– Хуже? Но что может быть хуже?

– Осень. Это самое ужасное, что может с нами произойти.

– Ты права. Осень и меня переворачивает наизнанку. Самая трудная для меня пора: каждый раз ухожу в спячку, а просыпаюсь только весной.

– Чудо время – весна, – мечтательно прошелестела Констанция.

– Как же хочется, чтобы просто пошел дождь. Ведь он пойдет, и все кончится, так? – Ева обняла сестру.

Зеркало. Огромное в золотой раме зеркало. Селестина, без пары, подходит к нему, дабы полюбоваться собой. В отражении – бал, пронизанный свечным жестким, но приятно теплым освещением. Сотни людей кружат в вальсе в самых ослепительных нарядах, рассекают богатый интерьер барокко. Отражается в зеркале все, от порыва любви до обид, от ревности до измен, от тщеславия до алчности, в отражении все персонажи. Все, кроме Селестины.

Она очнулась. Это был всего лишь сон.

Лето Селестины выдалось революционным. Как томительно долго она ждала его, и как жутко хотела, чтобы оно поскорей бы закончилось. Она поступила в 9 класс старшей школы, и это предвещало открытию новых сторон в ее сознании и возможностях.

Особую роль в формировании личности играли, конечно же, друзья девочки и те, которые заслужили иметь место быть в ее сердце. Она кружилась в вальсе с уже упомянутой Виолеттой, длинноногой голубокровной девицей с кудрями, которая кудахтала направо и налево своей лицемерностью и преувеличением. Она ненавидела изгибы своих локонов, за что Селестина ее вовсе не понимала, ибо вторая обожала свои завитые русые, что достались ей от мамы. Затем к ним пристала Бетти, полная девчушка в очках, всегда ноющая пессимистка, которая дико раздражала нашу главную героиню, но отголоски тщеславия заставляли ее не высказываться на этот счет, так как толстушка уважала Селесту за ее неординарное мышление и чувство вкуса. Замкнутая обидчивая натура легко поддавалась оскорблениям, а порой и унижениям Селестины. Еще с первых дней в школе девушке не понравилась эта очкастая Бетти.

– Ну что, милая, познакомилась с кем-то в свой первый день в школе? – спрашивала когда-то Габриэль у дочери.

– Да, с одной, кажется, ее зовут Бетти. Но я не собираюсь с ней дружить, – отвечала сероглазая.

– И почему же?

– Она толстая и очки носит, вот такие, – Селестина сомкнула большой и указательный пальцы, – Она не нравится мне, мама.

– Это очень неблагородно с твоей стороны, так отзываться о ней. Ты ведь ничего ей не сказала? – разочарованная мать нахмурила брови.

– Нет, мама.

– Надеюсь, от тебя я не услышу больше подобного, – строго заключила Габриэль.

Селестина иногда побаивалась своей матери, такой добропорядочной, утонченной и доброй, иногда даже слишком доброй. А все тому кровь отца Габриэль, настоящего джентльмена Франклина Мэдисона, отличающегося предельной аристократичностью.

И как мой спокойный породистый дедушка Франклин только уживается с настоящей сицилийкой, бесшабашной бабушкой Авророй? – всегда задавалась вопросом их внучка.

Но не будем далеко отходить от моего повествования. Как я уже заметил, Бетти была не по вкусу нашей девчонке, но было блюдо и поострее толстушки: Лолита. Длинноволосая светло-русая с не выделяющимися чертами лица девочка, появившаяся на горизонте каждого названного юного персонажа три года назад. Она явилась в этот класс из отстающей школы и посеяла хаос в каждом сознании. Да, безусловно, ее уважали бы другие за весьма блистательные знания и смелость отвечать в протест другим, но она была выскочкой. Селестине иногда казалось, что Габриэль с Сириусом не одобрили бы дружбу с этой «Рапунцель», она находила ее вульгарной воображалой, вечно искавшую недостатки в других, не замечая собственных бревен.

Удивительно, но эта особа сблизилась более всего с Инэс.

– Конечно, только Инэс могла клюнуть на эту выскочку, Лолиту, ведь она самая гибкая из нас всех, более остальных поддается на провокации, – твердила одержимая Селестина подругам. Она хотела создать клан, объединить этих девочек, подумывала над созданием талисманов для них, каждой. Но это была не дружба, а лишь игра, где бедные Виолетта, Бетти и Инэс были всего лишь пешками.

Но даже вопреки тесной дружбе красотки Инэс с Лолитой, первая все равно бежала к Селестине поведать самые откровенные тайны и мысли, поделиться с самыми чистыми идеями. Но для сероглазой это мало, что значило, она видела в этом только свой главный козырь.

Селестина была помешана на идее заполучить себе своеобразных рабов, не лишенных интеллекта, способностей и воли, но тем не менее пляшущих под ее дудку. Своих кошек и аквариумных рыбок она любила много больше, чем этих подруг. Она понимала это и осознавала, что однажды нужно вытолкать их из своей жизни.

«Ночь, – писала она в дневнике, – И почему я всегда пишу ночью, почему все важные мысли и чувства лезут в голову именно ночью?

Я одиночка, я стремлюсь измениться, стать прямолинейной, я хочу научиться высказывать все, что приходит на ум. Наша дружба, если это можно так назвать, конечно, рушится с каждым днем, и я тому – Елена в Троянской войне. Неужели они так глупы, что считают меня их лучшей подругой? Пройдет время, и мы и не вспомним, что когда-то были подругами. Иногда я побаиваюсь себя, что могу причинить боль. Но мне вовсе не жаль. Мои друзья – не мои, если не понимают меня. Я лишь хочу изменить их мнение обо мне, быть выше той, что застряла у них в сознании. Быть другой… Ах, почему такие мысли посещают только меня и никого больше из знакомых мне людей? Говорит ли это о том, что я ненормальная?

Как бы не любила меня Инэс, она побаивается меня представлять компаниям, в которых водится, потому, что я ее интереснее и ярче, а вот тускневшую Виолетту, которая на фоне выглядит одним лишь фоном, она берет с собой вопреки всему тому, что ее и вовсе она не интересует. И я вижу эту «подружку» насквозь.

Хотелось бы поделиться с кем-то о том, что я чувствую в отношении истории моего одноклассника, который мне никогда не был интересен. У него умерла мать от рака груди. С моим потрясающим воображением я и представить не могу, какую боль ощущает этот парень. Потерять мать… да разве это возможно? Спасибо за то, что рак не приходит в гости в нашу семью, что я о нем совершенно ничего и не знаю. Еще никогда в жизни мне не было кого-то так жаль. Узнав эту новость, представив все и увидев мальчишку, я прилетела домой, рассказала все маме и зарыдала до вечера. Какое горе! Меня пугает страх. Почему мы всегда теряем то, что имеет наибольшую ценность?

Я хочу скорее к морю, в Палермо, плавать, наслаждаясь, как сама русалка, ни о чем не думая, найти там свое счастье.

Между прочим, моя странная бабушка Эмма, толкающая затяжные тосты до получаса, тоже ведет дневники. Хотелось бы почитать…

Любой в силах изменить свою судьбу, вывернуть ее наизнанку. И я не должна ждать. Я должна работать над собой, совершенствоваться. И я начну, прямо сейчас»

Селестина была огорчена своими подругами, ей не хватало общения Льюиса или Адама, покинувшие близкие к ее место жительство, она при любой возможности, будь это падающая звезда или совпадение минут с часом, загадывала себе нового друга, обязательно мужского пола. В семье ее отношения накалялись, большую долю времени, как положено, уделяли младшему брату, Беттино. Отец все чаще ее не понимал, ведь его маленькая дочь начинала расти и проявлять свой настоящий характер, а ее летающие мысли в облаках и вовсе приводили его в бешенство. Поддержку юная Селестина находила только в матери и бабушке Авроре. Бабушка же Эмили, мать Сириуса, никогда не была близка с девочкой: вторая могла любить первую исключительно, как бабушку, но будь та простой женщиной, ее натура оказалась бы для Селестины скучной и вовсе неинтересной, не цепляющей, как искры Авроры. Синьорина Мэдисон отличалась излишней настойчивостью, непоседливостью, неисчерпаемой энергичностью. В округе только она могла быть правой, здравой и непрекновенной, и пусть другие в душах своих никогда не были с ней согласны, они не могли ничего с этим поделать. Казалось, что вместе с лоскутами из бабушкиного шкафа таится некий механический прибор, генератор, способный эксплуатироваться вечно, рождающий энергию из расщепления молекул простого воздуха, а бабушка Аврора каждое утро перед началом своих важных дел открывала этот шкаф и съедала эту энергию на завтрак. Сколько помнила себя Селестина, с трех лет, с того самого дня крещения в Палермо, у бабушки всегда был чересчур завышенный сахар в крови. Все вокруг кружили с вопросами, как при таких показателях возможно подобное яркое и ловкое, как у юной девочки, существование. Ответ прост: только, если в тебе таится свет самой Бетельгейзе, внушающий победу в любом деле, в каждом прикосновении.