Петр Клутыч, которому до микрофона было еще долго ждать, желал поющим смерти.

Массовик отмахивал ритм и натужно улыбался. Но кроме него никто не веселился. Всем хотелось побыстрее исполнить песню.

- Сколько же идиотов, - заметил какой-то прохожий.

Его проводили слабым ропотом. Чей-то голос из очереди назидательно заметил:

- Без уда не вытянешь рыбку никуда.

Петр Клутыч, чтобы отвлечься, начал решать философский вопрос: приносит ли слепня ветром или уносит его? Потом огорченно припомнил, как сослуживцы отстригли его от коллективной фотографии и наорали.

Когда наконец подошла его очередь петь, Петр Клутыч осведомился:

- У вас нету песни «На пыльных тропинках далеких планет?»

- К сожалению, нет! - бодро крикнул массовик, веселясь из последних сил.

- А этой… «Мы, дети галактики»?

- И этой нет!

Петра Клутыча почему-то тянуло на космический репертуар. Но ничего из песен, которые ему срочно захотелось исполнить, не нашлось. Не было даже «Земли в иллюминаторе».

Поэтому Петру Клутычу пришлось довольствоваться современностью.

Он тяжело заплясал и принялся кричать в микрофон:

- Я буду вместо! вместо! вместо неё!… Твоя невеста! Честно! Честное ё!…

Лицо его нисколько не оживилось. Угрюмая очередь изнемогала от нетерпения. Ей тоже хотелось спеть про невесту, а Петр Клутыч занимал время и место.

Машины летели, люди шли; никто не обращал внимания на старания Петра Клутыча.

- Твоя невеста! Честно! Честное ё!…

Могло показаться, что помещение для допроса предателей человечества, пятой колонны, совершенно не отличается от следственного изолятора для звездоплавателей.

После внимательного осмотра впечатление сохранялось.

И все же здесь было гадостнее.

Совсем необязательные царапины на лабораторном столе. Слабый запах табака, гуталина и ружейной смазки. Эхо проклятий на родном языке, впечатавшееся в стерильные стены. Слабое, но отчетливое жужжание продолговатых ламп.

Балансиров распорядился выключить освещение, чтобы вместе с Медовиком погрузиться во тьму. Помещение за стеклом, как и на первом допросе, заливал ослепительный свет. Медор Медовик сидел, положа руку на пухлую папку; надковыривал картон, пробирался внутрь, трещал листами.

- Давайте сюда этого декабриста, - сказал он нетерпеливо.

Балансиров потянулся к микрофону - точно такому, как в первом боксе. Он снова чувствовал себя неуютно, хотя допрашивать предстояло своего, двуногого и двуглазого. У него не могло быть неизвестных науке микробов, требующих усиленной защиты. Зато могли быть микробы известные, требовавшие защиты еще более усиленной. Медор Медовик не раз прибегал к биологическому воздействию на упрямцев. Подземные микробиологи работали без выходных, а герметичные двери и толстые стекла защищали не только от космических спор.

В полу разверзлась дыра; бокс принял очередной стул, но сидевший на нем не был, в отличие от незваного пилота, прикручен к сиденью и спинке. Рыхлому, изнеженному мужчине, одетому в больничную пижаму, хватило древних кандалов, каких давно не выпускают. Но ему недоставало колодок и рваных ноздрей.

Балансиров замечтался, вспоминая, как они брали этого предателя. Ночь! Переполненная луна придвигается все ближе, ибо интересуется космическими делами; космические дела вот-вот развернутся на Бежином лугу. Но луг осквернен, он пылает посадочными сигнальными кострами. Делегация отщепенцев размахивает факелами; нынешний пленник Балансирова прочищает горло, готовясь к сепаратным переговорам с нечистой силой. Нечистая сила летает над Родиной, над ее просторными полями, чтобы, по завершении переговоров, топтать. Черные крылья отодвинулись в прошлое: над лугом зависает серебристое брюхо. И вдруг: лязг! грохот! урчание моторов! Из окрестных лесов выдвигаются боевые машины. Брюхо взмывает в небо, но поздно: залп! еще один залп! Небо расчерчивается лазерной паутиной. На перетрусившую делегацию падает обычная позорная сеть. К орущему клубку спешат, размахивая хоботами, грозные силы химического реагирования…

- Ну что же, Эренвейн, - голос Медора Медовика пробудил Балансирова. Реконструкция героизма пресеклась. - Рассказывайте, как вы крали людей. Похищали граждан. Договаривались с врагами человечества.

Ответа не было.

Медор потянулся и зевнул, показывая, что абсолютно спокоен и уверен в успехе.

- Вы знаете, Эренвейн, сколько людей пропадает без вести ежегодно? Десятки тысяч.

- И всех я похитил, - попытался съязвить Эренвейн. Балансиров удивленно присмотрелся: нет, все в порядке, его трясет, только очень мелко и сразу не разобрать.

- Будет вам паясничать, - укоризненно молвил майор. - Мы же понимаем, что не всех. Достаточно одного. Слезинки ребенка. Вы читали у Достоевского о слезинке ребенка? - зазвенел Медовик.

- Мы не трогали детей, - сказал Эренвейн.

- Не придуривайтесь. Вы отбирали у них мам и пап.

- Это и без нас делали. Тех мам и пап, о которых вы печетесь, отбирали по решению суда. И дети радовались. Это были пьяницы.

- С чужого голоса поете, - Балансиров сделал Эренвейну замечание.

- Вы забрали много непьющих, - напомнил Медор Медовик. - Якобы дураков. У них тоже были дети.

- Их тоже заберут, когда вырастут. Раз такие родители. И что в этом плохого, если разобраться? Вы же автоматы, вы не рассуждаете. А французы, например, открыли, что человеческий глаз воспринимает всего один процент материальной вселенной. Один! - Эренвейн сострадательно и нахально поднял палец, сочувствуя глазам Балансирова и Медовика. - Между тем космос на 73 процента заполнен пока неразъясненной черной энергией, которую как раз и не видно, а в ней самая суть. Но вам же до этого нет дела, вам бы только вязать свободную мысль.

Балансиров с Медовиком переглянулись.

- Что тут скажешь? - притворно удивился Балансиров. - Вот если, допустим, человек увидит не один, а два процента - что будет? Он мигом слетит с катушек. В белой горячке, небось, добавляются какие-то сотые доли, и ничего хорошего.

- А если явится Божья Матерь или Неопалимая Купина - это сколько еще получится? с учетом неизменности остального ландшафта? - Медор, подыгрывая, театрально взялся за сердце.

Эренвейн презрительно и негодующе отвернулся.

- А знаете, что мы сделаем? - улыбнулся Медор, снял очки и начал протирать их чепчиком, который тоже снял. - Мы оставим вас без коры. Есть хорошие лекарства, электричество… И отдадим вашим космическим друзьям.

С Эренвейна слетела наглость. Она и прежде давалась ему не без труда.

- Партия потребует думского расследования, - предупредил он.

- Пусть требует. С какой-нибудь звезды. Ваша продажная партия, ненавидящая народ и страну, отправится следом за вами.

- Вам не позволят, - всем своим подлым сердцем Эренвейн надеялся, что его берут на испуг.

- Думайте как хотите, - отозвался Медовик, легко прочитавший эти простенькие мысли. - Мы не спросим позволения. Мы организуем проверку вашей финансовой деятельности. Там, собственно, и проверять нечего: приходи да забирай в кутузку. Народ одобрит. Он сыт по горло вашей импортной демократией.

- Хорошо, - изнеженный мужчина опустил голову. - Чего вы хотите от меня? Я выполнял партийное поручение. Я рядовой функционер. Мне приказали встретить гостей и передать им пакет…

- Пакет давно у нас, - махнул рукой Медовик. - В нем списки. Ни в чем не повинных граждан, которых вы причислили к дуракам и пьяницам. Они совпадают с нашими, только короче. Вам известно, что все дураки у нас переписаны?

- Тогда чего вы от меня хотите?

- Вы слишком бодро изъясняетесь, - недовольно поморщился Балансиров. - Товарищ майор, разрешите наложить взыскание на службу предварительной подготовки? Смотрите: он ерепенится, чего-то квакает, поминает всуе государственные структуры… А должен был рыдать и молить о прощении.