— Не мешкай. Давай делай то, зачем пришел. — Отрешенно проговорил положенец.

— Стойте! — Воскликнул Чернышевский, ринувшись вперед, понимая — дальше тянуть нельзя. Счет идет на секунды.

— Мужики. — Указав на Олега, Волк отдал приказ: — Хватайте его!

Прежде чем Чернышевский успел опомниться, с обеих сторон его схватили за руки шестерки смотрящего. Дальнейшие события происходили, словно на большом экране кинотеатра. Всё видишь, всё чувствуешь, но что-либо изменить не в силах. Всё давно предрешено и твое мнение никого не интересует.

— Посмотрим, надолго ли хватит картишек, нарисованных твоей кровью!

Оскалившись, Волк выхватил что-то из рук Трюфеля. Дерзко поворачиваясь к Тузу, ударил тому в грудь. Секунда — взгляд кавказца помутнел. Колода карт россыпью взметнулась на пол. Выглядывая из-за спины собственного убийцы, с уст сорвался хриплый стон, а губы озарила непостижимая к месту усмешка.

Внутри Олега будто что-то оборвалось. За свою жизнь повидал многое. Пережил смерть собственных родителей. Учебная практика не раз предусматривала выезды на места преступлений. В конце концов, он сам уже три года сидел в тюрьме за самое настоящее убийство. Казалось, можно ли удивить еще чем-то? Выходит, можно.

Видеть, как из живого человека уходит жизнь — это… Страшно? Больно? Тяжело?.. Видеть и понимать, что больше не в состоянии что-то переиграть или предотвратить. Тело скованно незримыми цепями. Дело не в хватке Шныря и Трюфеля. Хотелось кричать. Так громко, как умеет. Но с губ лишь взлетел тихий вздох в тон тому, что издал Туз.

Волк, удерживая кавказца за плечи, резко выдернул средство убийства из податливого тела, следом вбивая назад. Снова и снова. В грудь, живот, сердце. Раз за разом приближая неизбежность конца.

Туз, жадно хватая последние глотки воздуха, согнулся пополам. Он был скорее мертв, нежели жив, когда Волк пренебрежительно толкнул того на койку, крепко сжимая в ладони орудие убийства. Отвертку. Такую же, какой однажды ранили самого Олега. Кусок заржавевшего металла, по которому вязкими каплями стекала кровь.

— Волк, ты король! — Где-то у уха послышалось довольное причмокивание расслабившегося Трюфеля. — Осталось эту гниду мочконуть и все пучком.

— Трюфель, сцеди с него крови. — Скомандовал Волк, игнорируя восторженное замечание. — Надо увековечить великого авторитета в его любимом виде прикладного искусства.

— Почему я? — Возмутился тот, передернувшись от отвращения. — Я опять крайний? Может, Шнырь хоть раз напряжется?

— А Шнырь чего? — Поворачиваясь к Трюфелю, ополчился: — Я не падальщик, чтобы всякую гниль разгребать.

— Шнырь пойдет за Иглой. — Безапелляционно оборвал Волк. — Или раз такой умный, сам сделаешь колоду?

— Я не умею. — Не скрывая ужаса, пролепетал Трюфель. — И кровь сцеживать не умею. Лучше я за Иглой метнусь.

— Вы плохо понимаете? — Без тени эмоций осведомился Волк. — Трюфель? Нужно успеть прибраться, пока кум не застал.

Холодный, почти ледяной голос и угрожающий профиль сделали свое дело. Помощнички, не дающие спуску Чернышевскому, как-то разом поджались. Шнырь, отпустив Олега, промямлив невразумительное «Я быстро», вылетел из камеры. Трюфель, разжав было хватку, вдруг опомнился:

— А с этой нечистью чего делать? Пускай поможет увековечить своего дружка, крови нацедит, а потом приберется заодно. Раз не успел подсобить живому, хоть мертвому пригодится. — Толкая Чернышевского в спину.

— Наконец-то, дождался от тебя дельной мысли. — Рассудительно согласился Волк, продолжая любоваться проделанным с авторитетом. — Ну, давай, посмотрим по приколу на что эта гнида способна.

— Ага, а то одни понты гнать умеет. — Поддакнул Трюфель.

— Вот и принесет хоть какую пользу перед смертью. — Едко хохотнув. — Потом еще с себя кровушки накапаешь, чтоб нам не мараться.

Последние слова стали для Чернышевского красной тряпкой, вызывающей на поединок. Если поначалу казалось: сердце, упав, замерло, то нынче пустилось вскачь, подстегивая к решению, которое должен был принять давно. Что-то перевернулось. Выдержка и спокойствие сорвалось со спускового крючка, летя в тартарары.

То, о чем с таким хладнокровием рассуждал Волк — ужасно. Похоже, этот человек планировал перетянуть на себя не только положение главного, заслуженного вора зоны, но и перенять определенные привычки и фишки предыдущего. Карты, сделанные с помощью человеческой крови.

Что-то подсказывало Олегу в данном случае права отыграться не получит. Старый кавказец способом кровопролития лишь запугивал, но никогда не доводил до смертей или столь грязных унижений. Для Волка колода карт на крови означала лишь новую победу, вероятность очередной раз самоутвердится посредством убитого им человека.

Чернышевский не хотел умирать. Не сейчас, когда часть пути пройдена. Когда появилась надежда, что однажды будет лучший день. Не от рук этих животных. Тем более не собирался унижаться. Никоим образом. Даже если это станет путеводным билетом к относительно нормальному существованию. Существованию, в котором обязуется наступить на горло собственной гордости и достоинству. Чего не сделает никогда!

Туз. Карты. Слова-намеки о Ритке. Предупреждения, что всё равно не жить…

Ритка… Такая маленькая, хрупкая, одинокая на фото. Если он умрет, так и останется одна. В чертовом борделе.

Волк, с безумной жаждой крови.

Туз с остекленевшими зрачками. Есть человек, и сразу нет…

Унижения, ожидающие Олега, если чего-то не предпримет.

Все смешалось в голове, лишая рассудка

Старая отвертка. Колода карт. И эта… липкая кровь.

Похоже, у него остался единственный шанс на спасение.

Глубоко втянув воздух, Чернышевский, крутанулся к Трюфелю и с размаху ударил коленом в пах.

— Су*а, охренел! — Разом взвыл шестерка, согнувшись пополам и схватившись за наиболее ценное место.

— Эй, ты чё? — Обернулся на шум Волк. — Держи его, придурок!

Пытаясь ухватить Олега за локоть, поцелил отверткой. Но мужчина, вовремя увернувшись, подножкой вынудил споткнуться и с размаху влепил под дых.

— Я сейчас его поймаю! — Опомнившись от боли, пророкотал Трюфель, кидаясь к Чернышевскому с кулаками.

Переведя дыхание, Олег, игнорируя вероятную опасность и вместо того, чтобы бежать подальше отсюда, отражая выпады в свою сторону, ухватил Трюфеля за волосы на затылке. Ударил головой о собственную ногу. Услышав возню позади, что есть силы стукнул в грудь и толкнул шестерку к дверному косяку.

Моментально почувствовал, как Волк набросился сзади. Сжав горло, угрожающе приставил отвертку к телу и прошипел:

— Хватит дергаться, ментяра. Смирись, это твой конец.

Говорят, в миг близкий к смерти перед глазами прокручивается вся жизнь. Что ж, возможно, однажды Олегу доведется таким образом вернуться в прошлое. Когда-нибудь, но не сегодня. Сейчас в голове звенела единственная вразумительная мысль — выжить! Любой ценой!

— Только после тебя! — Рыкнув, Чернышевский вцепился в руку Волка с холодным оружием, пытаясь избавиться от угрозы.

Секунды неравной борьбы, спиной к врагу. Пока противник, дико шипя, пытался угодить Олегу в шею. Секунды, пока отчаянно сопротивляясь, пытался освободиться. Секунды изумления на лице Трюфеля. Прежде чем собрав волю в кулак и совладав с силами, сделал подсечку ногой и развернулся лицом к лицу Волка. Мертвецки удерживая того за запястье, заставил попятиться назад.

— Бля**, сученок! Трюфель! — Угрожающе заорал Волк, врезавшись спиной в стену.

— Надо позвать подмогу! — Послышался перепуганный голос шестерки.

— Какая на хрен подмога?! — Пытаясь оттолкнуться Олега. — Чего стоишь? Хватай ментяру! Иначе следующим трупом будешь ты!

Неловкий шорох оповестил о приближении Трюфеля. Еще пара шагов и придет на помощь покровителю и тогда Чернышевскому точно конец. Он сам себя загнал в ловушку, окружив неприятелями. Разве что…

— Стой! — выкрикнул Олег.

От разъяренного, вдавленного им в стену мужчины, метнулся взглядом к шестерке, что по мановению палочки, застыл в полуметре. Получив, наконец, контроль над злосчастной отверткой, так свирепо сжимаемой соперником, обернул острием к горлу Волка.