откусил большой кусок и поинтересовался:

— «Секс на пляже»?

— Ванильный, — отрезала Даша.

По опыту она знала, что он может шутить и провоцировать её, но если она поддастся на провокацию и что-нибудь ляпнет, то ответная реакция может быть непредсказуемой. Как тогда, когда она спросила, почему Федя Стародубцев обвинил его в домогательствах.