К тому же начала болеть голова. Точнее, не то чтобы прямо болеть. Скорее, возникло тягостное неприятное ощущение, что голова его набита мокрым песком, тяжесть которого смещена к затылку. Плюс зуд в районе чертова шрамика на границе роста волос. Виктор уже начал понимать, что неприятные ощущения в районе шрама – это сигнал к проявлению каких-то необычных состояний. Но он еще не установил какие именно ощущения и к каким именно проявлениям ведут. А главное – не понимал, с чего вдруг эта то ли напасть, то ли дар, откуда он взялся и чем это грозит. Но на данный момент нужно по максимуму использовать то, что на него так неожиданно свалилось.

– Я в школе хорошо учился, уроки не прогуливал и всегда делал домашнее задание, – вяло отшутился Виктор.

– Но что означают следы паутины? – спросила Ирочка. – Не могли же жертву задушить веревкой из паутины? Слишком экзотично для наших широт.

Боль в затылке полыхнула лазерным лучом, резанув по казалось обнаженному мозгу. Полыхнула и тут же погасла, оставив после себя даже не эхо боли, а страх. Страх ее возвращения. Боль была такой короткой, что Виктор не успел даже охнуть. Только устало привалился спиной к стене, борясь с желанием попросить стул. Не хотел, чтобы его мгновенную слабость заметила Ирочка. И тем более – Мендель Джалилович Карпов, обладавший зоркостью Виннету и проницательностью Эркюля Пуаро. Бог знает, к каким выводам может прийти этот эскулап, предпочитающий общество мертвых компании живых.

– Это означает, Ирочка, – глухим голосом произнес Виктор, – что наш уважаемый эксперт все же немного ошибся в выводах.

– Это в каких же? – ревниво вскинулся Менделей.

– Это не веревка. Это именно струна.

– Струна? – Патологоанатом скептически хмыкнул. – Из паутины? Что за ерунда! Я, простите, как полагается еврейскому мальчику, с детства приучен к скрипке, будь она проклята, тогда как мои татарские корни гнали меня на футбольную площадку.

– А русские – в винный отдел? – слабо усмехнулся Макаров.

– А русские – на боксерский ринг, – гневно отмахнулся Карпов.

– И там я, чтоб вы знали, молодой человек, достиг определенных успехов. Так что поостерегитесь надо мной подшучивать. Мы, евреи, народ обидчивый, а мы, татары, народ горячий, и не позволим шутить над нами, русскими.

Ирочка завороженно следила за этими словесными эскападами, едва успевая отслеживать прихотливую логику «сына трех народов».

– Так вот, Витя! – в пылу полемики Карпов перешел на панибратское общение, что позволял себе только в минуту сильного душевного волнения, вызванного сомнениями в его компетентности. – Я много играл на скрипке. Я много слушал скрипку. Я знаю за скрипку, как Носов знает за футбол. То есть – всё. Из чего только не делают струны для скрипки! Из меди, латуни, стали, вольфрама, серебра, нейлона. Я даже видел, как один дурак сделал их из золота, хотя лучше бы сделал из дерева – звук был бы достойнее. Лучшие струны до сих пор делают из овечьих кишок. Хотя некоторые злые языки утверждают, что их тянут из кошачьих жил. Не кривитесь, девушка, на то они и злые языки, чтобы болтать ерунду. Так вот я никогда не слышал, чтобы струны делали из паутины. Это сказка!

– Тем не менее, Мендель Джалилович, вы ошибаетесь, – Виктора отпускало, и он старался говорить бодрее, чтобы Карпов ничего не заметил. – Да, паучьи струны – старая легенда. Но несколько лет назад один японец превратил эту легенду в быль. Осаки Сигеёси его зовут. Всю жизнь посвятил паукам и полимерам. На него работало триста паучих вида Nephila maculata. Знаете таких?

– Не то чтобы знаю, – пожал плечами патологоанатом. – Я же не зоолог и не арахнофил. Узнал, когда выяснял, что это за волокна.

– Забавные паучки, – улыбнулся Виктор. Знание у него возникло в голове само по себе, и теперь он пытался уверенным голосом озвучить то, чего не знал секунду назад. – Самые крупные из тех, что плетут паутину. Их еще называют гигантскими кругопрядами. Паучихи сплетают паутину до восьми метров в диаметре. В них даже птицы иногда попадаются. И, что характерно, выбраться не могут, хотя паучихам они не нужны – не по размеру добыча. Но такая вот прочная и эластичная у них паутина.

– И этот Сигеёси делал из их паутины струны? – все еще недоверчиво уточнил Карпов.

– Да. Сплетал паутинки по три тысячи штук в один жгутик. А потом из трех таких жгутиков сплетал саму струну. Эффект, говорят, был ошеломительный. Звук совершенно неповторимый.

– Век живи – век учись, – все еще недовольно пробормотал Менделей. – И ты хочешь сказать, что какой-то сумасшедший скрипач душит наших девчонок струнами из японской паутины? Впрочем, чего это я лезу в твою епархию. Ты же в мою не лезешь, правда? Ха-ха.

При слове «скрипач» Ирочка шевельнулась, будто хотела что-то вставить, но Виктор бросил на нее предостерегающий взгляд. И Ирочка, умничка, его поняла правильно и рот закрыла.

– Ирочка, могу я тебя попросить об одной услуге? – спросил Макаров, отталкиваясь от стены. Он уже практически пришел в себя.

– Конечно, Виктор Иванович, – с готовностью согласилась Ирочка.

– Подгони мою машину прямо к крыльцу. Я понимаю, что не положено и охрана начнет орать. Но я выйду буквально через пару секунд. А нам сейчас нельзя терять время.

Ирочка согласно кивнула и молча скрылась за дверью. Менделей с интересом ожидал продолжения. Не просто же так следак отправил из кабинета свидетеля, а сам остался.

– Мендель Джалилович, – вкрадчиво начал Виктор, подходя прямо к столу. Благо для этого понадобилось всего два шага – кабинет у Карпова по размерам больше напоминал обувную коробку. – Как вы относитесь к своему ученику Аркадию?

Лицо Менделея вытянулось. Он не ожидал разговора на эту тему и не сразу нашелся, что ответить.

– Хорошо, – усмехнулся Виктор, глядя прямо в глаза патологоанатому. – Скажу проще. Вы хотите, чтобы он остался при вас?

– Ну-у, – протянул Карпов, отводя глаза, – я не имел бы ничего против этого.

– Даже зная, что ваш ученик – предатель?

Глаза Менделея забегали. Он не понимал, чего хочет от него следак. Но потеря Аркаши для него была слишком болезненной. Он слишком многое отдал этому молодому способному дураку, который одним поступком загубил на корню всю свою карьеру. Теперь, когда сыновья разъехались, Аркаша ему их заменял. Он был его учеником. Его продолжением. Но что запросит этот человек взамен? Ведь за все надо платить – это Мендель Джалилович Карпов за свою непростую жизнь уяснил четко.

– Да, даже зная, что он предатель, хотя я не уверен, что это так, – хрипло подтвердил он, сжигая мосты.

– Я не буду поднимать шум по поводу того, что он слил информацию военным, – сказал Макаров.

– Но это уже не секрет, – уныло вздохнул Карпов.

– Это не секрет, но это слух, – холодно улыбнулся Виктор. – Но точно это знаю только я. Ну и вы с Аркашей. Какое-то время Аркаше придется побыть новобранцем. Улыбаться в ответ на оскорбления, стирать с пола плевки следователей. Ничего, он способный, справится. А дальше все зависит только от него.

– И что я буду должен вам? – Менделей сам не заметил, как перешел на «вы».

– Ничего, – пожал плечами Виктор. – Просто быть «моим человеком».

– Вашим человеком?

– Да. То есть работать, как и прежде. Вы же профессионал экстра-класса. Оставайтесь самим собой. Просто относитесь к моим просьбам… эээ… неформально. Будьте моим другом, как говорил незабвенный Дон Корлеоне.

Менделей криво усмехнулся. Его вербовали. Цинично и жестко. Причем вербовали на «интересе». Не шантажировали, не загоняли в угол. Просто предлагали взять то, что он и так хочет. Он может отказаться. Легко. Но тогда ему остается только добарабанить до пенсии пару лет и уйти на покой. Бессмысленный и безрезультатный.

– Я согласен, – вздохнул Менделей. – Где расписаться?

Виктор хохотнул, будто услышал удачную шутку.

– Мы же джентльмены, нам не нужны расписки.

Он двинулся к двери, но вдруг, остановился. «Вот оно», – подумал Менделей. И не ошибся.