Я хочу, на самом деле, хочу. Я ничего не хочу так сильно, как погрузиться в жизнь Линкольна Уэйда и позволить ему делать то, что у него получается лучше всего. Взять все на себя. Контролировать. Быть Альфой.

Но что я потеряю, если сделаю так? Что он попросит взамен? Как минимум мое молчание, верно? Я должна арестовать его без лишних вопросов.

Я просовываю руки в мягкую кожу и вздыхаю, когда сгибаю пальцы. Они мне большие, и мне это нравится. Мне нравятся его руки, несмотря на то, что он прячет их от меня.

Зачем присылать их мне? Потому что я просила его снять их прошлой ночью, а он отказался? Возможно, это не совсем знак примирения. Скорее что-то вроде белого флага? Нет, это не может быть капитуляция. Линкольн не выглядит, как мужчина, готовый так легко сдаться.

Это его визитная карточка, как тот символ, который он оставил после себя на лбу того мужчины. Как распечатки его преступлений, расклеенные по его пещере.

Может быть, он говорит мне о возможности проведения переговоров. Если дело в этом, тогда я обязана ему еще одну встречу, да? Я не могу просто отвернуться, если он делает мне такое предложение. По крайней мере, пока не выслушаю его.

Я знаю, что рационализирую, но после потери Уилла я впала в депрессию, поскольку у меня ни осталось родственных связей в этом мире. Я оставила позади свою жизнь в армии, хотя никогда бы не назвала никого, с кем работала, своей семьей, я же не была в сражении, черт возьми. Не то чтобы мои коллеги и я были связаны смертью и разрушением, жертвованием и выживанием. Это была просто служба безопасности. И да, служба безопасности высокого уровня, а не охрана какого-нибудь сраного торгового комплекса. Но, в основном, они были просто знакомыми.

Линкольн, наверное, единственный человек на этой планете, которого я могу считать своей семьей. Мы были созданы друг для друга. Могу ли я в таком случае просто уйти, если он хочет обсудить это со мной?

Обычно я соблюдаю скоростной режим, но не сегодня вечером. Я еду домой так быстро, как могу, перестраиваясь из ряда в ряд в потоке и ускоряясь, чтобы не стоять на красный сигнал светофора. Я паркую байк в гараже, выдвигаю подножку, снимаю шлем и кладу его на сиденье. Дверь, соединяющая гараж с домом, слегка приоткрыта.

Я была права. Он звал меня домой этими перчатками. Мое сердце трепещет от волнения и ожидания. И от страха тоже, если быть честной.

Когда прохожу через кухню, я вижу Линкольна Уэйда, сидящего за моим столом. Его голые руки аккуратно сложены перед ним. И, хотя я не могу сказать наверняка, прикрывал ли он их перчатками, чтобы защитить от крови, когда убивал людей, но могу точно сказать, что сегодня он снял их не по этой причине.

А потому что обе его ладони светятся ярко красным светом.

Линкольн

(Парень на байке)

— За тобой не следят патрульные машины? — спрашиваю я Молли.

— Пока нет, — отвечает она, заходя в дом и захлопывая за собой дверь. — Но не стоит расслабляться и думать, что я не позову их, Линкольн.

Я сжимаю руки, и ее взгляд падает на мои ладони. Несколько секунд она очень внимательно их разглядывает, а потом отводит от них взгляд и смотрит мне в лицо.

— Хорошо рассмотрела? — спрашиваю я. — Это то, чего ты хотела?

— Не совсем. — Она глубоко вздыхает, ее взгляд снова устремляется на свет, который теперь желто-оранжевый. Мое сердце бьется все еще часто, но уже не так сильно, как в то мгновение, когда она только вошла. — Что с ними?

— Ты не знаешь, что со мной произошло. — Я возвращаюсь к нашему утреннему разговору. — И ты вправе говорить о том, что я выбрал Кейса и Томаса вместо тебя, или что я ушел, или что я сумасшедший, который заслуживает, чтобы его пристрелили, как бешеного пса. Ты можешь говорить все это. И хоть это не на сто процентов правда, но все же, в какой-то степени, это так. Я действительно выбрал Кейса и Томаса, но причина была не в том, о чем думаешь ты.

— Так вот зачем ты здесь? Чтобы я почувствовала себя особенной? — спрашивает она, подходя к столу и выдвигая стул. Она садится, и я вижу на ее лице усталость. Она вымотана.

Но я тоже утомлен.

— Я устал притворяться. Если ты любишь меня, а это весомое если, тогда ты должна полюбить меня, Молли. Не Альфу. Не твои фантазии обо мне, как об Альфе. Не фантазию, в которой мы родственные души или любовники, которых разлучили.

— Кто же ты? — задает она вопрос. — Кто мы? — Она размышляла с тех пор, как я видел ее утром. Возможно, пыталась переосмыслить. Время всегда было мне другом. Я терпелив. Это мое природное качество. Характерная черта, с которой я был рожден. И это удивительно, учитывая, как нетерпелив я по отношению к большинству людей. Но это… план, над которым мы работаем. У меня безграничное терпение в том, что касается мести, о которой я мечтал столько лет. У меня будет лишь один шанс, чтобы отомстить. Единственная возможность учинить расправу. Возможность сделать все правильно. И все это зависит не только от десятилетней подготовки и планирования с Кейсом и Томасом для того, чтобы точно рассчитать момент.

Я протягиваю ладонь, и она светится оранжевым светом так ярко, что тот отражается от ее лица.

— Это электромагнитное поле.

Она моргает.

— Магнит, — объясняю я.

— Для чего они поместили магниты в твои руки?

— Они этого не делали, — говорю я спокойно. Мне никогда прежде не приходилось никому это объяснять. Кейс был там. Томаса не было, когда я сделал это, но он был там в самом начале. Он знал, что это произойдет, и знал почему. И я уверен, что его визит в бар у Мака в прошлые выходные был бесцеремонным напоминанием, что это не только мое дело. — Я поместил туда магниты. Было множество причин для этого, Молли. Но самая важная в том, что они положили начало этому, еще когда я был ребенком. Они изменили меня. И ты помогла им.

Она качает головой.

— Меня заставили.

— Я не пытаюсь обвинить тебя, Молли. Я лишь указываю на факты. Никто не сочтет восьмилетнюю девочку ответственной за это, — говорю я, поднимая свои светящиеся руки. — Уж точно не я. Школа использовала тебя для того, чтобы сдерживать меня. Они заставляли тебя пропускать через меня электрический ток…

— Бить тебя током? — Она трет виски пальцами, как будто пытаясь таким образом выгнать правду из головы.

— Да. Буквально. Это был их план Генезис. Создать сверхлюдей. Неординарных личностей, имеющих сверхспособности и умеющих управлять вещами, как никто не умеет. Люди, которые выглядят обычными, но на самом деле не являются таковыми. Но руководство школы не могло само стать сверхлюдьми. Для этого им нужны были дети.

— О, Боже.

— А чьих детей лучше всего использовать, если не своих собственных? Кто будет скучать по ребенку из состоятельной семьи, отправленному в частную школу-интернат?

— Господи Иисусе.

— У тебя были родители. У меня были родители. У всех были родители. И они отправили нас в эту школу, Молли.

— Я не могу в это поверить, — говорит она, мотая головой.

— Мой отец тоже, так что ты не одна. Исключение составил только Кейс — парня забрали в качестве платы за долг. Его семья никогда не отдавала его по собственному желанию, и, когда мы сбежали, они заботились и обо мне, несмотря на мои особенности, до тех пор, пока мне не исполнилось восемнадцать.

Она ждет, когда я скажу это.

И я тоже. Я никогда раньше никому не рассказывал об этом, и у меня такое чувство, что я ждал всю свою жизнь, чтобы произнести это вслух.

— Я… был создан… меня превратили в…

— Просто скажи это, Линкольн, — шепчет Молли. — Просто скажи мне, какого хрена происходит.

— Я не тот, кем или чем ты меня считаешь, Молли. Шейла сказала, что она рассказала тебе о моих компьютерных навыках. О том, как я пишу языки программирования. Как я использую ее в качестве носителя для перекодирования компьютеров. И если бы это было все, что я делаю, все было бы не так плохо. Я не просто перепрограммирую машины, Молли. Я перепрограммирую людей.