– А с моим что не так? – удивляется она.

Я на пределе. Мне хочется схватить Сумрака за плечи, трясти его и кричать ему в лицо: «Что не так с ее именем! Дружище! Она спрашивает, что не так с ее именем! Да как она вообще может помнить свое имя?!» Запаникует она, ага, сейчас прям! Будет умолять вернуть ее домой. Ну конечно! Еще немного и паниковать начнем все мы.

– Вообще-то… – Пит растерян. – Обычно люди не помнят своих имен. Когда приходят сюда впервые. И не помнят той жизни, что была “до”. Память стирается, когда проваливаешься в дыры между мирами.

– Но я все помню.

Ее прямота поражает.

– Давай мы дадим тебе имя? – прошу я. – Потому что сейчас ты здесь. А мы здесь всегда так делаем. Правила у нас такие, понимаешь? А свое настоящее имя ты никому не говори. Это не принято. Ладно?

Мне не нравится, как она на меня смотрит. Потому что я не могу прочесть ее взгляд. В этих глазах нет ничего кроме изумрудной чистоты. В них совершенно не за что зацепиться, и я окунаюсь туда целиком. И не понимаю, как можно так запросто пустить в себя кого-то, и как в человеке может быть столько света. И меня волной накрывает безграничная любовь к миру. Теплая и всеобъемлющая. Я начинаю понимать. Она не боится, она не протестует, она принимает все, что происходит здесь и сейчас, и принимает это с любовью. У нее особые отношения с миром.

– Что ж, давайте дадим мне имя! – она улыбается, и я тут же влюбляюсь в ее улыбку и понимаю, что смотрю на нее сейчас точно так, как Сумрак минуту назад.

– Сказка, – неожиданно для самого себя говорю я, и тут же поясняю. – Просто ты появилась тут, прям как в сказке.

– Гром меня разрази, точно! – Пит ударяет ладошкой по столу. – Она вылитая Красная Шапочка, что шла с пирожками к бабушке, а по дороге повстречала Серого Волка!

Похоже, это он намекает на меня. А сам-то? Питер Пэн, жаждущий отвести Венди в волшебную страну!

– Точно, я видела вчера какую-то собаку… – девчонка морщит лоб, пытаясь вспомнить что произошло, пока она была под воздействием Лекаревских экстрактов.

Я помалкиваю о том, что она поначалу напомнила мне Дюймовочку. Вдруг меня не так поймут, начнут сентиментальничать и копаться в моем детстве. Придется совершить кровожадное убийство на глазах у всех, чтобы никто больше не представлял меня симпатичным мальчиком, выросшим на милых добрых сказках.

– Тебе нравится это имя? – спрашивает Сумрак.

– Да! – она улыбается самой счастливой улыбкой на земле. – Все, теперь я одна из вас, и скоро начнутся приключения?

Сказать, что она очаровашка – ничего не сказать. Никогда в жизни ни одну пушистую прелесть мне не хотелось потискать так, как я сейчас хочу потискать ее. Я в шоке от самого себя. И от всего, что здесь творится.

Мне интересно, как на нее отреагировали все остальные. Кошка сидит насупленная, барабанит пальцами по столу, думает, хмурит брови. Пит заталкивает булочку в рот целиком и теперь напоминает обезьяну с набитыми щеками и крошками на подбородке. Он весел и бодр, как обычно. Взгляд, с которым Сумрак поглядывает на Сказку, мне хорошо знаком. Рассеянный, затуманенный, не сфокусированный ни на чем конкретно. Слой за слоем, словно с луковицы, он счищает оболочку, проникая в самую суть. Еще секунда, и он дотронется до ее сердца. Я слежу за ним внимательно. Почувствует ли он то же самое, что и я? Его глаза распахиваются от удивления.

Если внимательно присмотреться к тому, что творится у человека внутри, можно узнать о всех его страхах, переживаниях, убеждениях, сомнениях и откопать малюсенькое такое счастье, которое он может себе позволить. Но она – просто безграничное счастье. Я не понимаю, что она такое. Я бы счел ее ангелом, но разве они приезжают на поездах? Черт-те что здесь творится!

Если выйти из Бункера и повернуть налево, будет довольно крутой овраг, поросший убийствеными колючками. Мы в шутку называем это место “теркой”. Меня передергивает каждый раз, когда я представляю себе последствия падения с этого склона, но в одном месте можно спуститься, если знать, где. Там, дальше по тропинке, скрытая от посторонних глаз, стоит беседка. Мы сколотили ее несколько лет назад. Со временем столбы покосились, летом ее выжигало солнце, и поливали дожди, зимой сковывали морозы. В итоге краска пошла трещинами, поотколупывалась, и теперь беседка стала похожа на кривого серого монстра с зелеными чешуйками. Доски пола рассохлись и шевелятся под ногами, одна ступенька крыльца провалилась. Сумрак подает Сказке руку, помогая подняться – боится, что она споткнется в темноте. Для нас, живущих в Бункере, звездная ночь – ясная и светлая, но не для нее.

Кошка зажигает свечи и расставляет на полу и скамейках. Крошечные огоньки подрагивают, придавая беседке непривычно одушевленные подвижные очертания. Пит залезает в гамак, подкладывает под голову рюкзак, который зачем-то потащил с собой. Уверен, у него там термос с чаем, кружки, остатки булочек, пледы и все, что, по его мнению, необходимо для уютного вечера на улице. Кэт забирается с ногами на перила, прислоняется спиной к столбику.

Мы не так часто собираемся в беседке все вместе. Как правило, это место для двоих, потому что между двумя всегда может завязаться разговор, проникающий в самую душу, затрагивающий такие глубины, которые не покажешь всем, но приоткроешь тому, кто по-настоящему близок здесь и сейчас. Много ночей я провел тут с Кошкой. Еще больше с Сумраком. И парочку с Питом. Кажется, я был чертовски пьян тогда, и приходилось слушать и говорить. И в этом тоже был смысл.

А зимой беседка превращается в место для одного. Когда поле не стрекочет, птицы замолкают, воздух становится ломким и хрустящим от прозрачности и тишины, а вокруг сияет белоснежное поле, можно прекрасно рассмотреть себя самого со всех сторон, распяв посреди этой кристальной чистоты. Увидеть то, что научился игнорировать, не замечать, прятать где-то в глубине своего мерзкого нутра годами. И, прикоснувшись к этой своей части, испугаться и сбежать, чтобы не запачкать это место, а потом долго не возвращаться и не хотеть смотреть на себя в зеркало. У меня так было. Много раз.

Мне непривычно быть здесь со всеми. Я не готов ничего говорить, я просто слушаю и наблюдаю. Сказка горит изнутри. Ей все интересно, она задает миллион вопросов, которые, на мой взгляд, более чем абсурдны: “Что это за мир? А в нем есть шоколад? А гороскопы? Птицы улетают на юг? Здесь показывают мультики? Рядом есть другие города? Далеко ли море? Можно мне завести собаку?” Какое счастье, что у нас есть Пит, который ответы выдает пулеметной очередью, кажется, особо не задумываясь: “Мир Чудес! Шоколада завались! Птицы летят всегда по небу! Собаку нельзя, она заразится от Волка бешенством и подцепит блох! Зачем тебе море, если есть речка?”

Кошка сторонится их, прячет лицо за длинными пальцами, сжимающими сигарету. Она, как и я, не выносит пустой болтовни. Пит не затыкается, словно ему выпал уникальный шанс поучаствовать в известной викторине, и он вот-вот выйдет в полуфинал. Наконец он рассказывает, как здорово ему удается полет, и Сказка подпрыгивает, не в силах усидеть на месте:

– Не может быть! Покажи прямо сейчас!

Уговаривать его не нужно. Пит вскакивает на перила, выжидает паузу, затем демонстративно падает спиной вниз и повисает в воздухе, точно невесомое облако. Нет никаких невидимых канатов и крюков. Ничего нет, кроме его собственной магии. Сказка визжит от восторга. Пит, медленно паря, облетает беседку по кругу, затем подхватывает девчонку и уносит в небо. Буквально на мгновение воцаряется тишина, и тут же заполняется стрекотом сверчков и кваканьем лягушек, которые на самом деле были здесь все это время, но заглушались несмолкаемыми голосами.

Мне не нравится, что Пит унес Сказку. За ним самим присматривать нужно, а доверять ему девчонку вообще немыслимо. Но если Сумрак до сих пор не бросился в погоню, значит все в порядке.

За беседкой начинается рощица, по ней проходит изгиб реки. В мелодии ночи я различаю что-то звонкое и переливчатое, похожее на девичий смех.