– Мне пойти с тобой? – спрашиваю.

– Нет. Ведите себя тихо.

Сумрак уходит, и мы долго сидим в молчании и в темноте. Сказка начинает нервничать, вся эта ситуация сбивает ее с толку: только что мы обсуждали русалок и полеты, а сейчас Сумрак куда-то ушел и в воздухе повисло тяжелое ощущение угрозы. Она не понимает, что происходит, но чувствует что-то неладное. Кошка перемещается с перил на скамейку, подцепляет пальцем еще мягкий воск, стекший со свечки, и мнет его, скатывая в шарик. Пит замирает, застывает монументом и превращается в огромное ухо, пытающееся уловить чужой разговор. Пустырь стрекочет, от реки во все стороны разносится кваканье лягушек и, как бы я ни напрягал свой слух, мне не удается услышать ничего из того, что сейчас происходит возле Бункера. Не слышно ни единого голоса, и даже лай собак стих.

Очень трудно усидеть на месте, когда отъявленный мордоворот приходит по твою душу, но я не могу оставить эту троицу без присмотра, поэтому усилием воли заставляю себя сидеть смирно.

Пит не способен переносить тишину и бездействие, он осторожно открывает рюкзак, раздает всем пледы и булочки, разливает из термоса чай. Из моей чашки пахнет душистыми травами и, как ни странно, горячее питье приходится кстати. Наше напряженное молчаливое ожидание превращается в приятное светское мероприятие. К сожалению, Сумрак возвращается к самому концу чаепития и не успевает разделить его с нами.

– Питбуль? – спрашиваю я, когда он приближается.

Между нами завязывается славная дружеская беседа:

– Питбуль.

– Что он хотел?

– Твою голову, конечно.

– В каком виде не уточнил?

– Нет, прости, я упустил этот момент.

– И что ты ему ответил?

– Что сейчас его голова ко мне ближе и проще будет оторвать ее.

– И он ушел?

– Ушел.

– Иными словами мы нажили кровного врага?

– Похоже, что так и есть.

– Хреново.

– Ожидаемо.

Кошка с Питом переглядываются, – городские разборки им не по душе, а Питбуль может развернуть настоящую войну, пока не утолит свою жажду мести. Если, конечно, ему это удастся.

– Ты его не тронешь.

Сумрак, словно мысли мои прочитал. Я действительно собрался догнать Питбуля, пока он не вернулся в Город. Здесь, на пустыре, у него против меня нет ни малейшего шанса. Это моя территория. Ночной Охотник мало кого пускает в свои владения и уж точно никого не выпускает.

– Это еще почему? – недобро улыбаюсь я.

– Я так сказал.

Подумать только! Он так сказал! И, видимо, решил, что я должен слушаться!

Во мне бьют барабаны и гремят сотни призывных труб. Действительно врут люди: поцелуй русалки не приносит удачу, он пьянит, сводит с ума, делает дикими и неудержимым. Ничто не способно меня сейчас остановить.

Я поднимаюсь, и в ту же секунду Сумрак делает шаг навстречу ко мне. Он чуть ниже меня, и тоньше раза в два, однако, я знаю, какую силу таит в себе это тщедушное тельце. Его упорство лишь распаляет.

– Старина, лучше уйди с дороги, – ухмыляюсь я зловеще.

Но Сумрак не пальцем делан. Уж если что решил, от своего не отступится. Время застывает густой и липкой мучнистой массой. Ветер, будто живой, поднимается с земли, скручивает травы, будоражит клейкие листья тополей. Сухие доски беседки начинают жалобно стонать.

– Прекратите немедленно! – доносится до меня вопль Кошки перед тем, как я успеваю занести руку.

Или мне это только кажется. Возможно, я не успел и этого. Горячая волна ударяет в грудь, пробивает ребра и оставляет огромную рваную дыру, из которой валит густой черный дым. Я пытаюсь глотнуть воздуха, но мне нечем – мои легкие сожжены, ребра торчат наружу острыми обломками, я вижу их и вижу повисшие на них лоскуты разорванной кожи и одежды. Падаю на одно колено, но не могу удержать равновесие и как-то совсем неуклюже заваливаюсь на бок. Кажется, по моим щекам текут слезы.

Я лежу на полу. Надо мной белые лица. Я вижу глаза, горящие зелеными светлячками, не могу понять близко они или далеко, точно звезды в небе. Хочу дотронуться. Мои пальцы касаются чего-то мягкого. Легкие втягивают воздух со свистом, разжимаясь, точно меха.

– Оставьте его, – слышу ледяной голос Сумрака.

Но на мне по-прежнему чьи-то руки. Гладят спину в том месте, где должна быть кровавая пропасть. Но ее нет. Чувствительность возвращается в каждую клеточку кожи под этими ладонями.

Я лежу, прижавшись щекой к дощатому полу, ощущая шершавую поверхность и спасительную прохладу, такую нужную сейчас. Дышать становится легче. Первым делом ко мне возвращается веселость. Я начинаю ржать, все еще корчась от боли. Смех рвется из меня громкими раскатами, я не могу остановиться.

– Все. Чокнулся, – решает Пит. – Сумрак, на этот раз ты переборщил.

– Неужели? – чувствую на себе изучающий взгляд. – Волк, а ты стал сильнее.

– Ты тоже, – скалюсь я. – Ты тоже.

Она натягивает рукава свитера до кончиков пальцев. Она пьет горячий чай маленькими глотками. Она умывается и чистит зубы, напевая себе что-то под нос. Она желает Фреду доброго утра и спокойной ночи. Она любит наблюдать за тем, как он ест. Она забирается в кресло с ногами и сворачивается в кошачий клубок. Она ковыряет пальцем дырку в джинсах и с каждым днем та становится все больше и лохматее. Она рисует в альбоме карандашами, лежа на полу. Она аккуратно расправляет фантики от конфет и складывает их в блокнот. Она боится спать за закрытой дверью. Она ставит в тупик своими вопросами. Она пугается, когда бесшумно подходят сзади. Она любит, когда Пит рассуждает о науке и искусстве и несет чепуху. Она не притрагивается к чужим вещам. Она никогда не закалывает волосы. Она никогда не отводит взгляд в сторону. Она всегда говорит то, что видит. А видит она слишком многое.

Я просыпаюсь раньше всех, чтобы незаметно слинять в Город. Несколько дней взаперти в этой консервной банке уже практически свели меня с ума, а от предостережений Сумрака зуд расползается по всему телу: «Не ходи в Город. Держись подальше от четвертого. Возьми с собой Пита. Берегись Питбуля». Как будто он лучше всех знает, кому как жить и что делать. А еще лучше – кому что НЕ делать. Мне в особенности.

Сейчас все спят, и в Бункере тихо, только вентиляция гудит. Я уже почти переступаю порог кухни, предвкушая, как сейчас в полном одиночестве попью кофе, но вдруг, краем глаза, замечаю ее. Она стоит перед туннелем, уводящим вглубь Бункера. В “Лабиринты Смерти”, которые исследуем мы с Питом. Она стоит и смотрит туда, словно что-то видит или слышит. И меня не оставляет гаденькое ощущение, что что-то так же неотрывно следит сейчас за ней с той стороны. Меня аж передергивает от этих мыслей.

– Что ты тут делаешь? – подхожу ближе.

Она вздрагивает, внезапно услышав мой голос.

– Там кто-то есть.

Мне не нравится, что в ее словах нет вопроса. Она утверждает. Что она может знать об этом?

– С чего ты взяла?

– Просто… вот когда вы все тут, я чувствую, кто где находится, будто нас связывают невидимые нити. Знаешь, такое странное ощущение. И каждый раз мне кажется, что кто-то ушел туда. И ходит там. Постоянно оборачиваюсь, чувствую, что он подходит совсем близко, но никого не вижу. Странно, да?

Здесь все странно.

Мне не нравятся ее слова о том, что этот кто-то подходит совсем близко. И не нравится то, что она ощущает его присутствие.

– Не ходи туда, ладно? – прошу я. – Там никого нет.

– Никого?

– Никого из живых людей. Только запутанные коридоры, в которых легко заблудиться.

Закончив воспитательную часть, возвращаюсь к своему первоначальному плану и иду на кухню. Девчонка увязывается за мной. Я понимаю, что отделаться от нее уже не получится, поэтому насыпаю в кофеварку кофе на нас обоих и заливаю отстоявшейся водой из банки. Она внимательно следит за всеми моими движениями. Как будто ничего подобного в жизни не видела и для нее это сродни шаманскому вареву. Включаю кофеварку и думаю – ну сколько же можно пялиться мне в спину и что в ней может быть такого интересного? Ее взгляд так и буравит где-то между лопаток.