Не думать.

— Ты и верно проделал огромный путь, — говорю как можно мягче, — Но я все еще помню твои черты — черты человека, с которым прожила всю жизнь рядом.

— И так соскучилась, что поспешила меня встретить?

Вдох-выдох. Незаметный. Мне следует быть осторожной. Очень осторожной. Любой неверный шаг или слово — и меня скинут в пропасть во всех смыслах. Стрелы Скьельда успеют убить и моего брата, и нескольких его друзей, но кому это выгодно, если в итоге я или Ворон будем мертвы?

Мне надо точно знать, где мой муж. И понять, есть ли способ, чтобы ему помочь. И если ради этого придется изворачиваться и льстить, вместо того, чтобы разить мечом, я это сделаю.

— А может я так уверена в твоих способностях, что пришла… договариваться?

Я кротко улыбнулась и положила ему руку на грудь, чувствуя тяжело бухающее за несколькими слоями одежды сердце.

В глазах Одда мелькнули искры вожделения.

Наши боги не избегали кровосмешения, и несколько лет назад Одд уверил сам себя, что он подобен богам… хотя бы в этом смысле. Мне пришлось разубеждать его с помощью ножей и Дага, и больше он не лез. Но темный, порочный вкус того чувства помнил.

И ко мне подался, обдавая горьким дыханием.

— Не боишься, что твои северяне не простят тебе подобное поведение? Твой муж?

— Чего мне бояться… после такого мужа? — я добавила и горечи в голосе, и злой тоски. Внутри клокотало бешенство… но ни единый поступок или слово не заставит меня показать это.

Одд ничего не знает о моей настоящей жизни. Он помнит лишь ненависть и мою готовность пожертвовать собой. Помнит лишь страхи жителей долин и то, что рассказали моей семье ярлы, присутствовавшие в Сварре — о клетке и свадьбе в обносках. Он может только предполагать, что мне сложно было выжить с «таким» мужем з и что выжила я исключительно благодаря своим колдовским силам… а может чему-то женскому, что чувствовал и желал для себя.

— Нечего бояться? — глаза его пока трезвы, хоть тело и поддается вожделению, — Даже если он смотрит на тебя с крепостных стен?

Вздрагиваю.

И притворяться не надо.

Вздрагиваю потому что внутри взвивается огонь — я была права! Эгиль близко!

Но для Одда здесь больше дрожь удивления.

— Ворон…здесь? — широко и наивно распахиваю глаза. И начинаю испуганно озираться, якобы вжимаясь в брата. А потом подпускаю нотки завистливого уважения, — Ты взял в осаду самого Ледяного короля?

— О да, — в его голосе полно ликования.

В моей душе — тоже.

О да, сын своего отца.

Ты скоро окончательно превратишься в гигью, на чьих струнах я буду играть собственную мелодию.

Ты забываешь, что вокруг Север — вспомнишь только тогда, когда твоя кровь станет льдом.

Ты не видишь, не чувствуешь, что твои воины смотрят на тебя все более задумчиво и насторожено, понимая, что замахнулись на то, что ни им, ни тебе не по силам.

‍

На что ты рассчитывал, сын долин, привыкший, что вокруг — до горизонта — множество пустых земель и путей к отступлению? Ты плохо изучил карту, раз не понимаешь, что Торгар — лишь маленькая точка на огромном море, готовом волной обрушится на жалкую кучку врагов.

Возьмешь её? Все может быть. Да только всю оставшуюся короткую жизнь ты проведешь в попытках отбиться от северян.

И ты позабыл меня… или никогда не знал. Не знал, чего я хочу и могу на самом деле. И как на самом деле отношусь к тебе и тебе подобным.

Выпрямляюсь еще сильнее, будто торжествуя, взгляд отвожу в сторону, будто эта ситуация для меня неожиданна. Делаю вид, что обдумываю, как поступить со сведениям — будто уже готова умолять о чем-то, но открыто это не готова показывать. А потом вцепляюсь в его мех и шепчу быстро и взволнованно:

— Мне было нелегко преодолеть этот путь в одиночку — но я знаю тропу и знаю, что, приди я с сопровождением северян, они бы первые убили меня за мои планы. Ты же помнишь — я всегда хочу сохранить жизни. Жизни всех невинных, чего бы это мне ни стоило. Именно поэтому я шла к тебе договариваться. Не только от своего имени — от имени недовольных. Беспокоящихся. Власть Ворона устраивает не всех…

— Но вы слишком боитесь его Сердца и взгляда, чтобы противостоять! — презрительно сплевывает Одд.

Его воины и ярлы смотрят на нас жадно, но не решаются прислушаться. А я…

Фрейя, не дай мне показать, насколько я радуюсь тому, как все складывается. Тому, что сведения о падении Черного замка еще не дошли до них. Тому, что Одд все-таки не дорос до королевского звания — его самомнение его же и погубит.

— Это Север — здесь привыкли подчиняться. Но… — я вздохнула, — И здесь есть жизнь. И она имеет ценность.

— Ты всегда была излишне сердобольной!

— Разве не потому отец именно меня отправил спасать долины?

Смотрим друг на друга крепко-накрепко. Ну же, решайся…

— Что ты предлагаешь? — он прищуривается.

— Получить власть миром, — говорю вкрадчиво, — Что ты хочешь сделать с крепостью?

Оборачивается к стенам и смотрит с ненавистью:

— Сожгу все к Одину, если не сумею занять. Воронье напало внезапно… и прорвалось к защитникам. Но я знаю, что их слишком мало там внутри, чтобы противостоять моей силе. И у них в конце зимы не достаточно припасов, чтобы удержаться долго.

Глупец!

Сколько у тебя самого воинов осталось после переходов и первых битв? Я вижу не более трех сотен. И все погибнут, потому что помощь нам вскоре прибудет. Но мне важно, чтобы вы погибли раньше, чем уничтожите тех, кто внутри Торгара.

Я не знаю, почему Эгиль укрылся в крепости, и почему его верные люди не продолжают нападать. Не вырезали уже эту гниль, пришедшую с юга. Не знаю… понимаю только, что ничего хорошего это не значит. И мучиться от этого незнания я не могу — на подобные излишества попросту не было времени. Мне нужна лазейка — во всех смыслах. И я вроде бы нашла её…

Заставила себя не оборачиваться, не смотреть на глаза крепости, не пытаться понять — вдруг и верно кто смотрит оттуда на нас.

Видит.

Не вынесу…

Заставила не смотреть на хмурых воинов, стоящих неподалеку.

Заставила себя поднять руку и почти нежно опустить на плечо Одда.

— Не хочу больше невинных смертей, — посмотрела влажным от мнимых слез взглядом, — О тебе смогут говорить как о Могучем, но и Мудром, если ты будешь действовать не только мечом и огнем, но как защитник слабых. Больше возьмешь таким способом…

— Что ты предлагаешь? — в его глазах сомнение.

— Дай мне войти в крепость.

— И что это изменит?

Не знаю! Не знаю, Один тебя забери! Не знаю, как я смогу помочь и что сделать… Знаю лишь, что мне надо попасть туда. Потянуть время.

— Я уговорю их принять твою власть.

— Ты не сможешь…

— У меня найдутся слова, — говорю резко. — Они в безвыходном положении — уверена, многие хотят жить. И чтобы их жены и дети жили!

— А Ворон? Вдруг заартачится? Он не допустит…

— Уговорю.

— Не получится…

— Что ты теряешь? В любой момент сможешь сжечь тут все к богам. Хоть вместе со мной.

— Колдуньи не горят, — прищуривается, пытаясь найти во мне слабость или признак лжи.

Не пытайся.

Ты никогда этого не умел.

— Дай мне седмицу, — приникаю к нему всем телом.

— О нет, — в его взгляде теперь только подозрение. — Слишком долго.

— Хорошо, — говорю торопливо, — сутки. Я должна попробовать спасти невинных. И если не получится… я хотя бы буду знать, что попыталась. И сама вложу тебе в руки меч, стану рядом с тобой. А если захочешь… — провожу ногтями по его шее, старательно подавляя тошноту, — то и лягу…

Он облизывает пересохшие губы и тяжело дышит, раздумывая. Я же, воспользовавшись временным замешательством, отхожу прочь. И иду в сторону крепостных стен — так медленно, как это вообще возможно.

Бежать нельзя. Как и оборачиваться. Я знаю воинов — выпустят стрелы или подымут на мечи. Из страха или ожидания предательства…

Как и защитники крепости. Ведь тоже могут…