Я готовилась стать полноправной хозяйкой собственного дома… в чем, впрочем, сомневались все окружающие.

Даже я сама.

Беседа у костра становилась все забористей. Мужчины наслаждались крепким хмелем, теплым вечером и почти увеселительной прогулкой — в наши края отголоски будущей войны еще не добирались, а страшиться будущих битв было не в почете.

Особенно если есть друзья под боком, горячее пламя и сытная похлебка пополам с историями, из которых хорошо если хотя бы часть — правда.

Кажется, воинов едва-едва уже сдерживало мое присутствие, чтобы не начать меряться собственными мужскими корнями. И смотрели они уже с намеками. Может до них и доходили слухи, кто была моя мать, но пока лишь они видели перед собой королевскую дочь, перед которой не зазорно показать силу и мужскую доблесть.

Или наглость.

Один из них, самый молодой, — кажется, любимчик ярла, не зря Тоддор посматривал одобрительно на любое его действие — не утерпел и заявил во всеуслышание:

— Настоящему воину не только сердце малое нужно, но и жена с мякотью… чтобы самому не размякнуть.

Уж точно в мою сторону.

Что ж, и я не против развлечься. Склонила голову вбок и внимательно на него посмотрела.

— Настоящий воин выбирает для своих сыновей такую мать, что может передать им свое бесстрашие.

— На то, чтобы содержать свой дом, нужна мужская сила, — нахмурился молодой воин, недовольный, что меня поддержали одобрительными смешками.

— Мужская сила нужна для завоеваний и защиты, а не для того, чтобы заниматься домом. Но женской нужно не меньше, чтобы мужчине было куда возвращаться. Или предпочитаешь женщину настолько слабую, что она не сможет своими руками поставить поминальный камень на твоей могиле?

Вскинулся весь.

Мальчишка смешной… в моем доме даже Одд не рисковал вступать со мной в словесные перепалки.

Пока мужчины пропадали на охоте и в походе, я жадно изучала все свитки и книги, что попадали мне в руки и уж из этой битвы точно могла выйти победителем.

— Красота и хрупкость Фрейи воспеваемая сказителями…

— Фрейи? — изумилась, перебивая, — Богини войны, что владеет половиной небесного воинства?

— Женщины все равно не смогут быть нам равными ни в одном из военных умений!

Даг уже хохочет, как и Торрад. И прочие прячут улыбки в бородах. Большинство из них я видела прежде, а вот этот со мной не знаком.

— Так ли уж ни в одном? — я встаю в одно движение. После долгого перехода на лошадях и сидения у костра захотелось размяться, а этот нахальный юнец весьма подходил для веселья.

Мелькнула мысль, что «юнцу», наверное, не больше чем мне — двадцать? двадцать один? — но пропала. Я чуть ли не с детства чувствовала себя столь же взрослой, как этот мир.

Как всегда молчаливый Даг поднял вопросительно брови, а я кивнула на колчан.

— Лук? — недоуменно нахмурился светловолосый. Как же его зовут? И не припомню…

— И стрелы, — серьезно кивнула, стараясь не расхохотаться.

Он обернулся кругом.

— Темно ведь…

— Так давай стрелять на ощупь. А завтра поутру найдем, куда попали.

— То вы можете отправить кого…

— Обвиняешь меня в нечестности? Или боишься проиграть? Давай тогда первый, посмотрим, у кого дальше улетит. И клянусь богиней, не буду никого подсылать, раз не веришь просто словам.

Резко развернулся и отправился к своей поклаже.

«Вж-жик» — и стрела улетает в темноту, к едва ли просматриваемой при свете луны огромной ели, что все чаще попадаются нам на пути.

Мы все прислушиваемся. И вроде бы слышим глухой звук.

Я еще раз прикидываю его рост, силу натяжения тетивы, наклон лука… Встаю на то же место и выпускаю свою стрелу.

«Вж-жик».

Переговариваясь и пересмеиваясь все укладываются спать.

А поутру юнец и не смотрит в мою сторону. Хмуро садится на свою лошадь и бурчит что-то под нос. В колдовстве обвиняет, что ли?

Стараюсь не засмеяться опять — хватит с парня потрясений.

Даг еще утром вместе с ним сходил, проверил и кивнул мне по возвращении.

Не наобум, а точно возле его стрелы и моя воткнулась.

— Не боишься моего взгляда? — в чужом голосе прозвучала усталая насмешка.

— Не боюсь.

В темном углу заворочались, а потом к решетке придвинулось женское лицо, резко очерченное гранями и впадинами от света фонаря.

Я подавила в себе желание отпрянуть. Не потому, что испугалась чернокнижницы — из-за её состояния. Исхудавшая, немытая, с воспаленными глазами и горькой усмешкой сухого рта. На её щеке была глубокая царапина, а на пальцах, что вцепились в решетку, ногти все обломались, будто она скребла каменную кладку пола.

— Плохо выгляжу и плохо пахну, да сьюн? — снова насмешка — как и в том, что назвала именем прислужницы богини, — Так это временно. Завтра или в другой день меня опустят в кипящий котел и смоют и грязь, и кровь, и запахи…

— Не будет такого, — рассердилась, — я помочь тебе хочу.

— Сбежать? Или убьешь сразу, чтобы не мучалась?

— Ни то, ни другое, — покачала головой и посмотрела на женщину уже внимательней.

А ведь несмотря на седые пряди и лохмотья, она была не старше моей мачехи. И злой и порочной, как обозвал её ярл Торрод, не выглядела. Не было в ней дурного, тяжелого взгляда, который может "испортить" человека, не было желания навредить. Я чувствовала. А то, что её с дурными травами нашли…

— Ты кого отравить хотела? — придвинулась так, будто хотела ложь или правду еще и впитать.

— Глупая, — колдунья разнесла каркающим смехом тишину погреба, в котором в крепости стояли и бочки с хмелем, и клети с ожидающими своей участи, — И все прочие глупцы. Стала бы я соваться… Да только кто мне поверит? Мое слово против…

— Чьего? — нахмурилась.

— Ничьего, — покачала головой женщина. — Сама-то зачем пришла?

— Сказала же, помочь хочу.

— А я что взамен?

Помедлила:

— Заклятье мне нужно. На силу невинной крови…

— Не знаю таких, — отшатнулась она и глянула будто с испугом, — Или не скажу. Прежде котла и костра убьет это — нельзя нарушать равновесие между миром людей и чужим. Забудь о заклятиях, душу ведь разрушишь.

— А Торрад говорил, что ты злая, — улыбнулась почему-то, хотя никакого веселья не здесь не было, — А ты вон как о чужих душах беспокоишься. Для верного дела мне заклятие нужно — защитить хочу наши земли. А если боги накажут в ответ, что ж… значит так тому и быть.

— Глупая и верная? — колдунья снова придвинулась и посмотрела уже с любопытством, — Ты что задумала?

— А вот это не твое дело пока. Так поможешь мне?

— А что толку? Такие как ты ничего с заклятием не смогут сделать.

Усмехнулась. Кого она видит перед собой? Кого я и показываю.

Размотала вдовий платок, под который спрятала волосы, и расстегнула платье.

В крепость я приехала не как дочь короля, а как дальняя родственница одного из воинов. С ярлом мы справедливо рассудили, что ни к чему привлекать лишнее внимание — мало ли, какие слухи пойдут по долинам. А так в мою сторону никто и не смотрел…

Женщина, что никому и не сказала своего имени, прищурилась и осмотрела и волосы, и черный хрусталь.

— С юга, значит, — протянула задумчиво, — и без клейма пока. С камушком-то знаешь, что делать?

— Ты, может, знаешь? — вцепилась в нее жадно. Об этом хрустале столько слухов ходило, но никто не знал доподлинно, в чем его воздействие. Я тоже не знала — и если смогу и про это понять…

— Я-то может и знаю… — протянула колдунья задумчиво и припечатала, да так, что понятно стало — не скажет ничего. — Только с камнем со своим ты сама должна разобраться, как и с родом.

— А заклятье…

Снова посмотрела внимательно. И буркнула:

— Ничего ни у людей, ни у богов просить не буду. Но если меня сожгут… Так что поторопись со своим спасением.

И назад шагнула, в самый дальний угол клетки. Я же развернулась и пошла прочь из подвала, даже не отметив, когда ко мне снова присоединился Даг.