Голос непротивленца был хорошо слышен, значит ветер дул в мою сторону. И тут вдруг раздался тонкий и громкий визг, после чего послышалась ругань сразу на нескольких земных языках; даже русские словечки проскакивали.

– Стоп! – заорал я.

Нет, так нельзя. Старожилы много раз повторяли, что с новичками нужно говорить только на местном языке. Иначе освоить его потом будет сложно.

– Вадди! Слышишь меня? Этот идиот высунул из хогана руку! Цветочков хотел нарвать! – донеслось до меня полу-возмущенное, полу-ироническое восклицание непротивленца.

Наверное это Пьер, только он называет меня так. Интересно, как он углядел, что дежурю именно я?

Новичок высунул руку. Значит жив и относительно здоров. По крайней мере, не придется его тащить на себе до Пещеры. Уже хорошо.

Все пострадавшие переселенцы с визитницы отправлялись к нам. Некоторые через день или месяц перебирались в лагерь непротивленцев, но большинство оставалось в Пещере, где было гораздо комфортнее и чуть-чуть безопаснее, чем в палаточном лагере.

Если честно, я, наверное, тоже давно уже перебрался бы к ним. Но вначале не мог этого сделать, из-за болезни Ико, а потом вдруг обнаружил себя учителем. По крайней мере, в свободное время. Детей условно школьного возраста было больше пятидесяти человек, и все они жили в Пещере. У двоих из них были мамы, а у одного – отец, все трое «коренные». У кого-то родители отправились на Землю и не вернулись, а у остальных просто погибли. Учить их было некому. В лагере непротивленцев жила учительница испанского языка, больше профессиональных учителей не было. Да и просто образованных людей сюда попадало очень мало. Большинство колонистов были на Земле крестьянами или рабочими, дворниками или сантехниками.

Четыре месяца назад к нам закинуло настоящего химика, почти вест багаж которого состоял из химического оборудования и реактивов. Он сразу отправился к непротивленцам, да там и остался. Теперь дети, те, что постарше, ходили к нему на уроки химии. Впрочем, и среди взрослого населения нашлись любители учиться.

Был у нас и журналист, учивший детей писать и сочинять рассказы. Среди «коренных» всеобщим уважением пользовался гончар, который приспособил здешние смолы для разнообразных поделок. А математику и физику пришлось вести мне. Почему-то, даже на памяти старожилов, до Арзюри никогда раньше не добирались не то что математики, но хотя бы люди с техническим образованием. Прибыл, говорят, лет десять назад один зоолог, но прожил он лишь несколько недель, а потом погиб. Так что естественные дисциплины для школьников автоматически свалились на меня, хотя я никогда в жизни не мечтал о педагогической карьере. Сразу отказаться не смог, а теперь уже и не хотел.

Солнце плавно уходило за холмы. Я начал собирать в сумку пакеты из под сушек и бутербродов, ножик, пустые бутылки и термос.

Последнюю пару часов голосов почти не было слышно, значит Пьер уже сговорился с новичком. Я выбрался из хогана и побрел в их сторону. Передо мной предстало довольно забавное зрелище. Громадный – высокий и толстый, с иссиня-черной кожей, обесцвеченными и выкрашенными в разные цвета длинными волосами, заплетенными в косички, а также с потешной бородкой – человек уже выбрался из своего хогана и теперь вытаскивал оттуда многочисленные сумки, пакеты и рюкзаки.

– Он сразу к нам пойдет, мы сговорились. Это шаман, как раз для нашего дурдома сгодится, – прокомментировал Пьер. – Поможешь вещи дотащить?

Я кивнул и пошел знакомиться с шаманом. Кисть одной руки у него и вправду серьезно пострадала от общения с кобринками, и он обмотал ее какими-то листьями. Поверх них Пьер наложил повязку. Мы помогли новичку надеть самый большой рюкзак, а сами взяли еще два и восемнадцать (!) пакетов. Оставлять что-либо в хогане шаман отказался наотрез.

Подходя к развилке, мы встретили ночного дежурного – нашего общего приятеля и яростного бойца, латиноамериканского индейца, имя которого выговорить было невозможно (в переводе оно означало что-то вроде «белой антилопы, ходящей на четырех когтях»), которого все называли Винни-Пухом. Пух оценил наши усилия и взялся помочь, разгрузив нас от части сумок и пакетов.

До начала войны оставалось еще трое суток. Арзюри была весьма «педантичной» планетой и активные боевые действия вела строго по расписанию. Так что, доставив шамана в лагерь непротивленцев, я решил остаться там до следующего дня – наш Химик готовил один интересный эксперимент, в котором мне хотелось бы поучаствовать. Так что, попросив Винни-Пуха сообщить нашим о том, что я остаюсь здесь, сразу же отправился в палатку Химика.

В конце ужина, на который, традиционно собралась вся колония непротивленцев, в привычный расслабленный ритм вторгся новоявленный шаман. Напившись собственноручно сваренного из привезенных листьев отвара, он вдруг прервал общий веселый гомон – выйдя к центральному костру, вокруг которого собралась вся наша компания, шаман ударил в большой гонг – жуткую тарелку сантиметров семьдесят в диаметре, которую я сегодня тащил. Смех и разговоры тут же стихли и все с любопытством уставились на незнакомца. И тут он кинул гонг на землю, что-то гортанно прокричал и начал вытанцовывать нечто ритмичное, помогая себе ударами в крошечный барабанчик. Ритм все ускорялся и вот уже мы видели лишь как в свете костра мелькают полы его халата.

Затем шаман замедлил шаг и пошел по кругу, вдоль людей, сидевших ближе к костру. Иногда он останавливался и что-то тихо говорил сидящему, затем продолжал свой путь. Подойдя к одной из женщин, он что-то сказал ей, и она, закрыв руками лицо, запричитала: «Нет, нет, пожалуйста, нет!»

Вскоре он остановился напротив Винни-Пуха, сидевшего рядом со мной. Поведя рукой над его головой, он вдруг склонился и прошипел:

– Спасение–память.

Пока мы пытались сообразить, что же он сказал, шаман уже отошел в сторону, продолжая обход. Завершив круг, он развернулся и отправился в свою палатку. Вокруг поднялся гомон обсуждений.

– Инге сказал, что она останется здесь?..

– Вера не говорит, что ей сообщил колдун, но я слышала, он говорил про ее сына…

– Боцману сказал, что тот увидит море, смотри как он светится от счастья…

Реплики проскакивали как электрические искры, но я никак не мог сосредоточиться, впадая в дрему. Потом встряхнулся и хлопнул Винни по плечу.

– Ну что, герой, которого не забудут, давай пойдем спать. Подъем через пару часов.

Мы осоловели от обильного ужина, да и не спали уже больше полутора суток, так что молча поднялись и отправились в палатку Химика, где, рухнув прямо поверх его спального мешка, и заснули.

На следующий день, после напряженной ночной подготовки, эксперимент начался.

Химик. Его здесь все так и звали – знак уважения и признание принадлежности к ученому миру.

Вот уже два месяца он проводил эксперименты с местными растениями, пытаясь с ними подружиться. Передавать информацию и «дрессировать» растения он решил с помощью запахов и перепробовал самые разные составы, основой которых служили соки и отвары местных трав, приправленные земными специями – укропом и кинзой. Почему-то другие сушеные травы (коими в нашем случае выступали только кулинарные приправы, других сюда никто не привозил, да и эти были редкостью) лишь усиливали или ослабляли действие зелий, но принципиально его не изменяли.

Химик озаботился тем, что для экспериментов ему нужны и другие земные травы. Но за полгода в «трехдневный отпуск» на Землю отправились всего одиннадцать человек. Увы, неудачно. Вместо одной из наших девушек обратно вернулась ее прототип, которая не могла понять, что за травы мы от нее требуем. У двоих прототипы уже умерли, так что возвращаться они не собирались. Остальные привезли лишь пакетики смесей приправ – все извинились, говоря, что совершенно забыли про просьбу и в последний момент прихватили то, что нашли в кухонном шкафу. Смеси Химик не любил – приходилось рассортировывать все содержимое пакета.