Эта крепость принадлежала уже нескольким поколениям правителей земель, а потому несколько раз расширялась и достраивалась, не зная огня и разрушений. Чем дальше были от нас войны, чем сильнее власть тех, кто вел свой род от Хродмара Хромого, чем дольше одна семья владела этим местом, тем больше требовалось дополнительных пристроек, больше оседало тех, кто владеет разными ремеслами, требовалось больше слуг и припасов.

Семья…

Усмехнулась.

Людей, которые меня воспитали, я не могла назвать семьей.

Спрыгнула на площадку башни, преодолела еще несколько пролетов, теперь уже вниз и остановилась, наконец, перед массивной дверью.

Мне не было необходимости выравнивать дыхание или успокаиваться: я привыкла сохранять маску невозмутимости на лице и держать спину ровной в любых обстоятельствах. Маленькой я могла легко расплакаться от обидных слов и прозвищ, от непонимания, за что меня так не любят, но с каждым годом невидимые доспехи делались все толще, а когда подросла, то стала отвечать. И жестко.

На меня пытались жаловаться, но отцу дела не было до домашних разборок, напротив, то, что я научилась стоять за себя, заставило его присмотреться ко мне внимательней. И пусть не зауважать, но задуматься, что я могу быть полезна чем-то еще, кроме принадлежностью к женскому полу.

Даг, все это время следовавший за мной, открыл дверь, но сам остался снаружи. Я удивленно повернулась к нему, а обережник кивнул.

Его поведение стало понятным, когда я шагнула в зал. Кроме отца и нескольких приближенных ярлов здесь больше никого не было — а значит разговор будет серьезным.

— Подойди.

Неторопливо двинулась вперед, стараясь ничем не выдать беспокойства. Еще благодушный за завтраком, отец выглядел мрачно. Он единственный сидел на искусно вырезанном кресле, и то и дело запускал руку в длинные, черные с проседью волосы, что говорила о крайней степени напряжения.

Возле него расположились хмурые наместники. Каждого из них я знала как верного воина, достойного уважения. Каждый владел собственной крепостью и отрядом — и то, что они собрались сейчас все вместе, было дурным знаком.

Дверь снова открылась и зашли мои сводные братья. Старший, Одд, был как всегда бледен и выглядел так, будто его посадили на кол. Он встретил меня неприязненным взглядом и не удержался от вопроса:

— А она здесь зачем?

Отец глянул на наследника с неудовольствием, я ничего не стала отвечать, а Ингольв, второй в очереди на звание короля, коротко хохотнул. Но на этом они успокоились. Оба терпеть меня не могли, но никогда — во всяком случае с тех пор, как меня начали допускать в этот зал и позволять слушать донесения — не показывали своего отношения при отце. А с тех пор, как я загнала их в волчью яму и пригрозила забросать хворостом и поджечь, не высказывали свои мысли и мне.

Этим они мало отличались от любого жителя наших краев. Так уж повелось, что здесь уважали только силу. Женщинам позволяли быть слабыми, но я проиграла еще при рождении — и мне пришлось самой доказывать, что нельзя обращаться со мной, как с безответным псом. Так что и прочие, проживающие в крепости, пусть недолюбливали меня или по привычке презирали, но не смели оскорблять в открытую. Даже мачеха.

Я научила считаться с моей силой, научила бояться. И не только из-за проклятого дара, но и потому, что и без всякого дара я могу отомстить.

Отец кинул мне кожаный рулон.

— Прочти это. Вслух.

Я развязала веревку, скрепляющую свиток, и вчиталась в довольно неопрятные знаки, всё больше хмурясь по мере прочтения.

Что ж, этого следовало ожидать. Слухи и донесения о том, что на севере бушуют не только снежные бури, шли уже не один год, но то, что захлестнет Перевал, а потом и нижние земли, не ожидал никто.

Вести были тревожные и неожиданные.

Короли Гюрдир и Скафти уже сдались под мощью «северного ветра», а это означало, что между завоевателем, известным как Ворон, и нашим королевством лежали теперь только западные земли и пустоши.

— Мы на пороге кровопролитной войны? — подняла я взгляд на отца.

— Этот бастард обломает свои ледяные зубы о наши мечи, — прошипел Одд, сплевывая.

— Но он подобрался очень близко, и те, кто ему сдался… мы их знаем как сильных воинов, — возразил один из ярлов, будто продолжая начатый прежде спор, который остановился с нашим появлением.

— Значит, их слава ушла, — снова скривился брат.

— Не понимаю, зачем Черному Ворону это нужно, — я не скрывала своего недоумения.

— Конечно, ты не понимаешь, — съехидничал Одд, — Как тебе понять дух завоевателя и мужчины?

Не позволю превратить себя в ничего не знающую дурочку, раз уж мне было оказано такое доверие, и я была приглашена на совет.

— Я имела в виду, что его сила и крепости — на Севере. Даже Перевал слишком далек от дома. Если Ворон завоюет эти земли… он просто не сможет ими управлять.

— Согласен, — кивнул ярл Торстейн с седой бородой и морщинками вокруг светлых глаз. Мне всегда казалось, они появляются у тех, кто много улыбается… но в нашем замке почти не улыбались, — Это только ослабит его.

— Может есть причина, по которой он хочет уйти с Севера? — это уже мой младший брат. Иногда, когда его ум не был одурманен вином, Ингольв говорил верные вещи.

— Или слухи о том, что в его тело вселился убийственный дух севера, который не успокоится, пока не заморозит все живое, верны, — мрачно высказался самый молодой из ярлов.

С ним тут же начали спорить.

— Меня не интересуют причины прихода Ворона, — когда отец говорил, замолкали все. Бранд Яростный, несмотря на некоторую грузность и любовь к похабным развлечениям, считался сильным воином и мудрым правителем — не зря на протяжении последних семи лет в окрестных землях царил мир, — Меня интересует, как его остановить. Поэтому я и позвал тебя, Эсме.

Молчание сделалось ощутимо напряженней. Причем братья откровенно недоумевали, а вот наместники выглядели решительно.

— Я могу… чем-то помочь? — спросила почти робко.

— Да, — он посмотрел на меня прямо. И так же прямо заявил, — Короля-ворона не могут ранить враги и не берут яды. Я хочу, чтобы ты использовала свой дар.

Мой проклятый дар?

Я впервые за долгое время лишилась речи.

— Ты должна защитить свое королевство, Эсме. Это твой долг.

Меня спасли боги… Так все говорили.

Но я, когда подросла, решила, что все это ложь.

Боги? Им и дела нет до людей.

Собственные интриги и пиры интересуют асов больше, чем дела нижних земель. А те, кто населял соседние с нами миры, слишком заняты своими стихиями, чтобы вникать еще и в наши распри и неурядицы.

Нет, меня спасла старая Нья, нашедшая меня на улице и ставшая мне матерью и нянькой на восемь лет. И записка, которую настоящая мать положила в корзинку, оставленную холодной ночью на рассвете на пороге королевской крепости.

«Эсме — твоя дочь, Бранд Асвальдсон. Мне она не нужна. Но если ты не воспитаешь её как собственную дочь, то я прокляну тебя. Или проклянет она, когда войдет в силу».

Так все узнали, что король Бранд, плодивший не только родных детей, но и бастардов — некоторые из них оставались при нем воинами — спутался еще и с чернокнижницей. Черной колдуньей, которая предпочла свою общину жизни в замке, и оставить дочь чужой семье, чем растить свое подобие.

— Ты должна благодарить богов и мое милосердие за то, что мы оставилась в живых и о тебе было кому позаботится, — шипела мне мачеха раз за разом. Особенно громко тогда, когда я удирала из-под надзора или разбивала нос её сыночку, своему сводному брату.

— Я должна благодарить лишь доброту простой женщины и ваш страх перед проклятьем, — однажды ответила ей дерзко, за что получила пощечину. Но это была последняя её пощечина — с того дня я пообещала себе, что никому не позволю унижать себя.

И сдержала обещание.

Постепенно кюне Хлив пришлось смириться с моим присутствием. И хотя она не упускала случая меня уколоть, с каждым годом это удавалось ей все меньше. Я мало чем дорожила, потому и сложно было управлять мной, угрожая лишить этого.