– Помнишь, наша учительница, Анна Игнатьевна, часто говорила нам, что те, кто плачет, у них всегда глаза красивые? – Ева вытерла слезы.

– Теперь ясен секрет моих великолепных глаз.

Сестры засмеялись.

– Но, Констанция, ты ведь не играешь в карты.

– А ты как думаешь, почему?

– Ты бываешь такой жестокой, я и не думала, что ты столь ранима.

– Я не ранима, я не люблю проигрывать.

И это было так. Констанция терпеть не могла умных малых, пытающихся всем вокруг доказать, каковы они умны и чего только стоят. Более всего ее раздражали два парня из класса, мальчишка из семьи протестантов, слишком уж светлый душой, слегка жалкий, но на удивление интересный и начитанный, и парень из благородной семьи, неумелый в юморе, но знаток точных наук. Сестра же была от них без ума, и из-за этого возникали частые ссоры близняшек.

Еву обучал игре на гитаре знакомый отца мужчина, похожий на настоящего американца. Он завязывал свои длинные волосы небрежно в хвост и вилял своей вальяжной походкой настоящего мужчины. Вторая сестра была влюблена в этого породистого мужчину, это как раз был ее стиль, хотя ей едва исполнилось тринадцать.

Констанция в свою очередь рисовала до изнеможения. Она приняла участие в республиканском конкурсе в области рисунка, где ее беспощадно засудили: из-за богатеньких участников вместо первого места девочке отдали третье. Все присутствующие были в недоумении, Завьялов – в ярости, а Констанция вовсе не расстраивалась, она была увлечена чтением романа.

Ее вообще мало, что волновало. Она часто ссорилась с отцом по пустякам, ей казалось, что он слетал с катушек, когда она находилась рядом. Констанции не хватало той заботы от него, какую он дарил ей в детстве, она была уверена, что он не уважает ее творчество, хочет засунуть ее в банку и заставить заниматься тем, что сам предложит. Порой она даже ненавидела его, а он в свою очередь ее. Иногда она даже втайне надеялась, что она не его дочь, да вот гены говорили обратное: девочки были похожи на отца, как друг на друга.

Мир поменял свой цвет, он повернулся верх дном. Он стал вдруг для девочек таким грубым и жестоким. Ева пыталась бороться с этим, оставаться светлой вопреки темноте, Констанция же превращалась в настоящую стерву. Если раньше ее называли неугомонной язвой, задирой и девчонкой в брюках, то сейчас она влезала в стильные платья, а кликали ее теперь смело беспощадной сволочью, унижающей всех подряд без всяких причин. Ради своей шкуры, ради выхода сухой из воды эта девушка готова была пойти на все, солгать, подставить, переспать, убить. Конечно, она этого не делала, ибо внутри нее все-таки что-то таилось, что-то взятое у Евы, солнечные рассеивающие лучи света, которые она прятала в себе все усерднее.

– Но чего ты добиваешься своим поведением? – спрашивала постоянно Ева.

– Я должна измениться: стать веселой, заводной, сексуальной, красивой, модной…

– Но ты кажешься всем такой противной, самодовольной, беспощадной гордыней.

– Понимаешь, как только я становлюсь тихоней, все вдруг начинают меня любить и принимать. А я понимаю, как это поддельно и искусственно. К тому же это такая скукотища! – Протянула, зевая, Констанция.

– Значит, ты только скуку убиваешь? – в Еве поселилась надежда.

– Наверное. Во мне борется та светлая сторона, по правде говоря. Я хочу быть милой и нежной, как ты, такой же грациозной и мягкой, но у меня не выходит сочетать в себе совершенно противоположные качества.

– Но почему бы тебе не выбрать что-то одно, например, светлую сторону? – Ева ринулась к авантюре.

– Неужели ты хочешь, чтобы нас было двое? – засмеялась Констанция. – Я никогда не буду вежливой и ласковой к тем, чье отношение ко мне иное.

– Знаешь, я тоже иногда хочу как-то грубо ответить, как ты, дать отпор, жонглировать словами и порой даже оскорблениями, но у меня не выходит. Я не сильна в разговорах, не приспособлена к обществу. Лучше жалеть о сделанном, чем о том, чего не попытался, ибо после каждого подобного раза я зарываюсь в подушку и представляю, как бы я поступила, придумываю все новые и новые реальности, диалоги, мои изумительные ответы, которые уже совершенно не актуальны, которые ничто. Это самый идиотский мой недостаток из всех идиотских моих недостатков.

– Вот видишь, теперь ты понимаешь меня, что я лишь защищаю так свою честь и достоинство, что я убегаю от проблем, самой себя. Это – самозащита, не более.

– Я рада, что ты также чувствительна, как и я, – произнесла Ева.

– Глупо думать, что у людей нет чувств. Они присутствуют у всех, просто каждый проявляет их по-разному. Я, допустим, совершенно исключение. Должно быть, я жалкая.

– Прекрати. Дело не в жалости, а в том, что ты скрываешь себя настоящую.

– Нет, Ева. Во мне начинает растворяться все хорошее, я чувствую это. Однажды я поклялась себе быть жестокой, гордой, беспрекословной, стать для окружающих настоящим дьяволом с мешком иронии, освоить манипуляции, а главное никому не открывать свою душу.

– О, Константа, что ты такое говоришь?

– Чистую правду. На днях, когда ты приболела, на уроке технологии я сорвалась на одноклассницу, а когда мне сделал замечание сам учитель, я сорвалась и на него. Я вылетела вон из класса. Больше я не явлюсь на этот предмет.

– Ты с ума сошла! Что же теперь будет?

– Не волнуйся. Все замечательно, – Констанция выдавила из себя горькую ухмылку, свойственную тем людям, которые улыбаются одними лишь уголками губ.

Закончилась школа, Констанция окончила и художественную – с отличием, обычную, как и Ева, с пятью четверками, и девочек заинтересовала пуще прежнего мужская доля населения. Ева начала общаться с каким-то Денисом, от которого Констанцию тошнило, а вторая меняла свои желания и образы еженедельно. Девочки стали образовывать на себе тот налет женственности, растущий в данном возрасте. Вокруг них действительно вился ряд поклонников, особенно они вырастали около Констанции, но ее они воспринимали как забаву, а вот Ева задерживалась в их сердечках надолго, некоторые в нее были даже втайне влюблены.

А кто-то и не совсем тайно. Например, упомянутый Денис. Он лелеял девушкой, а та не могла поверить, что она принадлежит кому-то, а ей он, такой красивый милый парень.

– Он слишком нежен, – говорила Констанция.

– Разве это плохо?

– Он надоест тебе.

– Вот уж, не думаю, – ответила Ева. – Меня смущает наш рост, Констанция. Почему мы такие высокие? Я хочу быть маленькой принцессой, как Дюймовочка.

– У нас великолепный рост, – сестра смотрела на себя в зеркало и умилялась. – У тебя бы при низком росте непременно были бы комплексы. Как это чудесно, быть высокой!

– Не соглашусь с тобой. Девушка должна быть маленькой.

Констанция оказалась права на счет Дениса: через неделю он перестал представлять интерес для Евы. Он нужен был ей только для проставления некой галочки в списке девушки. Он стал ее раздражать, своей капризностью, желанием частых встреч, беспредельной сопливой нежностью. Близняшка и опомниться не сумела, как осознала, что испытывает к нему одну лишь жалость. Все-таки всему свое время.

Констанция же время не теряла. Кто-то ее даже прозвал, как расхитительницу чужих парней. Хотя «стерва» употреблялось в ее сторону так часто, что уже сама девушка побаивалась, что это слухи дойдут до родителей.

– Знаешь, если мой будущий парень узнает о том, что я никогда не встречалась, он меня не поймет, – все болтала Ева.

– Тебя не должно это волновать. Все твои и мои встречные не достойны наших чувств. Любить нужно тех, для кого ты дорог, родных и близких. Остальные же мусор, поняла?

– Да. Констанция, у тебя бывало такое, в метро, взгляды незнакомцев?.. Я не совсем понимаю тот мир, происходящий между двумя, когда они связаны мимолетным взглядом. Это так печально, словно каждый раз новые миры рушатся, лишь успевая созреть.

– Бывало и похуже, – девушка улыбнулась.