- Не люблю! Не люблю кораблей! Я в них путаюсь… Я совершенно утратил ориентацию! Где здесь ют? Где кубрик? Которые тут брамсели, стеньги и ванты? И что они вообще такое?
Шаттен насмешливо фыркнул. Он ничего не ответил и отошел от борта, чтобы побродить среди лежаков для солнечного купания, расставленных в идеальном порядке. О’Шипки поцарапал ногтем спасательный круг, смутно чувствуя, как из глубин его души поднимается тоже нечто кругообразное, совершенное и законченное. Спасательный круг был расписан под змей, заглатывающих друг у друга хвосты; на змеях были начертаны символы Инь и Ян. Ян, как и положено, был красный, а Инь - синий.
- Шаттен! - окликнул он Шаттена. - Я хочу есть. Давайте лучше поищем кают-компанию. Или ресторан…
- Чего их искать, - сказал Шаттен, - я знаю, где это. Но там все закрыто, и таблички висят: «проводится специальное мероприятие».
- Ну и люкс, - пробормотал О’Шипки. - Чует мое сердце, что о нашем благополучии позаботилось Агентство.
- Или Бюро, - согласился Шаттен, снимая и пробуя на вес огнетушитель. - Смотрите, как все сверкает! Чистота! Полировка! Антисептика!
О’Шипки скривился:
- Я предпочел бы хаос, но чтобы с ужином… Наши службы взялись не за те роли. Пусть бы ваше Бюро занималось питанием, а наше Агентство, так уж и быть, уборкой.
Шаттен посмотрел в бинокль, любуясь закатным солнцем.
- Бросьте, дружище. Посмотрите, какой замечательный вид. Какая величественная панорама.
О’Шипки послушно уставился на сонное светило, невольно поддаваясь гармонии солнца и внутренних сфер, в которой снова каким-то боком участвовал спасательный круг. Он свесился за борт и вдруг расхохотался:
- Шаттен! Оставьте в покое ваш закат, идите сюда. Посмотрите вниз. Что вы там видите?
- Ничего, - ответил тот после паузы. - Вижу воду. Вижу очаровательных медуз. По-моему, рыбки играют. А вон бутылка плывет запечатанная. Еще одна… нет, это гигантская черепаха.
- Десять тысяч богов! Где шлюпки? Вы видите спасательные шлюпки?
- Не вижу, - озадаченно молвил Шаттен. - Шлюпок нет.
- Отлично. Еще чего нет?
- М-м… Я не могу судить с уверенностью, но нет и якоря.
- Молодец! Правильно. Он должен торчать вон оттуда, подальше. А он не торчит. Ну а как называется наша ладья?
- Сдаюсь, - Шаттен поднял руки, его бинокль сиротливо повис. - В билете ничего не говорилось о названии судна.
- И неспроста, - подхватил О’Шипки. - Оно никак не называется. Подведем итог: без шлюпок, без имени, без якоря и без команды мы плывем… не возникает ли у вас желания, дорогой Шаттен, все же закончить эту фразу банальным «неизвестно куда, без цели и смысла»?
Шаттен-младший нахмурился.
- Мне кажется, любезный, что вы опять уселись на своего конька. Вы снова намекаете на загробное странствие, и в этом я с вами решительно не согласен…
- Да неужели? Ну так оно станет загробным, не тревожьтесь! Не сегодня, так завтра!
- Пассажиров просят проследовать в ресторан для приема вечернего ужина, - сказал громкоговоритель, которого путешественники сперва не заметили. Оба задрали головы и поняли, что звук шел из круглой штуковины, принятой поначалу за сложную корабельную деталь.
- Спасибо! - крикнул Шаттен, метя в штуковину. - Позволю себе напомнить, что ужины все вечерние, утренних не бывает.
- К сведению пассажиров и водоплавающих салаг, - безучастно ответил голос. - Наше плавучее средство находится под охраной сумеречных богов. Здесь все вечернее - ужины, завтраки и обеды. Пассажиров просят поторопиться.
- Ага, - Шаттен хлопнул спутника по спине. - Все не так грустно, дружище! Нам не дадут умереть с голоду, а это уже нечто.
- Да, - кивнул О’Шипки, - спасибо им. Но почему такая тайна? Мне хотелось бы взглянуть на руки поваров…
- Коков, - поправил его Шаттен.
- А?
- Коков, - повторил тот шелковым голосом. - Вы в море, дружище.
- Ах, да. Мне почудилось, будто вы предлагаете мне…
- Нет-нет, вы ошиблись.
По пути в ресторан довольный Шаттен-младший трещал без умолку:
- Вы плохо думаете о мире, О’Шипки. О людях вы думаете не лучше. Так нельзя. Все вам кажется мрачным и страшным. Такая позиция чревата трюизмами - море, загадочное судно, кровавое солнце, бесцельное плавание, рок и судьба, загробное царство. Потом идут обобщения и глобальные выводы: дескать, наш мир подобен этому неприглядному кораблю, порт прибытия неизвестен, все мы - игрушки, к чему наши мелкие страсти перед лицом божественной пустоты и простоты, но корабль плывет… я прав, согласитесь? Штампованное мышление. Вы насмотрелись старых фильмов, начитались высокопарной макулатуры… Тогда как сейчас нам дадут покушать.
- Заткнитесь, - оборвал его будущий полубог. - Еще неизвестно, что мы покушаем. Я готов к неприятностям, а что же вы? Вас можно взять голыми руками.
- Как давеча, на чердаке, - усмехнулся Шаттен, и О’Шипки, плюнув, ускорил шаг, обогнал компаньона и нырнул в один из многочисленных подвальчиков.
Ближайший ресторан находился на второй палубе. К их приходу табличку с напоминанием о мероприятии кто-то снял, дверь была гостеприимно распахнута. Пахло крабами, сыром и редкими белыми винами с экзотических виноградников. Шаттен-младший потянул носом:
- Что за роскошь! Теперь-то ваше настроение изменится к лучшему!
О’Шипки пришлось согласиться, что Шаттен прав. Среди сотни белоснежных столиков стоял один накрытый. Из серебряного ведра торчало горлышко бутылки, похожее на баранью ногу. В фруктовой вазе созрел и обложился бананами надменный ананас. На донышках огромных дегустационных бокалов краснели вина; в длинной селедочнице лежало нечто, нарезанное крупными ломтями и щедро пересыпанное зелеными радостями, виднелся только бессильный рот, в который была вставлена оливковая веточка. С потолка - а может быть, из-под пола - растекался холодный джаз.
- Боги свидетели - у них настоящий камин! Смотрите, Шаттен!
И О’Шипки, забыв о приличиях, указал пальцем в сторону огнедышащей пещеры, где медленно проворачивалась на вертеле туша, обжаренная до полной неузнаваемости.
Шаттен шагнул в ресторан и степенно поклонился. Он громко произнес:
- Позвольте выразить сердечную благодарность экипажу и судовым властям за трогательную заботу, которую они…
- С кем вы разговариваете, - поморщился О’Шипки, проходя к столику. - Вы не в пещере Али-Бабы. Присаживайтесь, и да прославятся боги!
Он выделил последнее слово и заложил себе твердую салфетку. В ладонь легло днище бокала. О’Шипки принюхался и пожал плечами:
- Что ж… Недурно. Альпийский компонент…
Шаттен сел напротив и потер руки:
- Совсем не тошнит! Никакой морской болезни! Потому что очень ровно идем. Какая замечательная штука, этот полный штиль.
О’Шипки, вполне успокоенный, пощелкал пальцами:
- Челаэк! Принесите нам устриц!
Но челаэк не пришел, и устриц не подали. Мурлыканье рояля сменилось барабанным соло.
- Давайте-ка мы с вами, О’Шипки, отведаем шампанского, - призвал его сотрапезник, берясь за горлышко. - Давайте выпьем за успешное окончание нашего плавания.
Он зашуршал фольгой, чтобы раскутать стеклянную шею, простуженную во льдах.
- Вот увидите - простыни будут сырыми, - предупредил его О’Шипки. - Устриц не могут подать…
- Перестаньте капризничать, вот ваши устрицы, - и Шаттен-младший указал на блюдо, которого О’Шипки сперва почему-то не заметил.
Тот удивленно воззрился на кушанье, которого потребовал просто так, из гонора. О’Шипки ни разу не пробовал устриц и не хотел их пробовать.
- Теперь ешьте! - ухмыльнулся Шаттен, разливая шампанское.
О’Шипки проворчал невразумительное слово и взялся за длинную вилку со сложным гербом. Он подцепил кусок рыбы.
- Под шампанское? - поразился Шаттен-младший.
- Под настроение, - огрызнулся О’Шипки, но не донес кусок до рта. Взгляд его приковался к настенному перекидному календарю, страницы которого были размером с добрую дверь.
