Еще вчера ему казалось, что он понимает суть происходящего. Таинственные и могущественные силы разыгрывают свою партию. Некий следователь узнает лишнее и может внести в эту партию элемент непредсказуемости. Его резко одергивают, показав, насколько он уязвим. Логично? Логично.

Но чем больше Виктор над этим думал, тем менее логичной ему казалась подобная выкладка. Какой смысл убивать почти незнакомую ему женщину? Никто же не мог залезть к нему в голову и понять, что она стала ему дорога за такой короткий промежуток времени. Следовательно, для постороннего взгляда он просто снял на ночь какую-то барменшу. Смысла в ее убийстве не было никакого. Если только она изначально не была целью.

Но и тут не складывалось. Света спокойно гуляла по темным безлюдным уголкам своего парка, да еще под хмельком. Убить ее там, обставив как нападение насильника или грабителя, – и все дела.

Если же принять версию, что это средство давления на следователя, то зачем такие сложности? Это не сицилийская мафия, тут не станут голову коня в постель подсовывать. Проще и надежней ликвидировать саму угрозу в лице следователя, чем надеяться, что он поймет намек, испугается и отступится. Да, его убить сложнее и хлопотнее, чем барменшу. Он и сам мог оказать сопротивление, и нападение на следователя по особо важным делам могло привести к масштабному расследованию Следственным комитетом. «Легавые» крайне болезненно относятся к гибели кого-то из своих. Это для них дело чести. Но зато это какая-никакая, а гарантия результата. Тогда как столь грубое «предупреждение» вполне могло сработать с точностью до наоборот. Не остановить его, а разозлить.

Нет, тут что-то не то. Надо будет над этим хорошенько поразмыслить.

Макаров мысленно поставил галочку над этим пунктом и вернулся к разговору. Ольга как раз сделала паузу в рассказе и аккуратно размешивала сахар в кофе. Тонкая серебряная цепочка с маленьким аккуратным кулоном уютно устроилась в долине между двух небольших, но чертовски симпатичных полушарий. Макаров с трудом отвел взгляд от этого зрелища. С эстетической точки зрения все в Орловой было идеально.

Они встретились взглядами, и в темных глазах Ольги мелькнула усмешка. Виктор не смутился и улыбнулся в ответ. Если тебя не тянет забраться в койку к женщине, это вовсе не повод демонстрировать ей такое отношение. Ее это может сильно обидеть, даже если она всем видом показывает, как ей такой вариант противен. Тем более что Орлова ничего такого не изображала. Как бы не наоборот.

– Вы меня точно слушали? – поинтересовалась сибирячка. – У вас был несколько отсутствующий вид.

– Давай на «ты», – предложил Макаров. – Пафос дистанции хорош для изощренного флирта, но мешает продуктивной работе двух ищеек.

– Не возражаю.

– А насчет «слушал» – да, я могу одновременно слушать и думать о другом. Особенности организма. У вас за последний год при странных обстоятельствах погибло трое ученых серьезного уровня.

– Да. Но то, что обстоятельства были странными, мы поняли совсем недавно. Понимаете… понимаешь – понятие «серьезный ученый» обычно означает если не преклонный, то во всяком случае солидный возраст. Ну там инфаркты, инсульты и прочие дела. Но тут уходили из жизни люди чуть старше средних лет. Уходили совершенно разными способами. И связать эти смерти не пришло бы никому в голову.

– Почему?

– Потому что, во-первых, криминалом там и не пахло. Во-вторых, они работали в разных отраслях науки. Посуди сам. Михаил Андреевич Кречетов, 48 лет, химик, сбит на пешеходном переходе семнадцатилетней дурой, которая гнала на папином «Порше», обдолбанная вусмерть. Ростислав Леонидович Раппопорт, 64 года, доктор педагогических наук, разбился во время прыжка с парашютом.

– Что?

– Не удивляйся, у деда было под три сотни прыжков, здоровье, как у космонавта. По результатам следствия установлено – нарушение техники безопасности при укладке. Когда укладывали купола, была оттепель, ночью мороз, утром, когда пошли на прыжки, чуть ниже нуля. Парашюты хранились в неотапливаемом помещении, как и положено. Но опытный парашютист почему-то забыл учесть суточные колебания температуры с переходом нулевой отметки. В итоге влага, образовавшаяся на материи купола, за ночь примерзла, и это помешало куполу выйти штатно. Несчастный случай.

– А третий?

– Равиль Маратович Гайнутдинов, 55 лет, профессор криптографии, недельный запой, смерть от алкогольной интоксикации. Бухал давно, так что никого это не удивило.

– И как вы связали эти случаи?

Ольга покрутила на столе чашку с остывшим кофе.

– На самом деле – случайно. Хотелось бы, конечно, рассказать про свою невероятную проницательность, но не люблю врать. Эти дела вообще находились в разных «столах». По Кречетову работали дознаватели ГИБДД, Гайнутдинова освидетельствовал врач в присутствии участкового и отправил в морг. Только дед-прыгун оказался в поле зрения СКР, по нему я работала. Так вот, когда шифровальщик допился, его вдова, с которой он на пару зажигал, развернула бурную деятельность.

– Спецслужбы убили? – хмыкнул Макаров.

– Ага, яду в водку ему подмешали. Бегала по всем инстанциям, заявления в прокуратуру носила каждую неделю. Видимо, особую пенсию хотела выбить, как вдове павшего на боевом посту. А потом и до меня добралась.

– Это как?

– Как-то узнала, что дело «парашютиста» у меня. Откровенная психическая. Весь мозг мне выела. Уверяла, что ее муж и Раппопорт дружили и работали над одним изобретением, потому их и убили. Едва выпроводила ее.

– А потом решила все же проверить информацию…

– Именно. Хотя звучало изначально глупо. Алкаш и спортсмен, педагог и криптограф – что у них может быть общего? Оказалось, что общее имеется.

– И что же? – Макаров заинтересовался всерьез.

– Они оба, в одно время – с 84-го по 86-й год – работали в Москве, были откомандированы из своих институтов. В трудовых книжках на это время – пробел. Но при этом в архивах подписки о неразглашении.

– Не разглашении чего?

– Нет указаний. Но на бланках Министерства обороны.

– Оп-па, – Макаров даже откинулся на стуле. – А третий?

– Тут в чем-то сложнее, а в чем-то проще. Эти двое работали еще при СССР, там с архивами было четче, но и с секретностью жестче. Кречетов также одно время работал в Москве, химиком-лаборантом, в середине девяностых. По контракту с некоей фирмой под названием «Парус». Фирма частная, но вот заказы выполняла по контракту с тем же Минобороны.

– Не совсем с тем же, – задумчиво сказал Макаров.

– Ну да, страна другая. Только люди те же. Со стороны заказчика, естественно, доступа к документам нет. И фирмы-исполнителя давно уже не существует. А вот в архиве Кречетова я один договор нашла. Абсолютно порожняя бумага, общие слова, юридические термины. Из полезного только название проекта, над которым Кречетов работал – Три Дэ.

– Три Дэ? Он же химик, а не дизайнер.

Орлова на салфетке вывела «ЗД».

– Вот так выглядело. Три дэ или Зэ-Дэ – не знаю. Спросить не у кого.

– А на Кречетова как вышла?

– А вот тут интуиция. Когда выявилась связь двух мертвых профессоров, я решила раскинуть сеть пошире и загребла Кречетова.

– А потом еще шире…

– Угу. И зацепила ваши случаи.

– Ремезов Борис Леонидович, профессор Института мозга, обширный инфаркт, вызванный ошибкой в приеме лекарств, – закрыв глаза монотонным голосом начал говорить Макаров. – Раушенблюм Яков Ильич, видный теоретик нейрохирургии, утонул в подмосковном пансионате, хотя плавал, как дельфин. Коваленко Сергей Андреевич, доктор педагогических наук, как ваш Раппопорт, убит при уличном ограблении. Богосян Армен Арбакович, профессор социологии, пропал без вести. Ехал на собственном «Рендж Ровере» из Питера в Москву и исчез, машину нашли брошенной в Тверской области.

– Ремезов в то же время работал на Минобороны, его имя значилось в списке, где фигурировали мои покойнички. А Богосян был одним из совладельцев «Паруса». По остальным я из своего прекрасного далёка ничего найти не смогла. Но ставлю пачку баксов против узбекского сума, что мы и тут связь с Минобороны найдем.