Несколько мгновений Олег сидел неподвижно, пытаясь осмыслить информацию и вычленить наиболее важную из многочисленного потока слов Тузика.

Волк пошел разбираться с Тузом… Завтра может не наступить… Это конец…

С одной стороны, если Волк реально что-то содеет с Тузом, не понадобится выполнять условия сделки. Выбор, столько мучивший днями и ночами, автоматически отпадет. А с другой, где гарантия, что Туз не успеет дать указания на волю, или тот же Тузик не посуетится, и Ритка окажется в опасности.

Разом вспомнились слова авторитета, что не будет Туза, не будет покровительства, месть Волка настигнет и Чернышевского. А еще, как бы глупо ни звучало, невзирая на угрозы вора, Олег обязан тому за относительно мирную жизнь на зоне.

— Не понял, почему сидишь тут и так спокойно говоришь об этом? — Подскочив, вспыхнул мужчина.

— Что я могу сделать? — Оскалился Тузик. — Я с Волком открыто не враждовал и не представляю серьезной опасности, чтобы от меня избавляться.

— Но как же Туз? — Недоуменно пробормотал Чернышевский. — Вы ведь в одной повязке. Ты у него на побегушках был, и так запросто оставил на растерзание Волку?

— Фартовый, харе играть в благородство. — Тузик нагло потянулся к кружке чая Олега. — Мы не в том месте. Когда дело касается собственной шкуры, каждый сам за себя. По твоей милости Туз всё равно нежилец, а мне жить охота.

— Ты, вообще, слышишь, что говоришь? — Возмутился Чернышевский и, хватая Тузика за шкирку, выдернул из-за стола: — Надо что-то делать!

— Поздно! — Выплюнул мужчина, вырываясь из стального захвата. — Раньше стоило думать! Сейчас Волк порешит Туза, а на воле порешат твою Ритку.

— Что ты сказал? — Упоминание девушки заслепило Олега лютой ненавистью, и он яростнее встряхнул Тузика. — Туз уже дал указания своим людям насчет Риты?! Ну же, говори!

Наверное, Чернышевский выглядел по-настоящему взбешенным. Никто из сокамерников не решался вмешаться, с любопытством посматривая на неожиданные разборки.

Тузик вздрогнул и, заикаясь, промямлил:

— Н-не знаю, п-правда. Туз планировал подождать до завтра. Но, скорее всего, предупредил на случай форс-мажора. Он предо мной не отчитывался.

— Ёлки. Зеленые. — Шикнул Олег.

Грубо бросив Тузика, отчего тот со всей дури плюхнулся обратно на стул, поторопился к выходу из камеры. Благо, время еще позволяло беспрепятственно передвигаться по территории.

Чернышевский не соображал, что делает и тем более не думал о последствиях. Сколько раз слышал предупреждения от сокамерников, мирящихся с негласными правилами, сколько читал во время учебы — когда идут разборки сильных мира сего, в данном случае криминального, лучше отойти в сторону и не влезать. Умом понимал, но куда девался ум, когда речь заходила о Маргарите.

Тут не до возвращения долгов авторитету за крышевание. Не до страхов перед Волком и последствиями, которые последуют, помешай осуществлению давнего плана по ликвидации положенца. Главное, не допустить самого страшного. Чтобы его мучения здесь не оказались напрасными. Чтобы та, что находится относительно на свободе, в который раз не пострадала из-за его неспособности постоять за родного человека…

Олегу казалось, что дорога до одиночной камеры бесконечная. Он бежал, расталкивая случайно встречающихся на пути осужденных, игнорируя конвоиров. Словно обезумел. Казалось, им двигала неведомая сила ненависти и озлобленности. Когда, наконец, влетел в коморку положенца, с ужасом застыл на пороге.

Спиной к двери стоял Волк и что-то свирепо втолковывал. По бокам от него увивались Трюфель и Шнырь. На табурете напротив сидел Туз. Расставив ноги и по инерции тасуя колоду карт, не походил на человека, которому грозит смертельная опасность. Впрочем, в его положении не имел права показывать страх. Или его действительно не было. Авторитет, страшащийся примитивных самозванцев, уже не авторитет.

Появление Чернышевского не вызвало ни капли удивления, что дало понять — его ждали. Во всяком случае, приторная улыбка вызвана однозначно не неожиданностью. Мелькнула мысль, что Тузик подстроил слезливые речи специально, чтобы заманить сюда. Но Олег благополучно отогнал от себя подобную догадку.

Реакция Волка была прямо противоположной. Углядев на лице Туза ухмылку, умолк. Медленно, показывая превосходство, повернулся назад.

— Что происходит? — Взбудоражено окликнул Чернышевский.

— Опаньки, а этот чего тут делает? — Опережая главного, подхватил Трюфель.

— Фартовый мусорок. — Растягивая слова, провозгласил Волк. Взглянул на кавказца. — Пришел разделить участь старшего товарища? Это ты вовремя. Правильно. Чтобы я одним махом вас уделал и не марался лишний раз.

— Не трогай парня, Волк. — Отозвался Туз, сбрасывая с Олега мимолетное оцепенение. — Не соперник он тебе в борьбе за моё тепленькое местечко.

Нахмурившись, Чернышевский удивленно уставился на авторитета. После угроз Ритке ожидал чего угодно, но не простых, вместе с тем важных слов поддержки и некой защиты. Покровительства.

— Естественно, не соперник. — Хмыкнул Волк, стоя спиной к Тузу, но лицом к Олегу. — Где видано, чтобы ментяра всю зону держал! — Надвигаясь на мужчину, толкнул руками в грудь, отмечая высокомерно: — Как думаешь, кого первого придется приструнить, заняв место положенца?

— Он-то хоть и ментяра, но человек хороший. — Многозначительно подмигнув Чернышевскому, вмешался кавказец: — Настоящий.

— Судишь по тому, что он прибежал твою задницу прикрывать? — Ядовито выплюнул Волк в лицо Олегу. — Не то что твой Тузик, да?

— Тузик трусом оказался. Слабаком. — Поднявшись, фыркнул авторитет. — Ты такой же. И до чужого жадный. Смутные времена наступают, раз ставят такого, как ты на зоне.

По мере рассуждений Туза, Олег видел как зрачки Волка сужаются, на скулах начинают играть желваки, а пальцы крепче сжимаются на кофте робы. Злился. Слышать правду не любит никто. Особенно если правда не шибко сходится собственными суждениями.

В какие-то доли секунды Чернышевский вдруг уразумел, отчетливее, чем за прошедшую неделю — Туз прав. Выйдет покровитель на волю, или что ныне более актуально, погибнет, Олегу тоже не жить. Волк его не оставит и не забудет о былых недоразумениях. В лучшем случае позволят уйти сейчас, тем самым оттянув момент «истины», а в худшем… Хотя, кто знает, что хуже — умереть сразу, или растянуть мучения на неопределенный срок.

— Туз, ты… — Цедя сквозь зубы, брезгливо оттолкнул Чернышевского от себя, обернулся к положенцу: — Так жалок с этими картами.

— Нет, Волк. — Равнодушно качнув головой, кавказец вытянул из колоды несколько карт, складывая веером, но не вскрываясь. — Жалок тот, кто, делая большие ставки, недооценивает соперника, не принимая во внимание, что у того на руках могут оказаться весомые козыри. — Обращаясь скорее к Олегу: — Главное, верно ими воспользоваться. Вот у Фартового есть один козырь. — Оборачивая к мужчинам червового туза. — Который независимо от итогов сегодняшнего дня, будет ожидать на воле. Но если он не воспользуется вторым, — Далее последовал трефовый туз. — Третий, — Показал бубнового. — Никогда не обретет. Но что такое один козырь, — Ставя в противовес пикового туза в другой руке. — Против троих сразу? Выбор очевиден, не правда ли, Олег?

— Наверное. — Невразумительно отмахнулся Чернышевский. Мысленно прибавив: «Выбор жизни ценой в жизнь…»

Какое нелепое стечение обстоятельств! Какая безумная ирония!

Туз не обманет — Ритка останется жить в любом случае. Угрозы беспочвенны и нелепы. Но какая жизнь её ждет дальше, если Олег позволит убить себя Волку? Что тот убьет, сомнений нет. Чрезвычайно пышущий желчью и гневом. Ненавистью. Практически не имеющей никакой реальной подоплеки, кроме неподчинения. Так ничтожно мало, и так неимоверно много.

— Хватит понты гнать. Вы порядком надоели своими заумностями. — Взвился Волк, надвигаясь на Туза. — Я хоть не такой философ, но кое-что понимаю. На данный момент, что светские беседы затянулись. Пора кончать с этим.