– А еще, – не замечая ее, Ева продолжала, – я хочу, чтобы глядя в мои глаза, любой думал, что в них вода, что во мне текут моря.

– Что?

– Понимаешь, голубые глаза, или даже серые.

– Как у Виктора? – рассмеялась Констанция.

– Дурочка ты, – потускнела Ева, – у Виктора глаза карие…

– Не замечала. Кстати, он уезжает этим летом.

– Что? – Ева в ужасе вскрикнула.

– В Эквадор. Его отец оттуда, забирает всю семью.

– Не может быть!

– Может. А еще ты повела себя, как идиотка, когда приехала наша тетя Наташа, – неожиданно произнесла Констанция.

– Да что же ты такое говоришь? Я ее обожаю, она для меня как лучшая подруга! – возмутилась сестра.

– Ева, ты это поэтому пару месяцев назад написала на зеркале в ее доме, что влюблена в Виктора?

– Откуда ты знаешь? Я просто пустила пар на свое отражение и начертила пальцем пару фраз…

– Да что ты говоришь! Об этом знает теперь вся семья! Неужели тебе бумаги не хватает?

– Ох, как же мне стыдно, – залепетала Ева. – Но как же быть? Что делать?

– Ждать, пока все забудут, – Констанция улыбнулась.

– Теперь ты не угомонишься, да? Будешь язвить на этот счет постоянно?

– Да нет же, я ведь знаю, что теперь ты ненавидишь Виктора.

И это было правдой. Все сладкие чувства к смуглому брюнету увяли, как и его чистота души. Его харизма куда-то исчезла, она буквально зачахла. Он превратился в настоящего мерзавца: направо и налево унижал девчонок с младших классов, да и не пропускал Еву, а ведь тому и Констанция виной, ибо весь год она здорово его доводила до бешенства. Вот ничтожный мальчишка решил отыграться на ее сестре.

От любви до ненависти всего один шаг, и кто это мне однажды сказал?

– Констанция, а ты не опаздываешь? – Ева глянула на часы. – Уже четыре часа, а занятия в художке, кажется, начинаются в два.

– Ничего, подождут. Я не опаздываю, а всего лишь задерживаюсь.

– Разве вас там никак не наказывают за это?

– Ева, понимаешь, я звезда в художественной школе.

– Ну конечно, – девочка рассмеялась.

– Это так. С тех пор, как меня перевели на два года вперед вместо одного, меня предельно зауважали. Да и за два часа в художке я успеваю больше, чем остальные за четыре, – гордо заявила Констанция.

– Твой учитель, который Виктор Яковлевич?

– Именно.

– Странно, у него такая благородная семья, высшие сливки интеллигенции, настоящие аристократы, – Ева явно подтрунивала над сестрой. – Его жена настоящая леди, он – джентльмен, а ты вся такая… бунтарка и язва.

– Прекрати, Завьялов довольно таки прямолинеен. И мало тех, кому удается с ним работать, т.е., я хотела сказать, у него учиться. Многие ученики еще в первый месяц уходят из школы из его напористости и требований.

– Так он строг или груб? – Еву это заинтересовало.

– Он на своей волне. Может называть вещи своими именами, и он не берет в счет то, что кто-то еще не в том возрасте, чтобы умело держать карандаш.

– Понятно теперь, почему он тебе так нравится. Вы все, художники, грубияны.

– Он не грубиян. Прекрати. Да, это странно, но мы похожи, – задумчиво закончила Констанция.

Она обожала своего учителя, для нее он был прежде всего прекрасным наставником. Ведь главное в учителе не всегда научить, а открыть в ученике новые стороны, заставить обратить внимание на то, чего прежде не замечал, толкнуть его на поиски знаний и умений. А в Констанции таланта было завались. Ей нужно было только черпать его из себя, но эта ленивая натура порой игнорировала свои способности и занималась ерундой.

– А твои друзья, из художественной школы, расскажи мне о них, – Ева наблюдала за сестрой, она знала, что спешить той необязательно.

– Мне нравится одна Настя: она добрая и милая, но в ней так не хватает изюминки. Еще там есть Кристина, какой-то парень, еще Алена, кажется, Катя, я точно не помню…

– Как можно не запомнить имена друзей?

– Ева, это не так важно. На первых курсах мы играли в прятки, тогда я знала каждого. А сейчас зачем? Я прихожу, словно заезжает театральная труппа, играю свою роль, иногда рисую, а они все восхищаются. Мне не нужно знать их имен.

– Как скромно, Констанция. Неужели они тебя терпят?

– Для них я настоящая диковина. Понимаешь, я активируюсь в это время суток, с двух до шести, как ты ночью. Меня переполняет энергией, мне кажется, что я героиня романа, кокетка, и берусь за игру. Всегда мечтала стала актрисой.

– А я моделью, – печально произнесла Ева.

– Есть еще один парень, Кирилл. Он такой идиот, но иногда он меня привлекает, – Констанция вспомнила, как недавно он горячо чмокнул ее в губы при встречи.

– Тем, что он идиот?

– Скорее да, чем нет. В нем что-то есть, какая-то доля харизмы. В него бы ты точно влюбилась.

– Не думаю.

– Странно, но мне кажется, что я буду скучать по ним, по учителю, – у Констанции тут же появилась перед глазами картинка, как она по пути в художественную школу тренирует свою идеальную модельную походку, а по возвращении беседует о высоком с Завьяловым.

– Между прочим, нам в школе дали задание нарисовать с тобой плакат. Ты ведь поможешь мне?

– Конечно, – Констанция обняла сестренку. – Но только с одним условием.

– С каким же? – довольная Ева стала кружиться юлой.

– Мы нарисуем как можно безобразнее, чтобы от нас наконец отстали и более не давали эту грязную работу, пусть поручают подобное Валерии.

– По рукам.

– Почему люди никогда не говорят, что чувствуют? – однажды спросила Ева у сестры.

– Это очевидно, чтобы потом не было так больно.

– Иногда мне кажется, что я некрасива, одинока, да и лучших подруг у меня нет.

– Не водись ты с этими дурами. У тебя есть море мальчишек и я. Подруг не бывает, Ева. И ты очень красива, – Констанция утешала сестру.

– Неправда! Иногда мне даже нечего надеть.

– Что ты несешь? – голос Константы повысился. – Один мой знакомый даже однажды спросил у меня, нужна ли смелость, чтобы одеваться так, как моя сестра, как ты.

– А что ответила ты? – Еву это заинтересовало.

– Что она нужна даже для того, чтобы проснуться.

– Хм, что ж, красивая ложь всегда выигрышнее смотрится горькой правды, – тускло пролепетала Ева.

– Ты мне надоела своим нытьем! – Констанция вышла из себя. – Сегодня праздник, а ты ведешь себя отвратительно, как настоящий флегматик.

– Прости, мне это свойственно по праздникам, хандрить, – и Ева поплелась в свою комнату.

– И куда ты уходишь?

– Стих хочу написать.

Констанция в последнее время плохо понимала Еву, но ей порой удавалось чувствовать то же, что и она. Началась наконец их переходная стадия, они превращались в настоящих девушек. Ева все более уходила в себя, разбираясь в своих чувствах, выбрасывая их на бумагу, Констанция же наоборот, установила железные двери, закрывающие ее от реальности и эмоций. Потихоньку их прежние друзья уходили на второй план, а на переднем оставались лишь они вдвоем, такие разные, но неотрывные, как лист из книги, по обе стороны которого две совершенно различные страницы.

Ева подалась в биологию, участвовала в городских олимпиадах, но только для того, чтобы наладить отношения с учителем. Ее оценки падали, и Констанция предложила ей отличную идею с этим предметом. И все вышло более, чем прекрасно: Ева стала любимицей учителя, вместо троек она стала получать пятерки не понятно за что, а главное, ее вовсе не спрашивали на этих глупых уроках. Она слетела с серебряной медали и наконец расслабилась, отдавая полностью свое время самой себе. Родители подарили близняшкам гитару, и Ева полностью ушла с головой в новое увлечение. Правда, она частенько заливалась слезами, когда у нее не выходило.

– Это прозвучит неубедительно, но я тоже всегда плачу, когда у меня что-то не получается, – однажды призналась Еве Констанция.

– Например?

– Например, я не могу проговаривать французскую букву «р», а когда я проигрываю в карты или шашки у мальчишек, я быстро бегу домой проплакаться. Затем возвращаюсь, чтобы никто ничего не заподозрил.