– Порой. Особенно в отрочестве, когда я была несколько отверженной девочкой.

– В подростковом возрасте человеку необходимо быть отверженным. Ты ценишь каждый миг, шорох, твое зрение улучшается… созерцание одиночества необходимо.

Прошелестел ветер и позволил листве завибрировать, пропуская теплые лучи такой долгожданной и редкой в этих краях звезды. Волосы Агнес зашевелились, словно живые, и заблестели медью.

– Агнес, Вам так идет солнце.

– Вам кажется, Джасмин.

– Нет, я восхищен, каждым присутствующим, и от всего в забвении. Взгляните на этих незнакомых, видимо, только нам двоим, людей. Говорят, что настоящую сущность человека мы сможем пронаблюдать в случайностях.

– Ваш друг считает иначе.

– Неужели Стефано поспорит со мной?

– Он уже продемонстрировал это своей выходкой в доме часом раннее.

– Ах, Вы про это… Да, он специфическая личность. Стеф, как хорошее вино. Без него спокойно можно прожить, но с ним ужин всегда будет вкуснее.

– Не поспоришь.

– И с одним он точно согласится: лишь естественная красота является апогеей уникальности и совершенства.

– Мне тоже нравится наблюдать за людьми, они восхитительны, когда уверены, что на них не смотрят.

– Добрый день, месье Бонье.

– Добрый вечер, Дон. Располагайтесь, прошу.

Стефано впустил в свои ноздри прелестный аромат мужчины, который только что прошел мимо него и весьма удивился.

– Ох, Магдалена, как ловко пересматриваешь человека, как только он меняет свой парфюм на великолепный.

– Иногда мне кажется, дорогой, что ты не традиционной ориентации.

– Упаси Боже. Быть художником, видеть роскошные женские тела, творить их, и быть геем, полагаю, слишком противоречиво, и так глупо. Нас приучили, что женщина есть второе блюдо, после мужчины. Особенно церковь стремится всячески нам это навязать, коверкая интереснейшую историю. Но ведь именно женская сущность – божественна. Именно музы, женщины, встречают нас, творцов на горе Парнас, чтобы вдохновлять нас, чтобы прокладывать нам путь к искусству.

– А мне привлекательны более мужчины.

– Кто бы сомневался.

– Где мой Джасмин?

– Кажется, читает стихи этой, рыжеволосой, не помню, как ее зовут, – Стефано был явно не доволен тем, что происходит между двумя обсуждаемыми.

– Агнес, ее зовут Агнес, – Магдалена задумалась.

– Не переживай, милая, мужчины осознают свою потребность в женщине, только когда она от них уходит. Джасмин еще наш.

– Не наш, а твой. А Агнес очень даже красива.

– Я так не думаю: у нее ужасные веснушки, и эти рыжие кучерявые волосы…

– Стефано, какой же ты грубый! Кто же нравится тебе?

– Мне никто не нравится. Мне комфортно быть одному.

Он развернулся и ушел, а Магдалена непонимающе смотрела ему в след, будто только что ее лишили десерта, впрочем, как всегда.

– Стеф! Стефано! Подойди. Позволь представить тебе Агнес, – Джасмин явно засуетился.

– Добрый день, месье Бонье.

– Добрый, – Стефано подошел с незнакомым для остальных мужчиной.

– Это Джасмин Маре, месье Гамильтон. Это Дон. Прошу.

– Приятно познакомиться.

– И мне, месье. Стефано, у меня идея. Нарисуй Агнес, взгляни она красавица…

–Ты прав, она великолепна, таких не встречал, – прогремел брюнет. – Только больно много веснушек… Ваши глаза настоящие сапфиры, это значит, что в вас много воды. Вода принимает любую форму, изворачивается, пробивает напрочь все препятствия. Вам повезло, дорогая, иметь такой дух.

– Благодарю.

– Джасмин, расскажите нам о вашей новой книге, – неоднозначно поинтересовался друг.

– Вы пишите? – ошалела Агнес.

– А Вы, милочка, видимо, вовсе не знаете своего приятеля?

– Я пишу сейчас роман, – скромно заявил Джасмин.

– На сколько Вы сплетены с Вашей книгой? – неординарный вопрос последовал от нового знакомого.

– О, иногда мне кажется, что моя жизнь много теснее связана с этой книгой. Этот роман – это не только история моего прошлого, фиксация настоящего, но и возможность будущего.

– Звучит интригующе, Джас. Может, поделитесь чем-то с месье Гамильтоном: он весьма заинтересован в новых революционных авторах.

– Не причислил бы себя к революционным.

– Но не к скромным, – добавил Стефано и отдалился вместе с Агнес к остальным гостям.

– Это стихи Джасмина? – Агнес протянула листы Стефано.

– Почерк его, – он поднес бумагу к лицу и втянул запах слов. – Простые чернила, с запахом: Джас обожает такие. Полагаю, и творчество его.

– Магдалена подсунула мне это сегодня. Я думаю, она меня не взлюбила.

– И ты можешь заявить это мне, самому приближенному ей?

– Вы не представляете угрозы, месье Бонье.

– Я думаю, что такие женщины, как Магдалена, не способны любить кого-либо вообще.

– А как же Вы?

– А что со мной?

– Ходят слухи, что между вами роман, даже более, высокие чувства. Почему вы не вместе?

– Как иногда прекрасно бывать дураком. Иногда даже любви недостаточно для того, чтобы быть вместе. Но я лучше перефразирую: между мной и Магдой нет, не было и никогда не будет чего-то более страсти, искр, чего-то более влечения. А вот между тобой и Джасом будет все, кроме того, что я перечислил. Наши возможные пары обречены, им не видать счастья, как и любви.

– Почему Вы так думаете?

– Мы слишком подобны, я с Магдаленой, ты с Джасмином. Нет того кубка, куда вливался бы отдельный, созданный обоими, мир. Я не алхимик, но как медь с медью не смешивай, золота не выйдет. Только противоположное имеет смысл, во всех отношениях, будь то любовь, дружба или чувства братские. Инь и Ян. Чем ярче разница, тем удачнее сочетание. Ради искусства стоит отдаться всецело.

Немного помолчав, Агнес вдруг выпалила:

– Вы находите меня не красивой. Ваша реакция на предложение Джаса…

– Нисколько, мадемуазель. Вы привлекательней каждой второй на этой поляне. Терять мне нечего, я бы не стал Вам лгать. Я художник, и мое понятие красоты весьма относительно. Всегда найдутся те, кто будет считать Вас непривлекательной и неинтересной. Но всегда рядом будет как минимум один человек, который будет видеть Вас ослепительней самой Афродиты. Более того, некоторые увидят в вас красоту лишь со временем. Родиться с красивым личиком может не каждый, это всего лишь природа, это всего лишь заманчивая идея, я называю таких просто симпатичными. Быть красивым или не быть, это уже зависит от самого человека. И если он за всю свою жизнь не воспользовался этим шансом, то видимо, он дурак.

Время шло, и наши героини, Ева и Констанция, подошли к тому возрасту, в котором начинают распускаться бутоны пионов. Тринадцать. Рыжие пушистые волосы обеих спускались ниже поясницы, а наглые веснушки не переставали размножаться.

– Ох, как же они меня достали, – замазывала Констанция свои крапинки на щеках. Она опаздывала в художественную школу, шел последний выпускной год.

– А мне они нравятся, они прекрасно сочетаются с моими глазами.

– Ты сентиментальна, Ева. Они все портят!

– Ты не права. Они чудны, они делают нас особенными, а ты их замазываешь.

– Наша бабушка тоже не любила веснушки, – вдруг произнесла Констанция.

– А твои парни, с которыми ты водишься, они как к ним относятся? – язвительно спросила Ева.

– Мы не разговариваем на подобные темы. Есть куда более важные вещи, чем обсуждение удела рыжих. Эх, все-таки мальчишки понимают меня много лучше.

– Когда же ты полюбишь себя? Хотя, впрочем, я бы тоже кое-что в себе изменила… – мечтательно пропела Ева.

– Например?

– Я бы хотела завитые локоны, кудрявые пряди, чтобы они путались между собой, как виноградные ветки, не давали покоя ни мне, ни друг другу, но это выглядело бы так небрежно и столь естественно, что люди невольно бросали взгляд.

– И думали, что ты неряха, – презрительная ухмылка показалась на лице сестры.