Даша злилась всё сильнее. То, что она понимала мотивы Эда, не примиряло её с тем, как он поступил. И если на Нину Петровну она зла не держала (что взять с любящей матери?), то на Эда в душе росла обида. Она искренне хотела с ним дружить. Она строила честные отношения. Она не врала и не кривила душой, с самого начала предупредив, что увлечена другим мужчиной. А он скрывал от неё массу важных деталей. И не только о том, что знал её до знакомства.

Интересно, он когда-нибудь планировал рассказать ей о своей первой любви? А если вывести его на разговор? Может, тогда удастся узнать что-то новое про Оленева и его бывшую жену?

— Ну и что, что я не обращала на тебя внимания? Мог бы подойти и познакомиться. Вес мужчины не играет для меня большой роли, — солгала она.

— Я пытался, — Эд жадно затянулся, на пол упал столбик пепла, — но ты постоянно тусовалась со своей компанией. После бассейна вы пили коктейли в буфете, потом вместе шли на остановку. Иногда кто-то подвозил вас на машине. Прости, я не знал, что мне делать.

— Мог бы что-нибудь придумать. Я ведь не первое твоё увлечение?

Рука Эда дрогнула, но он справился с волнением.

— Не первое.

— И?

— И я решил обратиться за помощью к матери. — Нет, видимо, он не собирался рассказывать о прекрасной роковой женщине и двухгодичной депрессии. Он обходил эту тему с таким тщанием, с каким самолёт облетает грозовой фронт. — Можешь меня презирать, можешь ненавидеть, но я не нашёл другого способа приблизиться к тебе.

Даша ощутила, что её злость выдыхается. Эд выглядел таким потерянным и несчастным, что ей захотелось его пожалеть. Ладно, если он не готов делиться сокровенным, Даша не будет настаивать. В его жизни и так достаточно прессинга. Она пошутила:

— Ты мог бы написать мне письмо. Помнишь, как Татьяна написала Онегину: «Я к вам пишу — чего же боле?». Подсунул бы мне в карман, а я бы гадала, кому это я понравилась? Было бы весело.

На и без того бледном лице Эда проступила мертвенная белизна. Рыжие брови казались двумя красными мазками на белом холсте.

— Какое письмо… С чего ты взяла…

Огонёк сигареты заплясал в его руке. Он вытянул руку, чтобы затушить окурок в пепельнице, но промахнулся и затушил о глянцевую поверхность стола. И не заметил этого! Даша с изумлением наблюдала, как обычно аккуратный Усольцев вдавливает окурок в столешницу. Она коснулась его холодных пальцев, чтобы он прекратил портить мебель.

— Эд, что с тобой? Что я такого сказала?

Он словно очнулся от наваждения. Посмотрел неё больными глазами:

— Зачем ты пришла, Даша?

— Хотела узнать, как у тебя дела, — ответила она. — Я слышала, ты на работу не ходишь. Заболел?

Вряд ли он будет выяснять, от кого она это слышала.

— Нет, взял несколько дней в счёт отпуска. У нас же отпуск три месяца — надо как-то отгуливать.

— Понятно. Рада, что ты здоров. Пойду я, — Даша спрыгнула с табурета и направилась в прихожую.

Когда она надевала туфли, в спину прилетел тихий вопрос:

— Это всё из-за Оленева?

Она обернулась:

— А причём тут Оленев?

Эд подошёл к ней, подал плащ:

— Я не знаю, ты мне скажи.

— Эд, наши проблемы никак не связаны с Матвеем Ивановичем.

— Даша, у нас не было проблем, пока вы с Матвеем Ивановичем не слетали в командировку. Что между вами произошло? Ты думаешь, я слепой?

— У нас не было проблем, пока ты не стал трубить о наших отношениях на каждом углу! — взвилась Даша. — Я же тебе говорила, что не готова к чему-то серьёзному! Или ты думал, что твоя мама даст мне комнату в общежитии, и я сразу же в тебя влюблюсь? Из благодарности?

— Нет, я так не думал.

— Тогда какие ко мне претензии?!

— У меня нет претензий, просто мне показалось, что между тобой и Матвеем… — он не договорил фразу.

— Ничего между нами нет! — отрезала Даша. И вдруг вспомнила: — Да и быть не могло: он же гей! Ты же сам сказал, что он гей!

— Гей тоже может разбить сердце женщины.

Даша покачнулась и наступила на колесо велосипеда. Тот дзынькнул и поехал вдоль стены, заваливаясь набок, как раненое животное. Эд поймал его за раму и вымученно улыбнулся:

— Даша, я понимаю, что виноват перед тобой. Поверь, я очень раскаиваюсь. Об одном тебя прошу: не руби с плеча, дай мне шанс всё исправить. Ты даже не представляешь, насколько ты мне нужна. Я… Я схожу с ума, когда думаю, что потерял тебя…

Даша не стала ничего говорить, лишь кивнула. Не в том смысле, что даёт второй шанс, а в том что понимает раскаяние Эда и услышала его просьбу. Вышла во двор и вдохнула чистый воздух во всю глубину лёгких. Ей казалось, что она вырвалась из плена или избежала какой-то серьёзной опасности. Теперь она верила, что Эд лечился: было в его реакциях что-то нездоровое.

Не зря мать волновалась за сына.

Как всегда на севере, апрель выдался солнечным, но ветреным и зябким. В тесном офисе шпарили батареи, металлические жалюзи нагревались от солнца, а кондиционеров здесь никогда не было. Женщины надели летние платья и дружно прятали в шкафах тёплые колготы, в которых приходили на работу. Мужчины избавились от джемперов с пристёгнутыми погонами и перешли на форменные рубашки с короткими рукавами. Тоже, разумеется, с погонами. Оксана совсем осмелела и вырядилась в экстремальные мини-юбки, вызывая мужское восхищение, не переходившее, впрочем, границ приличий. Нина Петровна освежила седой «ёжик» пикантной фиолетовинкой и начала красить губы. Общее настроение было беззаботно-радостным, словно впереди всех ждал приятный сюрприз.

На волне этой тотальной весенней позитивности Даша купила пару блузочек со смелыми вырезами и обновила бельё. Специально ради Оленева. Когда они сидели друг напротив друга, обсуждая предстоящие платежи, он не мог видеть её бёдер или ног, зато отлично мог видеть грудь. Теперь эта грудь покоилась в соблазнительных кружевных чашечках, привлекая внимание всех в офисе, включая женщин. Всех, кроме Оленева. Он принципиально не смотрел Даше в декольте — только в глаза. Если бы она не знала, что он натурал, то решила бы, что он гей.

С течением времени их отношения потеряли враждебность, но до былой симпатии (не говоря уже про близкие контакты в небе и на земле) было далеко. Даша радовалась и тому, что он больше не рычит на неё. Но переходить обратно на «ты» не спешила. Так и называла его Матвеем Ивановичем, хотя ей претило называть на «вы» мужчину, член которого тёрся о её живот. Ей казалось, что после такого сближения «выкать» друг другу, — лицемерие.

Оленев пропадал в медсанчасти. Он проходил ВЛЭК и официально имел право на две недели отпуска, но на работе появлялся почти каждый день. Часто — без предупреждения. Даша караулила его у кабинета или ходила в секретарскую комнату к Оксане, откуда видна была служебная стоянка. Она выискивала среди дорогих машин старенький Оленевский «мерседес», пока не сообразила, что Оксана должна быть в курсе передвижений замдиректора. Даша принялась выпытывать секретную информацию.

— Ну, ты же понимаешь, — шептала Оксана, — директор меня убьёт, если узнает, что я сливаю медицинские данные.

— Ну, Оксаночка, я никому не разболтаю, клянусь! Просто мне нужно знать, когда он появляется в офисе. Мне надоело за ним бегать.

— Вот и не бегай. Не понимаю, чего ты на нём зациклилась. Ладно бы, нормальный мужик типа… — она подняла жёлтую пластиковую папочку, лежавшую на столе, и потрясла ею в воздухе: — типа Феди Стародубцева. Слова бы против не услышала!

— Так я же по работе, — ответила Даша, разглядывая приклеенный стикер на папочке.

На нём было написано: «Документы на увольнение. Подписать у ген.дир. и вернуть Стародубцеву».

— Да, конечно, по работе…

Оксана со вздохом нажала на кнопку — из принтера полез лист бумаги. Даша дождалась, пока он допечатается, выхватила из лотка и чмокнула Оксану в щёку: