Щеки обожгло жаром, когда колено перекидывала, а потом и вовсе дышать забыла… Как он смотрел… как подался весь вперед в голодном стремлении… Но сдержался. Умел сдерживаться мой король, когда я об этом просила.

Я несмело вскинула руки к его голове и потянула за волосы, запрокидывая лицо. Поцеловала выступающие скулы, скользнула по губам, лизнула чуть соленую шею, зубами провела по ней, как мне всегда хотелось, но…

Задрожала в предвкушении.

А потом руки его взяла и к своей груди притянула, мягко направляя… Медленно. Очень медленно, позволяя своему внутреннему пламени и нашим пальцам стекать все ниже и ниже, туда, где соединялись наши тела.

Это было… сладко, вязко, гулко. Мои ладони поверх его, а его — поверх моего тела, самых сокровенных его мест.

Его тяжелое, замедленное дыхание. То громче, то тише моего, хриплого.

Глаза в глаза, кожа в коже, в объятиях друг друга, когда инициатива мне отдана. И я хоть сначала не понимала, как двигаться, но потом приноровилась, сама летела, все так же забывая дышать…

Это было мощно, вкусно… наши новые знания, что проявились этой ночью и следующими ночами. Возможности, желание теперь уже полно изучить друг друга и что, и кому нравится… от чего каждый из нас кричать готов.

Я полагала, что у мужчины это только раздражение вызовет — необходимость сдерживать себя, быть занятым чем-то, кроме собственной страсти. Но оказалось, что Эгиль-Ворон вовсе не против открыть новые грани колдовства. И с еще с большим желанием, смыслом и удовольствием он обрушивался теперь на меня, сам уже смакуя и продляя нашу близость, достигая вместе со мной новой глубины, изучая и приноравливаясь, подталкивая меня все ближе к той пропасти, в которой мне так хотелось оказаться…

Пока в одну из ночей, наконец, не улетели туда оба, ослепленные и оглушенные настолько сильной вспышкой, что я еще долго не могла прийти в себя — но едва ощутила свое тело снова на земле, захотела повторения.

Чтобы стон одного гасил крик другого. Чтобы наши тела растворились друг в друге. Наши мысли перестали существовать, а клеймо, обжегшее меня пониманием чего-то большего, чем была я сама, снова потоком отдало ему свет, забирая его тьму. И снова наша кровь запульсировала в едином танце, разгоняя зимнюю стужу, наполняя сердца, отдавая силу мощными толчками…

Я заснула как провалилась.

А когда открыла глаза — испугалась. Нет, меня не напугало то, что мы нырнули слишком глубоко. А то, что я осознала — многое из моих странных ощущений этой ночью уже происходило со мной. Тогда, когда я лишалась невинности и пела про себя свою клятву, в надежде уничтожить Ворона.

Так что же произошло в нашу первую ночь на самом деле?

Может не в том было дело, что я оказалась недостаточно сильна для проклятия?

И вовсе не проклятие нас связало?

Стены пели.

Тихим звоном. Бормочущим рокотом. Перешепотом, замолкавшим, когда я приближалась.

Я не поверила, когда первый раз осознала, отмахнулась. А потом… потом это повторилось. И повторилось снова.

Мне прислушиваться захотелось, потому что пели они тихо, но нестрашно, не зло. Как будто внутренности организма — стук сердца, бурчание живота, ток крови…

Я не стала делиться этим открытием ни с кем. Ни с мужем, ни с Дагом. Не боялась, что меня сумасшедшей объявят — смешно. Я и была и всегда буду немного сумасшедшей колдуньей.

Той, чьи волосы слишком видны на снегу.

Той, кто заговорами спасает от холода или тоски.

Той, кому необходимо чувствовать и как можно больше…

Всегда такой буду. И если раньше я робко свою суть принимала и понимала, то в последнее время это изменилось. Устье реки наполнилось.

А стены заводили свою песнь. Чем больше я приводила всё вокруг в соответствие со своими замыслами, чем чище становились те или иные заброшенные повороты, чем глубже я увязала в намерении изобразить Сердце Ворона вживую, а не в уме, тем лучше их слышала.

Фрид была расторопной хозяйкой — я признавала это спокойно, не собиралась отказывать прошлому в его существовании. Но её расторопность в основе своей имела желание угодить королю и его людям. Я же давно делала подношение будущему. А может и самому замку… почему нет?

И он отвечал мне взаимностью и ощущением жизни. Пением.

И знаками.

Первый знак я нашла через седьмицу от той ночи, что мы с Эгилем ощутили полное слияние. Настолько полное, что, несмотря на мои сомнения, насколько оно вообще было позволительно в нашей собственной непростой истории, я убрала подальше травы, которые делали меня пустой, исключая всякую возможность понести наследника.

Почувствовала что это будет против богов… да и людей тоже.

Пусть все идет естественным чередом. Я не буду пить кровь, чтобы приобрести новые силы или изменить судьбу, но не буду пить и то, что эту судьбу останавливает.

Знак был старый.

На стенах много чего оставалось.

Замок захватывали не раз и не два — не при Ледяном короле, но при его предшественниках. Многие хотели расписаться на его коже. Корявыми заклятиями, рисунками, клинописью… Где — то остались и отпечатки злодеяний. В паре мест — настоящие картины, похожие на искусно созданные гобелены, но на стене.

Знак же не был похож ни на один из них. Будто вписанный в камень с момента основания…

Мы долго на него с Дагом смотрели, и почему-то оба чувствовали — он неспроста. И место, в котором обнаружили… Боковой, почти тайный коридор из мест обжитых куда-то вбок, где оставались пустующие помещения. Огромно было Сердце Ворона… даже для целого народа.

И незнакомым был этот шрам на его теле…

Я лишь тщательно перерисовала то, что увидела, пообещав самой себе разобраться. Но потом закрутилась с другими хозяйственными хлопотами и вспомнила, лишь оказавшись по случаю у деревщиков, которые продолжали мастерить щиты на весеннюю продажу. Попроще — для воинов. Из более редкого дерева, крепкие, с колдовской почти защитой в виде надписи редко используемыми в наших краях рунами. По кругу. Читать я это не могла, но значение надписи помнила.

Залюбовалась, как искусно вырезано… и дрогнула от понимания, что один росчерк я знаю…

Стань мне там

щитом друг мой,

вечный мой

защитник верный.

Ты один

надежда

в новой стороне.

«Новый» или «начало».

Я потрогала резьбу. Новый или начало… Что бы это значило?

В тот момент я еще не знала, что прямо противоположное.

‍

Страх и трепет.

Лед и пламя.

Осколки, летящие на тонкое покрывало и оставляющие на нем прорехи.

Чувственность, впитавшаяся в темноту ночи, и требовательный взгляд из-под насупленных бровей.

Порочная нежность и трепетная страсть.

Сладость расставаний и горечь удовольствия…

Кто ты, Эгиль-Ворон? И почему все чаще снишься мне в полете?

Кто я? Может…

Просыпаюсь резко. Как всегда — не получив ответов.

Мой муж дышит размеренно и глубоко, его тяжелая рука привычно вдавливает меня в себя. Я чувствую его грудь, бедра, его неосознанное желание… дышу его запахом. Нашим запахом. И почему-то дрожу.

Что меня разбудило? И стоит ли на самом деле задумываться об этом, когда все хорошо?

Может тяжелые дни рождают ночное беспокойство?

Недавняя лавина разрушила одну из внешних стен, в которой также обитали воины, и принесла нам не только хлопоты, но и несколько смертей и раненых. Я помогала целителям, Ледяной король до ночи проводил время на восстановлении и пока безуспешных попытках вытащить из ловушки снегов хоть что-то, но это ли вызывало тревогу?

Да Эгиль возвращался, когда я уже спала, и уходил, когда еще не просыпалась. Но вот ночью я чувствовала его горячее тело и расслаблялась. И незыблемость замка и спокойное отношение к Хель были моими постоянными спутниками, так что же заставило меня отвернуться от них?