Тихон Пластинов отошел от дисплея, отомкнул дверцу шкафа и вынул документы на имя Устина Садко. Там же нашелся и даймер, на нем высвечивался его новый, обнадеживающий номер, очень крупный, весьма удаленный от первых. «Идут-идут три курочки, вторая за первОй… вторая за первОй… ну, а третья - позади», - раздраженно прервал себя Садко, изрядно подзабывший историю курочек.
6. Устин Садко
Устин Садко, как и подобало новоиспеченному, уже разделся, но еще не оделся. Стоя голым, он молвил, обращаясь к дисплею:
- Ты был заботливым Замыкающим, Осип Охотов, и я не забуду тебя никогда, как бы ни старался… Ты был несказанно глуп, но это лишь усугубляло заботу. Прискорбно, что смерть настигает лучших… и все никак не настигнет худших… Особенно жалко мне тетку Капитолину, которая заботилась о нас, закармливая тяжелыми, но отменными пирогами. Вес посылки достигал, бывало… да пребудет с ней тот Господь, которому она верила.
Страшные фигуры по прозвищу «сведений нет» давно перемешались с нормальными, полноценно идентифицированными Направляющими, Центровыми и Замыкающими. У них были адреса и телефоны, многие пользовались электронной почтой.
- Но худший - это я, а значит, дела не так безнадежны, - проурчал Устин, выбирая себе одежду. - Во всяком случае, один из худших.
- Что значит - нет сведений? - спрашивали Пластинова, а теперь будут спрашивать Садко на разного рода лекциях и семинарах. - Номера-то цыганские есть? Значит, и люди есть. Какие-нибудь бедуины, болтаются по своим пескам, лови их, присматривай за ними. Нехорошо жить вдали от цивилизации… Вон пигмеи - поди разыщи их. С любым бомжарой управиться легче, чем с аборигеном пустыни.
- Человек человеку - брат, - Пластинов обтекаемо утешал аудиторию. - Найдем, пропишем, обозначим, окружим заботой.
Любуясь собой, Устин Садко включил все освещение, какое было в комнате, и облизнулся. Он напомнил себе коварного графа Фоско из романа Уилки Коллинза - но только не такого толстого, слава богу. Он был вылитый Тихон, но вот появились халат и очень быстро нашлись подобающие фамильные перстни, и прежний Пластинов вдруг как-то сразу раздался: полноватый, но не тучный - с двойным подбородком, беременным третьим, пока еще бессмысленной вздутостью; по-новому смотрелся и маникюр, который Тихон выполнил накануне заодно с педикюром. Упругая кожа, прежний ежик рыжеватых волос, молодцеватый вид, успешность и условный фитнесс.
Садко выкатил из-под шкафа скейтборд, проехался по комнате, ударил - следуя рекламе великого чая - в боксерскую грушу: о’кей. Я снова бодр и готов продолжать мою деятельность.
Рюмка водки по Тихону, смерть отступила. Устин закусил корочкой, посыпав ее крупной каменной солью. «Где твое жало, смерть?» - осведомился Садко и принялся кощунственно заглядывать за шторы и в углы, шарить под мебелью.
«Нету тебя покуда. Нету».
Развлекаясь, Садко продекламировал: «И скучно, и грустно, и некому руку подать», намекая на более не существующего Тихона, которому, правда, ему никогда не случалось подать руки. Сцеплять на заседаниях - пожалуйста.
Новенький даймер все больше нравился Устину Садко: его привычная гибкая плоскость, заурядная бегущая строка, настроенная на передатчик специального спутника для закулисных особ, компактность, расцветка. Да, номер очень далекий. Он очутился где-то в конце очереди на казнь. Ему припомнилась набоковская книжка «Приглашение на казнь». Его, мелкого, приглашали в числе последних. Да, истинно так: Великие нарекутся Малыми.
Устин Садко вернулся к дисплею: там все давно переменилось, и он моментально отметил свою новую Замыкающую: наконец-то - Русудан Монтекян. И речь никак не шла о младенчике, компенсаторно народившемся взамен, допустим, Охотова. «Питерская прописка, зрелая женщина», - с удовольствием отметил Садко и отключил аппарат.
«Хорошо бы мне еще раз посмотреть на эту Русудан, - подумал Устин. - И кто же ее замыкает?»
После Русудан стояло избитое: «Сведений нет».
«Ну да, конечно, - усмехнулся Направляющий. - Целится в первую сотку…»
Задуманное воплощалось, как по нотам.
Ему было приятно управлять случайностями, отрадно назначать себе в компанию приглянувшихся попутчиков. Особенно эту парочку - курочку впереди, анонимного петушка - позади. Их действия давно привлекали внимание международных контролирующих структур.
Он сладко потянулся, ощутив близость гибели - пусть и фальшивую, но острую. Охотову было по кому убиваться: ни тебе привычного и недавно очень далекого Гумменмахера, ни Маус, ни Тевистер. Устин Садко слышал, что Тевистер - активная феминистка и лесбиянка, рвущаяся к власти. «Поделом. Вот уж кого не жаль». Хвала богам, что обновление базы для простолюдинов происходило мгновенно, ибо зияющие дыры в пространстве, мышлении, времени, очереди плодят сумасшедших.
Очень давно, когда он был мелок и звался не Тихоном, не Устином, а как-то иначе, он был женат на одной безмозглой и жадной стерве. Однажды та выставила его на улицу, отправила на ночь глядя жечь костры в очереди за каким-то заморским барахлом. Там действительно жгли костры, читали списки, под гармошку записывали на ладонях концентрационные номера. Когда, тремя часами позже, его номер выкрикнули, он отошел от костра, поднял руку, показал всем звериное число, повертел, чтобы все видели, и стер, размазал его плевком. И ушел, оставив по себе засиявшую память; а очередь - почти незаметно - содрогнулась, ибо столкнулась с потусторонним, для себя непонятным.
Ну что же, достопочтенный Мальтус - природа не выносит пустоты. И где отсекается одна голова, там гидра выпускает десять новых. Иногда, конечно, соотношение выбывших и прибывших настораживает и понуждает удивиться. Не иначе как люди подвластны какому-то особенному демографическому закону. Больше младенцев мужского пола рождается в предвоенные годы, а вирусы под героиновым соусом - просыпаются в мирные. Но человек человеку - брат. Под эгидой всеобщей и не вполне бескорыстной заботы это не шуточка, брат. Человек. И все же людей развелось многовато: Устин Садко, ведя разумную и рассудительную беседу без собеседников, повторял усопшему Мальтусу тезисы доклада секретной комиссии, в которой участвовал. Экая пропасть номеров, плюнуть некуда. Харькнуть побоишься, да вышла нужда поохотиться. Охота на Охотова. Язык до Харькова доведет, а плевок - до середины Днепра. Что за чушь? Что за игривые настроения?
Тихон Пластинов ни разу в жизни не видел своего Замыкающего, Охотова, но тот усиленно, даже в чем-то неразборчиво-патологически, заботился о его выживании, памятуя о гарантии в данном случае для продления собственных дней. Лагерную пайку больше не отбирали, ею делились. При этом сохранялось главное правило: «Умри ты сегодня, а я - завтра». Поправка была незначительной: вместо «умри» записали в скрижалях: «живи», да заменили союз: «а» - на «и».
Пластинов, не считая нескольких неуловимых анонимов, был его Направляющим. Направляющего надо беречь и любить. Он выживет подольше - ты выживешь подольше. Охотов слал ему посылки - сало, шоколад, лекарства; поздравительные открытки для снятия возможного стресса, который снижает иммунитет и магнетически притягивает смертельные болезни; устраивал в санатории, выручал деньгами. Пластинов, не нуждаясь в этих дарах, принимал их как должное, но вполне равнодушно, и не был уж так благодарен Охотову. Своя рубашка ближе к телу, дело известное, и Тихон был для Охотова как раз такой рубашкой - такой, да не совсем. Бывают шуточные вещи, которые растворяются: например, плавки. В рубашке не купаются, если только речь не идет об околоплодных водах, но мы и не требуем абсолютных аналогий… Пластинов служил настоящим спасательным кругом, бронежилетом, кольчугой, щитом и крепостным валом.
Все, присланное из Харькова, вместе с пирогами Капитолины Кузнецовой, Пластинов пересылал в город Мурманск Марату Приморскому-Постинорскому, которому был Замыкающим; тот же, замшелый холостячок, небогатый и одинокий, в свою очередь замыкал вообще недосягаемого Жака Маршака из французского городка Клюни, где возвышается большое конюшенное аббатство, и очень переживал, изливая Пластинову электронные слезы: ему никак невозможно самолично поучаствовать в судьбе Направляющего, но что поделать, сделать нечего. Надо жить! А жить подобная пара могла многие годы без неприятных потрясений и тревог, ибо мерли где-то и кто-то, без них, некие другие люди-братья из верхней половины списка, как бывало, в конечном счете, всегда. А вообще в окружающем мире сделалось будто бы безопаснее, но вроде и беспокойнее.
